14 06 1941

Залцмане Рита ( Брауна ) родилась в 1933 году.

Залцманис Фрицис Фридрихович умер в Вятлаге 31 3 1943 года страница 672 Aizvestie

14 июня было чудесное летнее утро. Во двор въехала грузовая машина с русскими солдатами. Отец сказал: «Явились. Кажется, меня арестуют». Но когда сказали, что уезжать надо всем - на несколько дней, так как дело надо расследовать, и тогда нас освободят, мы поняли, что надо уезжать с детьми. Младшему было два года, остальные старше. Сколько-то дали времени на сборы, сели мы в грузовик и поехали.

В семье была еще бабушка, у нее была другая фамилия, мама попросила, чтобы ее не брали. И ее оставили. На всю жизнь запомнилась картина, как мы выезжали со двора, а она стояла около забора, сгорбившись, плакала, она не знала, что с нами будет. Этого не знал никто.

Когда приехали в следующий дом, где жила папина сестра с детьми, им сказали, чтобы взяли теплую одежду, так как их переселяют в Россию. Отвезли на станцию, всю семью посадили вместе в один вагон. Приехали в Ригу, там мужчин перевели в другой вагон, сказали, что встретимся в конце пути, но это была ложь, потому что больше мы их не видели. Не знаю, что испытали родители, это, определенно, был самый громадный шок в

их жизни.

Посадили нас в вагоны, в которых перевозят скот, там были нары в два этажа, на них все спали - и наверху, и внизу, с двух сторон. И начался наш путь в Сибирь, который длился целый месяц. Вагон был с охраной, стоял русский солдат с оружием. Помню, чем-то нас кормили, какой-то кашей с растительным маслом - давали на станциях. Чай давали, но из вагона никого не выпускали.

В вагоне было маленькое окошко с решеткой, но даже через него нельзя

было смотреть на улицу. Высадили нас в Красноярске, лил дождь, буря. Мама спросила, нельзя ли спрятаться в вагоне, ответили - нет, эшелон сейчас отправится, но он стоял там и на другой день. И нас мокрых, с тюками повели в какой-то барак, нам, детям, он показался домом бабы-яги на ногах. Внутрь вели узкие мостки, мы должны были идти сами, потому что мама несла братика. Это было так страшно, думала - вот сейчас упаду в воду, и сестра тоже.

Переспали там ночь, потом повели дальше. Других, кажется, отвели в поезд, кто-то умер и там и остался. Нас отвели на берег Енисея, на баржу, где везли уголь. Там снова надо было переходить по узким мосткам, снова страхи и переживания - как бы не упасть в реку. Но счастливо перебрались и поплыли. Потом услышали, что в пароход поступает вода, стало страшно - вдруг утонем. Но все и на сей раз кончилось благополучно, привезли нас на место назначения и высадили. Из колхозов приехали за нами на странных телегах. В Латвии мы таких не видели. Им нужны были сильные помощники, шла война, и все мужчины были призваны, а когда они приехали, увидели только женщин и детей.

Посадили нас всех, сколько уместилось, на телегу и привезли в колхоз. Там была нищета.

Разместили в конюшне, в пристройке, на полу была солома, там и спали. Родители ушли на работу. Прибежали деревенские мальчишки, забросали нас камнями, обзывали фашистами. Сестра еще помнит, как в страхе держала дверь.

Наступила осень, продуктов не было, маленькие дети начали болеть и умирать один за другим. Врачебной помощи не было, запрещалось, все это знали. Мы, к счастью, выжили.

страница 731 

Братик осенью умер, остались мы трое. И у других умирали дети. Родителей, у которых детей не было, и молодежь тоже, отправили по Енисею дальше на север, высадили на голом месте, ничего там не было, вероятно, чтоб там и умерли.

Нас перевели в большой барак. Там мы с сестрой заболели желтухой. Знали только, что от этой болезни надо пить чай из ржаной соломы. Так и выжили. Пару лет жили в этом колхозе, платить не платили, давали что-то на трудодни, бывало, что и не давали, но тут сказали, что в 20 километрах есть совхоз, это было подсобное хозяйство МВД, где производили продукцию для сотрудников МВД. Все и уехали, остались мы и еще одна семья с девочкой постарше нас. Жили на самой окраине, в хижине, там перезимовали. По ночам вокруг выли волки, было страшно. Была уже осень, когда мама решила сходить в этот совхоз. Я переживала - почему надо идти вечером, но сестра объяснила, что днем мама работает. Был дождь, ветер, и я решила, что пойду за ней. Побежала, кричу, она не слышит, но я ее все-таки догнала. Пошли, а за нами сестра прибежала. И мы вернулись. Но потом все-таки перебрались в этот совхоз. Там было лучше, на один трудодень давали 100 граммов хлеба. Там был хлеб, по крайней мере, что-то похожее.

Нищета и голод, болезни и вши, которые переносили сыпной тиф. Заболела первая мама, ее отвезли в больницу, мы остались одни. Мама чуть не умерла. Лежала в комнате для умирающих, но мама выжила. Потом отвезли сестру, помню, как у нее вылезли волосы. И младшую сестру, заболела и я.

В другом конце барака была школа, нас тоже заставляли ходить, хотя языка мы не знали. Было трудно. Был круглый стол, первый класс учился вместе с третьим, второй - с четвертым. Тетрадей не было, давали газеты, надо было писать между строчек, на полях. Помню, надо было учить стихотворение. Выучила, запомнила. Мы с сестрой учились в одном классе, сестра - классом ниже.

У мамы, по-моему, вообще было больное сердце, ревматизм. Перед войной в Латвии она лечилась.

Природа в Сибири красивая, все цветы, которые растут здесь в садах, там росли на лугу, в лесу, можно было собирать. На горных склонах рос боярышник. Это сердечное средство, ягоды и настойка. Есть можно было сколько хочешь, но много есть нельзя.

Однажды мы с мамой пошли на склон, где росла «боярка» - боярышник. Я за маму всегда

очень волновалась, как бы чего не случилось. Так и было - идем мы, ей стало плохо, она легла и лежит без сознания. Я думаю - а вдруг умрет. Сижу, плачу, мимо шли русские женщины, подошли, глянули: «А, наверно, боярки объелась!» И ушли. Я сижу и сижу, к счастью, мама пришла в себя. Ну и переживание было!

Наступил 1946 год, и пришло известие, что дети могут ехать домой. Тех, кто был в детских домах, у кого родители умерли, их разыскивали, но можно было отправлять и остальных. Мама решила, что и нас отправит домой, чтобы не остались в Сибири. Она написала папиной сестре, которая к тому времени оставалась там единственная. Жила она в Талсинском районе, в поселке Слитери. Вероятно, получила известие, что мы можем ехать. На грузовике отвезли нас в Красноярск, и в вагоне мы приехали домой.

Когда я окончила седьмой класс, хотела учиться дальше. Но нас не приняли, даже ничего не сказали. Хотела поступить в педагогическое училище, но и туда не приняли. Потом я стала умнее - я в биографии уже не писала эти факты, написала, что родители во время войны погибли. А так как успевала я отлично, меня без экзаменов приняли в Рижское первое медицинское училище, где я проучилась четыре года, окончила с отличными оценками.

Об отце знаем только одно - что отправили его в Кировские лагеря, где он умер в 1942 году от сердечной недостаточности.

Zalcmane Rita Friča m.,
dz. 1933,
lieta Nr. 15639,
izs. adr. Ventspils apr., Ances pag., Dīcmaņi ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Suhobuzimskas raj.,
atbrīvoš. dat. 1946.08.16

Zalcmanis Fricis Fridriha d., dz. 1906, lieta Nr. 15639, izs. adr. Ventspils apr., Ances pag., Dīcmaņi

Дети Сибири ( том 1 , страница 730  ):

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2015 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.