Зарембо Марина ( Целминя ) родилась в 1929 году.
страница 736
Нас выслали 14 июня 1941 года из деревни Голушево Лудзенского роайона. Папа работал директором школы, мама учительницей, брат жил в Резекне, окончил гимназию и остался работать на станции, а я там училась в школе. Ночью постучали в дверь, папа открыл, на пороге стояли четверо с оружием. Подняли меня, маму и стали обыскивать весь дом - у нас было три комнаты и кухня. Сказали, что ищут оружие. Папа сказал, что оружия у нас нет, но они все обыскали, все раскидали.
Голушево находилось на самой границе с Россией, с нашей стороны пограничников убрали, а с той стороны оставались - начальник поста часто приходил к отцу, и они всегда беседовали. Увидев в наших окнах свет, он прибежал и расстроился -ай-яй-яй, как это я не подумал, что и у вас может быть то же, что и у нас. Обязательно возьмите все документы.
Мама взяла какую-то вещь, снова положила ее в шкаф. В два чемодана мы сложили все, что могли сами нести, о деньгах не помню, кажется, деньги они конфисковали. Часа четыре они все обыскивали, потом подошла машина, мы были единственные, кого высылали. Священник вывел все село, и
они нас проводили.
Привезли нас в Лудзу, на станцию вышел какой-то офицер НКВД и сказал отцу - свои вещи возьмите, мужчины поедут отдельно от женщин и детей. Мама стала что-то отбирать, но отец сказал: «Ничего не надо. Нас расстреляют». И ничего не взял. Больше мы его не видели. Ехали через Резекне, Даугавпилс. Очень быстро вагон наполнился, и возле каждого вагона стоял вооруженный охранник.
Привезли в Калинин, там очень долго стояли, смотрим - идут эшелоны с солдатами и военной техникой. Недалеко стоял старик с мальчиком, видит, мы смотрим в окошко, и говорит - женщины, война с Германией началась. О, как наши женщины стали плакать, раз началась война, всем нам конец.
Стояли мы там долго, день и ночь, потом поехали до Урала и дальше в Сибирь, и все время навстречу шли эшелоны с оружием и солдатами. Привезли в Красноярск, там мы тоже долго стояли. Потом в Канск, разместили в школе. Потом в Дзержинск и уже оттуда на лошадях в колхоз «У\ю-коль», в 25 километрах от Дзержинска.
В одном доме жило нас четыре семьи. Арцимовича с мальчиком четырех лет, мы с мамой и еще две семьи из Даугавпилса, у одной фамилия была, кажется, Камолиньш, у нее был годовалый ребенок. Жили мы так год. Нас послали в тайгу -меня, маму и еще одну женщину, заготавливать дрова, а из меня какой помощник, мне 11 лет. Мы должны были валить деревья, рубить и складывать три куба в день, ну, как мы это могли сделать, если никто ничего не умел, первый раз в лесу. Донимала нас мошка, только потом дали нам сетки. Когда
начали убирать рожь, мама в одной бригаде была поваром, я бегала к ней, километра за два или три, прибегу, она меня покормит. Подошла осень, я пошла в 4-й класс, жили тем, что продавали свои вещи учителям, они расплачивались мукой. Денег не было, да и за деньги там ничего нельзя было купить.
Женщин созвали в сельсовет, и золото, что было в ушах, цепочки или что другое - все надо было сдавать фронту.
страница 737
В августе нас снова созвали в сельсовет, правда, не все семьи, и сказали, что надо уезжать в другое место. Отвезли в Дзержинск, оттуда в Красноярск, ждали парохода, который должен был отвезти нас на Север. Людей было очень, очень много.
Плыли две недели, до Дудинки, там уже был лед, повезли нас дальше - в Пшеничный Ручей -ничего там не было, пустое место и рыбокомбинат, нужны были рабочие. Дали нам палатки, холодно, надеть нечего, а я еще болела - на пароходе у меня началась ангина, температура 40 градусов, была там докторша, она мне помогла. Когда вышли на берег, у меня снова поднялась температура, болели уши. Рыли землянки, в одной землянке жили около ста человек, спали вповалку на нарах. Топили железную бочку, согревались. Люди начали болеть, разразился тиф. Утром проснешься - тут мертвец, тут мертвец, тут мертвец, а у мамы началась страшная цинга, ноги стали гноиться, фельдшер отправил ее в Дудинку, в больницу. Из Дудинки каждую ночь на лошадях привозили умерших и складывали возле землянок, родственники их засыпали снегом до весны. Что дальше, не знаю.
Потом открыли детский сад - детей было много, и нас кормили три раза в день. Потом одна женщина приехала за мной из Дудинки, так как ей нужен был кто-то, кто мог присматривать за ее детьми, сходила к маме в больницу, мама училась ходить. Взяла меня к себе женщина, у которой был мальчик - он в 16 лет застрелился, что с ним было... не знаю. Мне у той женщины хорошо было - ходила в 5-й класс. Пошла к маме, а маму не выписывают, она не могла ходить, целый год пролежала в больнице.
Седьмой класс я не окончила, поступила работать на швейный комбинат, там учили шить армейские брюки - научилась быстро. Жить было негде, мама пошла работать в народный дом, выделили нам там уголок, топчан стоял.
Баржи надо было разгружать, комбинат нас посылал, а мешки по 80 килограммов, и мы с одной девочкой таскали на носилках, потом сахар, спирт... Там нам хорошо платили - 100 рублей в день.
А потом из Латвии, Литвы и Эстонии приехали три женщины. Мама познакомилась и очень просила взять меня, потому что в Резекне у меня был брат.
Но они брали детей только из детских домов, но все же меня взяли, и маму взяли до Красноярска, так как климат на Севере ужасный, а у мамы цинга и сердце.
С мамой жалко было расставаться, а что делать?' Да, еще эта женщина сказала, что может быть удастся взять маму со следующими вагонами сопровождающей.
Ехали долго, кажется, недели три. Привезли нас во 2-й детский дом, там был очень хороший директор. Нас обследовали - у меня нашли расширение сердца, помыли, одели. За мной приехал брат, а через два месяца и мама.
Окончила я восемь классов и стала работать телефонисткой. Мама поступила на работу в земельный отдел исполкома.
В 1949 году мы уехали в деревню, жили там неделю, и я не знаю, искали нас или нет.
Отец был в лагерях в Кирове, там и умер. В 1942 году мама начала его искать, и в том же году получили записку, что Зарумба Георге умер 3 июня 1942 года.
Этого не забудешь. Север никто никогда не сможет забыть, весь тот ужас. Как там люди умирали. Я не знаю, как мама осталась жива.
Помню я Рождество, как наряжали елку. Но праздника никакого не было. Это все видеть надо, рассказать невозможно. Денег никаких, работы никакой. Мы с мамой стоим в очереди за хлебом. Получим и продаем, потому что в следующий раз не будет, на что выкупить.
Что мы ели ? Горькую хвою, которую варили, чтобы не было цинги. Дудинка, Дудинка, Пшеничный Ручей - не дай Бог этого никому.
Умерло столько людей, из Дудинки везли иногда по 50-60 человек, все они были раздеты, голые.
Дружила я там с Тамарой, она была из Аглоны, отец ее был директором Аглонской гимназии. Тамара Ауструма. Она вернулась поздно, кажется, в 1958 году.
Чувство, с которым мы возвращались в Латвию, описать невозможно. Резекне был совсем разрушен. 1946 год, но все равно было радостно.
В автобиографии писали, что были эвакуированы, что были высланы, писать боялись. Так тогда было...
Zarembo Marina Georgija m.,
dz. 1929,
lieta Nr. 20266,
izs. adr. Ludzas apr., Mērdzemes pag., Goliševa ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Dzeržinskas raj.,
atbrīvoš. dat. 1946.09.28
Zarembo Georgijs Vladimira d., dz. 1892, lieta Nr. 20266, izs. adr. Ludzas apr., Mērdzemes pag., Goliševa
Зарембо Георгий Владимирович умер в Вятлаге 2 7 1942 года страница 363 Aizvestie
Нас выслали 14 июня 1941 года из деревни Голушево Лудзенского района.етверо с оружием.
Папа работал директором школы, мама учительницей, брат жил в Резекне , окончил гимназию
и остался работать на станции, а я там училась в школе.
Ночью постучали в дверь, папа открыл, на пороге стояли четверо с оружием.
Подняли меня, маму и стали обыскивать весь дом - у нас было три комнаты и кухня.
Сказали, что ищут оружие.
Папа сказал, что оружия у нас нет, но они всё обыскали, всё раскидали.
Дети Сибири ( том 1 , страница 736 ):
мы должны были об этом рассказать... :
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ;
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2015 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.
