14 06 1941

Витолс Дзинтарс родился в 1929 году.

---

страница 453

В июне 1941 года мне было 12 лет.

Отец был судьей в Цесисском уезде, до 1940 года командир айзсаргов. Мама - домашняя хозяйка, до свадьбы была домашней учительницей, а потом воспитывала нас, троих детей. Дом наш находился на улице Гауяс, 15, он и сейчас там стоит. На первом этаже был магазин, остальные помещения занимали мы.

Когда пришла советская армия, половину дома отобрали для русских офицеров, нас поселили в двух комнатах, откуда и взяли.

Очевидно, отца предупредили, но, размышляя логично, он решил, что возьмут только его. Он и не предполагал, что это затронет детей.

Я помню, как мы с отцом поехали на дачу, а там уже отца ждал шпик, за ним велось наблюдение.

В 1940-м и 1941 году мимо нашего дома двигались колонны танков. Возле дома стояла охрана.

Два помещения мирового суда использовались как туалеты, а в туалетном горшке мылись. Мы пришли сюда, дышать было нечем. Я был свидетелем того, как в парке замка гуляли жены офицеров в валенках и в ночных шелковых сорочках. Оставалось только в отношении многого, что довелось увидеть, недоуменно пожимать плечами.

Помню, накануне высылки отец получил полоску папиросной бумаги, на которой было написано: «1 мая вы должны принять участие в демонстрации. Ваше отсутствие может вызвать справедливый гнев всего народа».

Отец пошел, нес какой-то плакат, так как боялся за нас, за семью.

Происходило все ночью, ближе к утру. Отец стоял в углу комнаты, рядом два конвоира с винтовками. Маме сказали, что надо быстро собраться. 

Детям велели быстро одеться. Вещи, которые собираетесь брать, надо показывать.

У меня были подаренные дедушкой серебряные часы с крышкой, для меня это была очень дорогая вещь. По собственной глупости подошел я к конвоиру и спросил, могу ли их взять с собой. Он вырвал часы у меня из рук, оттолкнул меня и сунул их к себе в карман. Параллельно происходил и грабеж.

Загрузили нас и отвезли на станцию. Эшелон уже стоял, длинный, вагонов 40. Отца сразу же увели. Он подкупил конвоира, чтобы тот пошел в наш вагон и привел кого-нибудь из детей, чтобы отец мог отдать нам остававшиеся у него деньги. Никаких денег у него не было, он просто хотел меня видеть. Я смотрел на отца сквозь узкую щель приоткрытых дверей.

Об отце. Единственное, что у меня есть, это справка из комитета госбезопасности о том, что умер он в том же году - не выдержал и четырех месяцев.

Я помню, что было в вагоне, какая была ситуация. Очень разная. И люди были очень разные.

Мама сказала, что не взяла ничего, потому что думала, что нас расстреляют.

Мы были в летней одежде. Но когда соседка узнала, что наш дом опустел, она зашла к нам в квартиру и собрала в простыню теплую одежду, посуду, даже ведро с медом. Добилась, чтобы все это доставили нам. Она, возможно, спасла нас от смерти.

В нашем вагоне умер ребенок. Его просто вынесли на рельсы, это был грудной ребенок.

Была простая работница, на руках у нее  были мозоли, была среди нас и гадалка - старая женщина, которая умела раскладывать карты. И вот стала она всем раскладывать карты, пыталась поддержать отчаявшихся людей.

 

страница 454

 

Мимо пошли эшелоны с солдатами, с оружием. Догадались, что началась война.

Кормить стали лишь через несколько дней -давали тарелку супа и полбуханки хлеба. Иногда утром, иногда вечером, иногда и раз в двое суток.

Людей ежедневно пересчитывали.

Своих мужчин никто так больше и не увидел.

Завершился наш путь в Ачинске - недалеко от Красноярска. Огромный лагерь, несколько бараков. Начался тиф, дизентерия. До нас туда уже привезли людей. У кого была крыша над головой, кто остался под открытым небом - места не хватало. С одной стороны была канава - туалет, рядом в канаве мел -сразу же засыпали. Там впервые испытали голод. Люди начали умирать.

В этом лагере нас поделили и на катере повезли по реке. Чуна. В каждом поселке людей высаживали на берег. Вначале мы оказались в. Бирилюссах.

Первый год еще жили надеждами, потому что немцы продвигались вперед. Думали - война кончится, русских разобьют, и осенью или зимой мы вернемся домой. Вещи еще были. Маме годы уже не позволяли работать, мы малы, так что зарабатывать было некому. Практически жили маминым вязаньем, вышивкой, так что в первое время голода не испытывали, это пришло позже.

Следующим летом сестер мобилизовали, им должно было исполниться 16 лет, отправили в Красноярск. Потом пришел приказ, что не они вернутся, а мы должны ехать к ним. Месяц жили вместе, потом всех отправили на пассажирском судне еще дальше на Север. Это был последний рейс - начиналась зима. Высадили нас ночью на каменистый берег. Пароход ушел, охрана отплыла, и остались мы одни, без охраны.

Были тут латыши, литовцы, поволжские немцы, украинцы. Так и сидели мы среди камней, а сверху уже падал снег. Утром услышали собачий лай. Пошли разведать и выяснили, что на самом обрыве стоит поселок. Навстречу старший: «Вы сюда сосланы, здесь и останетесь».

Потом оказалось - ждали, что приедут пять-шесть человек, а нас было человек сто, если не больше, и в поселке людей столько не наберется.

Построили один барак. Там поселили высланных с детьми, по принципу - сколько смогут улечься на полу. Устроились человек 20 или 30. Остальным пришлось рыть землянки. Дали лопаты - берег крутой, выроешь яму на склоне, вобьешь впереди колья, переплетешь и снова землей закидаешь - так

получалась стена. Поверху укладывали бревна, тоже засыпали землей. В середину нанесли глину, чтобы можно было разжигать огонь.

Осенью в бараках было тесно, весной они опустели. Трупы складывали в последние барки, сверху придавливали крышей.

У местных была еще соленая рыба, охотники ходили в тайгу. Была микроскопическая картошка. Но и местные не были богачами, без хлеба и они остались. В первый год, пока хлеб был, давали по 400, потом по 200, по 100 граммов, а потом ничего. Среди местных тоже были разные, кто как смотрел на сосланных. Была и неприкрытая ненависть. У тех, кто считал, что наши братья сражаются на фронте против их братьев.

Были и те, кто понимал. Чаще всего среди тех, кто и сам когда-то был выслан.

Разные случаи вспоминаются. Кто-то отдаст тебе пару картофелин - попросит помочь принести воды. Кто-то от доброты душевной. Помню, в колхозе подохла лошадь, кожа да кости, отвезли ее на свалку -собакам. Две немки просто поползли туда и стали грызть ее там же на месте. И обе там же остались.

В соседнем поселке обещали дать нам два мешка муки. Но нет у них ни лошадей, ни собак. На себе тащить надо. Послали двоих ссыльных - у них сил не хватило брести по снегу, а он по пояс. Шли и там же остались. Разбудили сестру, дали собачью упряжку и послали ее за мешками и за трупами. У местных появилась мука, а значит, и хлеб.

Что нам давали? Были на складе старые мешки из-под муки. Промочило их дождем. Представьте себе - остатки муки слиплись, какая-то зеленая масса, мы выворачивали эти мешки и соскребали все это. Так пытались протянуть жизнь.

Из ссыльных осталась четвертая часть. Осталась Озолиня, она была профессиональная портниха. Те, кто посильнее, способны были заготовить дрова. Носили из Енисея воду, ледяную.

Как нам удалось выжить?

Нашлись пустые ведра, и мы собирали голубику. Сестра варила без сахара, но не плесневело. Три ведра голубики мама умела разделить - по две ложки каждому на день. Второе, что спасло нас, -вспомните гадалку!

Когда я раскладывал карты, вспоминал, как она это делала. И пошла обо мне слава, стали меня звать гадать. Так, однажды мне досталась полярная лиса, предназначенная собакам. Давали мне картошку, рыбьи кости.

 

страница 455

Гаданием мы, можно сказать, питались.

Ноги у меня распухли, из Енисея не мог донести бидончик с водой, но до весны как-то протянули.

Весной пришел пароход, привез муку, начали ловить рыбу, стало веселее. Рыбы нам не доставалось, зато внутренности! Рыба на севере жирная. Положишь щучьи кишки на сковородку - жир так и потечет. Летом и меня взяли в рыболовецкую бригаду. Во-первых, в лодке четыре человека - рулевой, двое на веслах, один в резерве. Подплывешь к берегу, закинешь невод, сделаешь круг и вытаскиваешь невод на берег, и так без перерыва 20 часов. Обуви никакой, одежды никакой. Осенью налим шел по Енисею - так или иначе, ловить надо, хоть ты и с голыми ногами.

Ездил с нами бригадир, который приглядывал, чтобы эти фашистские выродки не съели рыбу, которую надо отправлять на фронт, которую должен есть народ.

Мы научились есть сырую рыбу, тут уж за нами было не уследить. Придешь на берег - один контроль внизу, другой возле засолки. Большие уловы тащили наверх. Получали, конечно, и мы рыбу. Чтобы наелись, как следует. Осетра ловить запрещалось. Председатель колхоза и политрук сколотили бригаду браконьеров, посылали нас ловить ночью. Днем колешь дрова, ночью рыбачишь. Ценную рыбу забирали себе, остальное отдавали нам.

Следующей зимой я пошел в школу. Я получал 400 граммов хлеба. Потом стала поступать американская помощь, давали к хлебу по два килограмма крупы в месяц.

Страшный голод больше не повторился. Люди умирали, но не в таком ужасном количестве.

И вот отвезли нас в Конушель.

Осенью ездил в школу, окончил семилетку. В школе особой вражды не было. Хулиганили все.

Однажды мы с сестрой решили подарить маме на Рождество по доске, чтобы как-то спасаться от холода, который проникал в помещение через открытые двери, так как тамбура не было. Хоть какую-то смастерить преграду. Мы знали, что о берег разбился плот, и пошли за досками. Но силы свои переоценили. Полярная ночь, дороги нет, берег обрывистый. Началась пурга, и нас замело. Сестру так и не нашли. С тех пор Рождество для меня не праздник.

Местные сделали вывод: вот какие они эти фашисты - брат за хлебную карточку убил свою сестру. Бдительная советская власть карточку на 400 граммов хлеба тут же аннулировала, так что я не смог

воспользоваться плодами своего «преступления». Таков был психологический климат и отношение к случившемуся.

Я уехал в Туруханск. У мамы сохранилась еще пара туфель на каблуках. Каблуки сбили. Одежду пошили из старого мешка. Там от меня не стали отмахиваться, приняли, помогли.

Весь восьмой класс жил там. Домик - сени, там мне можно было спать при условии, что я за восемь километров из тайги притащу дров, наколю их столько, чтобы печка могла топиться 24 часа без перерыва.

Прошел еще год, война шла к концу, стали приходить первые посылки из Латвии. Родственники прислали мне одежду. Я становился похож на человека. Одежда из мешковины там никого не удивляла, там многие так ходили. Материальный уровень был низкий.

И вот первая поездка домой. Узнали, что собирают детей и отправляют их в Латвию. Мне плыть туда и обратно было рискованно, в Турухансе я жил без разрешения.

Осенью, в конце сентября Енисей еще не стал, но его приток, на котором стоит Туруханск, уже покрылся льдом. Большой пароход взломал лед и пришел, чтобы забрать последних, кто собирался в Латвию. Я, когда возвращался из школы, этот пароход видел. Первый гудок, второй гудок перед отплытием. Уехать можно было только по Енисею, по тайге добраться невозможно - болота, трясина. К тому же эвенки всех одиноких путников отстреливали. За каждого им платили премию. Неважно, что попадались и геологи. Когда пароход подплыл, охрана стояла и наверху и внизу, у трапа. Документы проверяли трижды.

Так что ни зайцы, ни беглецы сесть не могли. Нижняя Тунгуска замерзла, и все внимание сосредоточилось на берегу.

Я сложил все свои учебники в сумку, подошел к пароходу по льду с другой стороны, подпрыгнул и перевалился через борт, спустился вниз, к машинному отделению, и спрятался. Когда пароход отплыл, я прошел в третий класс, там бедняков полно было. Забрался под скамейку и лежу. Пришли проверять билеты. Никто и мысли допустить не мог, что на пароходе может быть заяц. Я осторожно спустился снова к бочкам. Денег у меня не было, еды тоже. От голода кружилась голова.

Когда вышли из Северного района, при выходе с трапа билеты не проверяли, и я спокойно сошел.

страница 456

На мне под ватником была рубашка, присланная из дома. Я обменял ее на буханку хлеба и питался ею семь дней до Красноярска.

В Красноярске тоже не обошлось без приключений. Но все это осталось позади, когда я 6 ноября 1946 года приехал в Ригу. Из детского дома забрала меня крестная. Я вернулся в Цесис. Это была моя первая ссылка.

Но тень ссылки продолжала меня преследовать.

Моя мечта была - учиться на Родине. Подал документы в среднюю школу, потом встретил приятеля Яниса Берзиньша. Он был студентом учительского института. После окончания можно было устроиться на работу, а пока стипендия - 16 рублей, как раз на хлеб, масло и т. п. Мамина сестра жила в небольшой комнатушке, у нее я поселился и поступил в институт.

Я закончил четыре курса, не имел ни одной четверки. Играл в волейбол в основном составе. После четвертого курса позвал меня директор: «Ситуация, Витоле, такова, что я должен отчислить из института

всех, кто был в ссылке. Единственное, чем я могу помочь, - напишите заявление, что в силу материальных условий вынуждены перевестись на заочное отделение. Заочников это распоряжение не касается. Я разговаривал с заведующим отделом образования, сходите к нему, он вам все объяснит».

Он познакомил меня с директором Друвиенской школы Паберзой. До этого я недолго преподавал русский язык в 3-й основной школе. Директор спросила: «А смыслит ли он что-то в русском языке?». Это была моя жена - будущая и нынешняя.

Я работал в Друвиены, и был у меня друг Гунарс. Он все лекции записывал на папиросной бумаге под копирку. Каждую неделю я получал от него конверт. И когда на очном отделении сдавали экзамен, я с разрешения директора поехал в Цесис и сдал то ли зачет, то ли экзамен, и возвращался обратно.

Я работал и за два года - как и очники - в 1951 году окончил учительский институт с дипломом отличника. Тем летом я еще успел поступить в Рижский педагогический институт.

 

страница 457

И вот 16 ноября 1951 года, уроки уже закончились, подъехала машина, внутри пять «истребителей» с автоматами, офицер с пистолетом. Прочитал депешу, что я «ложно выдавал себя за сироту». Арестовать и отправить на вечное поселение по месту жительства матери. Снова у меня все рушилось. Отвезли в Яунпиебалгу, оттуда в Ригу.

Посадили в Рижскую пересыльную тюрьму, в общую камеру. Народу тьма. Шумно. Ругань. Потом пришел такой пожилой уже человек и перевел нас в отдельную комнату - две койки, тумбочка. Больничный изолятор. Там провел я несколько недель, пока не подготовили теплушки и через пересыльные тюрьмы - в Канск, оттуда в Долгий Мост, где жили мама и сестра.

Мой диплом там не имел никакого значения -«общие работы» или колхоз.

Однажды я уже прошел через Сибирь, знал, что это такое, и если мне надо подписаться, что это навечно - не нужна мне такая ссылка. Черт с ней, с такой жизнью. Я написал Велте Паберзе, директору школы, где я нахожусь. Мы за время работы нашли общий язык. Она сказала: «Если тебе будет легче, я вынесу все». И она приехала ко мне.

4 сентября, в день моих именин, мы поженились. Я скопировал свой диплом отличника, отправил в Красноярский лесохозяйственный институт. Получил вызов, собрал все свои деньги. Жена оставалась на месте.

Конвоя у меня не было, только стояло: при отклонении от маршрута - 25 лет. На месте я должен был встать на учет, сообщить, где буду жить, где учиться, а если не сдам экзамены, на следующий же день должен вернуться в Долгий Мост.

Экзамены продолжались две недели, всего шесть экзаменов. В свободное время я играл в волейбол. Подошел капитан институтской команды и сказал: «Будешь играть за основной состав».

Сдал экзамены, по физике не совсем удачно, но в целом неплохо. Читаю список - среди принятых меня нет. Пошел выяснять, показал свои оценки. Секретарша ушла, вернулась и говорит - вы не прошли по конкурсу, забирайте документы! Это потом я узнал, что сначала брали всех вольных, до последнего, даже если оценки у них были хуже, потом ссыльных. А на три места претендовали 30 человек, и вот этот конкурс я не прошел.

А я уже и жене сообщил, что сдал экзамены, и она уже едет ко мне. На обратный путь денег нет ни у нее, ни у меня. Жить негде. Надо идти в комендату

ру и возвращаться, иначе - 25 лет. И тут я узнаю, что в каком-то техникуме идет дополнительный прием. Я туда, потому что мне все равно - академия ли извозчиков, школа ли ассенизаторов.

Оказалось, горная промышленность, и набирают еще 20 человек. Прихожу - во дворе толпа. Все, кто где-то провалился, прибежали сюда. Я даже к входу не сумел пробраться.

Не знаю, что и делать. Стою, весь такой унылый. Подходит один: «Что тут делаешь?» - «Собираюсь поступать». - «Стой тут, не уходи!»

Через 20 минут возвращается с солидным человеком спортивного вида: «Какой разряд?» - «В институте волейбол и шахматы, 3-й по баскетболу в Латвии». - «Стой тут, не уходи!». Стою.

Подходит и ведет меня в обход толпы, в коридор, в приемную комиссию. Глянули на меня, вопросов не задают. «Общежития нет, первый месяц без стипендии, будешь кандидатом», - говорит один. «Мне все равно». Я не понял, о чем речь. Говорят: «Идите оформляйтесь в соседнее здание!»

Прихожу, спрашивают, на какое отделение поступаю. А я не знаю. Называют мне какие-то три буквы, а я не понимаю. Женщина даже рассердилась. Схватила мои бумаги, убежала, прибежала: «Вы избрали самую лучшую специальность - гражданское строительство».

Техникум меня спас. Можно было раньше начать зарабатывать. Стал учиться. Родился сын. Жена работала в вечерней школе. Врубилась в русский язык.

Когда писал дипломную, пошел работать. Устроился в другой техникум преподавателем черчения.

Выдали нормальные паспорта.

А потом февраль - в паспорте никаких ограничений, но денег на возвращение домой не было. Работали до весны, копили деньги.

Связались с Гунарсом - он подыскал мне работу в Буртниеки - в русских классах. С 1956 года и по сей день живем в Буртниеки.

Ненависти к русским у меня нет, Боже упаси -нет. Я в Сибири встретил очень много хороших русских людей, которые помогали ссыльным. Но все же, если мы забудем 1941-й, 1949-й - это может возвратиться. Всадил бы я пулю и в Сталина, и в Берию, да они уже умерли. А к тем людям, которые живут за Зилупе, у меня никакой вражды нет.

Я буду делать все возможное, чтобы сталинизм не вернулся.

 

 

Vītols Dzintars Ata d.,
dz. 1929,
lieta Nr. 14091,
izs. adr. Cēsu apr., Cēsis, Gaujas iela 15 ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Turuhanskas raj. ,
atbrīvoš. dat. 1956.02.11

 

Vītols Atis Pētera d., dz. 1881, lieta Nr. 14091, izs. adr. Cēsu apr., Cēsis, Gaujas iela 15

Витолс Атис Петрович умер в Севураллаге 29 11 1941 года страница 176 Aizvestie

 

 

---

 Для поиска дела по дате рождения или букв имени и фамилии используем запрос

на сайте http://www.lvarhivs.gov.lv/dep1941/meklesana41.php

 

 

 

 

Дети Сибири ( том 1 , страница 453  ):

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2014 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.

 

ISBN	9789934821929 (1)
	9789934821936 (2)
Oriģinālnosaukums	Sibīrijas bērni. Krievu val.
Nosaukums	Дети Сибири : мы должны были об этом рассказать-- / воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году обобщила Дзинтра Гека ; интервьюировали Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис ; [перевод на русский язык, редактирование: Жанна Эзите].
Izdošanas ziņas	[Rīga] : Fonds "Sibīrijas bērni", [2014].
Apjoms	2 sēj. : il., portr. ; 30 cm.
Saturs	Saturs: т. 1. А-Л -- т. 2. М-Я.

 

ISBN	9789984392486 (1)
	9789984394602 (2)
Nosaukums	Sibīrijas bērni : mums bija tas jāizstāsta-- / 1941. gadā no Latvijas uz Sibīriju aizvesto bērnu atmiņas apkopoja Dzintra Geka ; 670 Sibīrijas bērnus intervēja Dzintra Geka un Aivars Lubānietis laikā no 2000.-2007. gadam.
Izdošanas ziņas	[Rīga : Fonds "Sibīrijas bērni", 2007].
Apjoms	2 sēj. : il. ; 31 cm.
Saturs	Saturs: 1. sēj. A-K -- 2. sēj. L-Z.

 

 

9789934821912 (2)
Oriģinālnosaukums	Sibīrijas bērni. Angļu val.
Nosaukums	The children of Siberia : we had to tell this-- / memories of the children deported from Latvia to Siberia in 1941, compiled by Dzintra Geka ; [translators, Kārlis Streips ... [et al.]].
Izdošanas ziņas	Riga : "Fonds Sibīrijas bērni", 2011-c2012.
Apjoms	2 sēj. : il., portr., kartes ; 31 cm.
Piezīme	Kartes vāka 2. un 3. lpp.
	"L-Ž"--Uz grām. muguriņas (2. sēj.).
Saturs	Saturs: pt. 1. A-K : [718 children of Siberia were interviewed by Dzintra Geka and Aivars Lubanietis in 2000-2007] -- pt. 2. L-Z : [724 children of Siberia were interviewed by Dzintra Geka and Aivars Lubanietis in 2000-2012].