14 06 1941

Запане Элеонора ( Грауда ) родилась в 1926 году.

 Запане Элеонора ( отец умер в Вятлаге 14 3 1942 дело 19377)

страница 414 Aizvestie

Zapāne Eleonora Jāņa m.,
dz. 1926,
lieta Nr. 19377,
izs. adr. Rēzeknes apr., Sakstagala pag., Upmaļi ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Dzeržinskas raj.,
atbrīvoš. dat. 1956.04.12

 14 июня в 5 утра родители уже встали, мы с сестрёнкой ещё спали.

К двери подошёл мужчина и по-русски произнёс, чтобы я поднималась.

Папа сидел у стола , вокруг него мужчины, молодые солдаты.

Мне сказали, чтобы я показала дом.

Я повела их наверх.

Мы жили в доме лесника, папа был лесник.

Я всё показала, они даже побоялись посмотреть, что на чердаке.

Мне это показалось смешно.

Сходили в сарай, в хлев, вернулись в дом.

Я не знала, что будет дальше.

страница 732

14 июня в пять утра родители уже встали, мы с сестренкой еще спали. К двери подошел мужчина и по-русски произнес, чтобы я поднималась.

Папа сидел у стола, вокруг него мужчины, молодые солдаты. Мне сказали, чтобы я показала дом. Я повела их наверх. Мы жили в доме лесника, папа был лесник. Я все показала, они даже побоялись посмотреть, что на чердаке. Мне это показалось смешно. Сходили в сарай, в хлев, вернулись в дом. Я не знала, что дальше будет. Видела, что мама плачет, собирает какие-то вещи - складывает в мешок, вынимает, снова кладет. Она сказала, что нас увозят. Я остолбенела. Мне велели одеться.

Сказали, что предстоит экскурсия. Папа ответил, что многое уже повидал. Он сказал, что брать ничего не надо, не понадобится. Мама ничего не понимала, то складывала вещи, то вынимала. Я оделась, одела маленькую сестренку. Вышли, стояла грузовая машина, и мы поехали.

Когда собирались, дома не оказалось хлеба. Какие-то продукты мама уложила, а хлеба не было. Ехали мы мимо домов, где жили наши дядья, папа попросил остановиться. Тетушки вынесли нам хлеб. Папа еще попросил двоюродного брата, чтобы привез в волость теплые вещи. Когда мы подъехали, брат уже привез шубы и что-то еще.

Поехали дальше в Резекне. На станции сказали, что нас разделят, чтобы мы и вещи поделили. А кто теперь знал, что в мешках! И мама снова начала все перекладывать. Папины вещи связала в узелок. И нас развели по разным вагонам.

В вагоне двойные нары, все они были заняты... внизу было свободное место, для двух семей. У стены стоял ящик, я не знала, что это, потом только узнали, что это за ящик, ходили туда все, кто был в вагоне. Было неприятно.

Помнится, как сестричка, хоть и маленькая, переживала расставание с отцом, когда открывались вагонные двери, она все звала: «Папа, папа!»

Что-то есть давали, когда останавливались, было очень соленое, сестренка просила пить. Во время дождя через окошко наполняли посудины. А у малышки началось воспаление кишок.

Мне не верилось, что все это происходит на самом деле, все думалось, что это сон. Знала - надо себя ущипнуть, тогда проснешься. Ущипнула, было больно, но я не проснулась. В Сибирь приехали в начале июля, женщины плакали, спрашивали, где мужчины, ведь сначала сказали, что разлучат, чтобы ехать было удобнее. Им отвечали, что не знают.

И повезли нас из Канска в районы. Нас везли машиной, оказались мы в Дзержинске. Районный городок, разместили в школе. Потом стали приезжать из колхозов за рабами, забирали людей. Мы ничего не понимали, это сейчас я поняла, что трудоспособных забирали в лучшие колхозы. Женщины с маленькими детьми были не нужны. Попали мы в конце концов в очень бедный колхоз, километрах в 30 от Дзержинска.

Разместили у местных колхозников. Вряд ли им это понравилось, но они не протестовали. Поселили нас в одной комнатке с госпожой, у которой было трое детей, младше меня.

Мама работать не могла - болела сестренка. Собрали нас в колхозной конторе, сказали, что надо выходить на работу. У кого нет хлеба, можете взять. Мы и эта госпожа сказали, что у нас хлеб есть. Другие колхозники услышали, сказали: «Берите, берите!» Это был

страница 733

единственный раз, когда нам выдали хлеб. Пошли работать в поле.

22 июля мама прибежала ко мне, позвала домой, сказала, что сестренка умирает. Так она 22 июля спокойно заснула. Мама страшно плакала, ломала руки. Вот так это было.

Госпожа Расманис пошила из куска ткани сестренке белое платьице. 24 июля ее похоронили. Латыши, которые там были, пришли проводить. Один из колхоза вырыл могилку. После этого мама стала ходить на работу, я оставалась дома, присматривала за детьми. Жарили мясо, которое оставалось из дома.

Осенью все закончилось, начали менять одежду на продукты. У мамы начались проблемы с желудком, я пошла, поменяла наволочку на молоко. Мама поправилась, вернулась на работу. Началась уборка урожая, и когда возили зерно, она насыпала себе в карман. Этим и довольствовались. Пока оставалось что-то из тряпок, ходили в соседние колхозы, где жили побогаче, меняли. А потом ходили как нищие, когда была Пасха. Домой возвращались с торбой, рассказывали, что добрые люди их покормили, приносили и нам хлеб.

Возле дома нам выделили небольшой участок земли, что-то посеяли, посадили... в мае сказали, что повезут нас на север. Только нас с мамой, потому что за это время умерли еще двое маленьких детей. Похоронили их рядом с сестричкой.

Собрались, поехали. Некоторые из местных, видя, как мы переживаем, успокаивали: «Не плачьте, наши тоже уехали, там не хуже!». Привезли нас в Дзержинск, оттуда пешком в Канск, потом поездом в Красноярск. Там прождали некоторое время, погода была теплая, сидели на улице и ждали парохода. Загрузили нас, людей было много. Как долго ехали, не помню, но мне кажется, что в Воронцово приехали в конце июля. Это был небольшой центр, были там и магазины.

Там уже были белые ночи, солнце не садилось. Увидела там человека, одетого в оленью шубу до пят, такие же сапоги на ногах, я даже испугалась. Сказали мне, что это самоед, мне показалось все ужасным.

Перешли через какую-то речку, в шести километрах от Воронцова была деревня Зайчиха, расселили нас в какой-то школе, сколько нас было, не помню. Работали в бригаде, появились у нас вши. Работать надо было на рыбозаводе, работали вместе с мамой. Одни рыбу ловили, мы

солили, складывали в бочки, но для меня это продолжалось недолго, пришел начальник солильни, сказал, чтобы я шла к начальству. Это был районный начальник, он отвечал за лов, за все. Пошла я, оказалось, у него трое детей, а жена его заболела, ее надо было везти в Дудинку на операцию, мне велели присматривать за детьми.

Были две девочки и мальчик. Так я осталась, но, к счастью, там была женщина, которая готовила, я только смотрела за детьми и выполняла физическую работу. Потом у одной учительницы мужа забрали в армию. У нее были маленькие дети, и она попросила, чтобы ей дали помощника. Меня послали к ней. У нее были две маленькие девочки, жила она в комнате при школе.

Осенью всех, кто ловил рыбу, оттуда услали, но так как я была здесь, у начальника... - к учительнице я идти не хотела, но начальник сказал, что ему велено прислать няньку, если что не так, я смогу вернуться... я пошла, она была со мной очень добра, на десять лет меня старше, мы стали подругами. И мама жила со мной, так подошел темный период.

Я прожила у нее два года, и тогда мне сказали, что я все же должна идти ловить рыбу. Сначала на веслах поплыли по Енисею каких девять километров, зимой ловили - вырубали проруби, ставили сети. Было нас трое. Литовец командовал, старше годами, полька была моя ровесница. И в сорок градусов мороза ловили. Привыкли, даже голыми руками работали. Когда вытаскивали сети, они тут же замерзали. Чуть дальше ловили мужчины, не могли выдержать. Были одеты, но руками все время били себя по бокам, не могли сеть вытащить. Мы свои вытащили, потом пошли помогать, смотреть на это было невозможно. Такое было время.

Потом как-то осенью в интернат потребовалась воспитательница, меня туда направили, даже ничего не спросили. И стала я работать воспитательницей. Во время войны мы еще распускали сети. В конце 1945 года послали меня в интернат. Были там в основном дети местных.

Заболела мама. Ей требовалась операция, но для этого надо было ехать в Дудинку, а разрешения у нас не было. У нас был отвратительный комендант, к нам приезжал, когда надо было подписаться, а там, где он жил, все говорили, что он противный. Его в то время не было, а его заместитель сказал: «Поезжайте!».

страница 734

Центром нашего района был Караул, широкое место на Енисее, надо было переправляться. Мы должны были туда заехать, обратиться в районное управление, чтобы там выдали разрешение, без него нельзя. В школе мне дали бумагу, что я работала. Там на меня накричали, что мы посмели так вот приехать, но разрешение дали - на два месяца.

В конце июля или в начале августа мы были в Дудинке. Маму тут же уложили в больницу, ей надо было оперировать кисту в тяжелой форме. Я осталась, надо было что-то делать. На счастье, в больнице освободилось место счетовода, она уезжала. И снова тот же хирург сказал, чтобы я шла туда работать. Старший бухгалтер был из местных. Пошла я, хотя ничего не умела, разве что на счетах считать. Он сомневался, получится ли из такой работник. Работала я и кассиром, выдавала зарплату, в кассе

было до 30 тысяч рублей. Вначале он волновался, справлюсь ли я, велел проверять и проверять. Все сходилось, все было правильно. И отношение ко мне переменилось.

Так я в больнице проработала с 1946-го по 1952 год, пока не вышла замуж. Муж мой тоже был из репрессированных, бывший офицер. Отсидел восемь лет, потом в Дудинке работал, ездил в командировки, мы поженились и я перешла работать в другое место. Маме дали инвалидность.

Там был комендант, который однажды меня отругал: «Вас сюда привезли не для того, чтобы в конторе работать - собирайся на лов!». Я пришла к главврачу и рассказала ему об этом. Он сказал, чтобы я не волновалась, тот, мол, в плохом настроении. Через несколько дней сказал, что комендант действительно звонил, но он сказал, что персонала

страница 735

в больнице не хватает, что я работаю медсестрой, просто числюсь на должности в конторе. Спасибо этому человеку, комендант меня оставил в покое. Проработала я там очень долго.

Потом работу сменила, на стройке платили больше, оттуда перешла - после сокращения штатов - в железнодорожное депо бухгалтером. Снова сокращение, перевели на другую работу. Наконец - в 1957 году - поехали в отпуск. В 1959 году снова было сокращение штатов, и мы решили вернуться на родину... мама уже давно плакала, что родину так и не увидит.

Приехали в 1959 году. А здесь нет ничего. Дома не было. Свекровь жила у родственников, и там дома не было. Поехали к друзьям, знакомым по северу. Те уговорили приехать в Даугавпилс, там, мол, начинается большое строительство, будет работа.

Приехали мы, купили недостроенный дом, но строительство еще и не начиналось, еще и швейную фабрику не открыли. Ходили наниматься везде подряд.

Прожили все до копейки. И тут знакомые посоветовали нам на сантехнический завод, там нужен был мастер. У мужа такой специальности не было, но он пошел, поговорил и приступил к работе. Муж начал работать в 1959 году, я устроилась в строительном тресте счетоводом только в 1960 году. И проработала до пенсии.

Папа умер 14 марта 1942 года.

Узнала, что он был в Вятке, что его вызывали на допросы, и в конце концов осудили на смертную казнь, но он, к счастью, умер раньше.

Я хотела бы отыскать его могилу, но кто мне это позволит?

Zapāns Jānis Ksavera d.,
dz. 1878,
lieta Nr. 19377,
izs. adr. Rēzeknes apr., Sakstagala pag., Upmaļi

 Запанс Янис Ксаверия сын умер в Вятлаге 14 3 1943 года дело 19377 страница 414 Aizvestie

Zapāne Lūcija Jāņa m.,
dz. 1940,
lieta Nr. 19377,
izs. adr. Rēzeknes apr., Sakstagala pag., Upmaļi ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Dzeržinskas raj.

умерла 11 7 1941 страница 414 Aizvestie

Zapāne Eleonora Jāņa m.,
dz. 1926,
lieta Nr. 19377,
izs. adr. Rēzeknes apr., Sakstagala pag., Upmaļi ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Dzeržinskas raj.,
atbrīvoš. dat. 1956.04.12

Дети Сибири ( том 1 , страница 732  ):

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2015 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.