14 06 1941

Виюмс Олегс родился в 1931 году.

страница 461

Родился я в 1931 году в Риге. Жили мы на улице Индрану, 8, квартира 4. Отец был офицером Латвийской армии, в 1931 году демобилизовался, работал в Рижском трамвайном тресте кассиром. Мама Анна Виюма работала на трикотажной фабрике «Звайгзне».

14 июня примерно в четыре часа утра нас разбудил громкий стук в дверь. Когда отец открыл, вломились четыре человека. Один с винтовкой встал у двери, остальные вошли. Предъявили отцу документ об обыске, сказали, что семью высылают. Перерыли все шкафы, вещи побросали на пол. Я встал и видел, как чужие сапоги топчут мундир отца, наши вещи, книги. Чекисты забрали документы, самые ценные вещи - драгоценности, кольца, украшения, серебряные столовые принадлежности. Забрали документы из шкафа, из ящиков - все, что могло пригодиться или казалось подозрительным.

Дали полчаса на сборы, под конвоем свели нас вниз, где были и другие жильцы. Подъехала грузовая машина, побросали наши вещи, посадили и нас в этот ящик, в кабине сидели солдаты - так началось наше путешествие. Ехали по пустынным ночным улицам, людей почти не было. Поняли, что везут нас на станцию Шкиротава, по улицам ехали еще машины. По улице Маскавас подвезли к станции, там уже было много машин. Люди плакали, солдаты ругались и загоняли всех в вагоны. В нашем вагоне было много народу,

места мало, вещи валялись под ногами. Двери задвинулись, клацнула задвижка, и в полутьме мы начали устраиваться. Вещи засунули под нары, люди полезли наверх. Стали знакомиться. Удивлялись, почему вывозят, армейских мало было, были учителя, торговцы. Никаких обвинений не предъявили, просто забрали и повезли.

Пить не давали, мучила жажда. Во сне видел, как из крана течет вода, а напиться нельзя. Утром проснулся, дети плачут. Открылись двери, вошли чекисты и объявили, что мужчины поедут в другом вагоне, в конце пути все встретятся и жить будут вместе. Это была ложь, отца больше мы так и не увидели. Он попрощался с нами и перешел в другой вагон.

Еще день простояли на станции, потом двинулись. Под стук колес, на восток. Днем видели еще латгальские пейзажи, проехали Зилупе, и начались российские просторы. Картины непривычные -болота, скособоченные домишки, крытые соломой. Бедно одетые люди стояли на переездах и смотрели на нас. На станции Великие Луки принесли воду -ведро с ржавой водой. Процеживали через носовой платок и пили.

Переехали через Урал, и тут я впервые увидел степь - поросшие травой бескрайние просторы, бородатые старики на верблюдах, ждущие у переезда. Примерно через месяц приехали в Новосибирск, самый большой город Сибири. Подвезли нас к берегу Оби, через день посадили на пассажирский пароход. Разместились мы в трюмах возле угольных куч и у выхода, и началось наше пятидневное путешествие на север. Можно было выйти на нижнюю палубу, выходили, смотрели. Обь река широкая, полноводная, по берегам редкие поселки, леса -

чем дальше ехали, тем река становилась шире. Где-то возле Колпашево нас настигла гроза. Поднялся ветер, волны раскачивали пароход, но он все же двигался вперед. Видели перевернувшуюся баржу, которая плыла

страница 462

вниз по течению, ящики, пассажиров, пытавшихся спасти все, что можно.

Первый раз видели местных жителей - с раскосыми глазами, выступающими скулами, в штанах из грубой ткани, длинные рубахи подпоясаны у кого веревкой, у кого шнуром, за спиной мешок из бересты. Курили они махорку, вонь на весь пароход. На пристанях заходили новые пассажиры, другие сходили на берег. В Парабели стали высаживать наших. В Нарыме настала и наша очередь.

Прибыли в Каргасок, старый купеческий город, районный центр. Были здесь еще до войны построенные, уже потемневшие бревенчатые дома. Главная улица вымощена деревянными чурбаками, тротуары дощатые. По другим улицам пройти можно было только в сапогах. У нас была городская обувь, у женщин туфли на высоких каблуках. У мамы была только рабочая обувь, туфель на высоких каблуках не было. Она ночью вернулась с работы, ее сразу и взяли.

Разместили ссыльных в Каргасокской школе, потом стали распределять по колхозам. Нас на телеге, запряженной быками, снова отвезли на берег, посадили в баржу, и потащил наш кораблик вниз по Оби. Там река была широкая, второй берег не виден. Плыли вдоль берега, боялись, что баржи зачерпнут воду и утонут. Завернули в Васюган, светлая вода стала темной, черной и ржавой. Медленно тащились вверх по течению. Вокруг кусты, заливные луга, по берегам лес -кедр, березы, ели. Где-то берега пологие, где-то крутые. Васюган река извилистая, плыли от одного поселка до другого, расстояние между ними - десять-двадцать километров. Добрались до Новоюгино. Главная улица шла вдоль берега, по другую сторону огромное болото. Встречали нас взрослые и дети, дивились нашей одежде. И они были одеты, как в Каргасоке, - рубахи, штаны, кирзовые сапоги, надо было ходить в лес, в туфлях не пойдешь. Разместили нас в клубе. В первый день угостили чаем и вареной картошкой, на другой день пришли председатель колхоза и комендант и сказали, что работать будем в колхозе, и каждый месяц надо регистрироваться в комендатуре.

Разместили нас в домах у колхозников. Мы жили в доме у хозяйки, чей муж был в армии, были еще мать и дочь. Они жили в комнате, нам досталась кухня. Сложили вещи в углу, днем сидели на мешках, ночью стелили на пол сено, сверху мешки, так и спали. Рядом жевал теленок, он только что родился, так мы дружно и жили. Потом нашли хибару, отремонтировали, она осталась еще с тех времен, когда высылали колхозников, вместо трубы торчало ведро.

В колхозе выдавали норму хлеба - 100 граммов неработающим, 200 тем, кто работал. Этим надо было обходиться, остальное добывать самим за свои средства. Мама меняла платья на картошку. Ели по картофелине в день, чтобы растянуть подольше. Трав была уйма, варили, а картошка как добавка. Травы можно было съесть много, животы у всех раздуло.

В октябре стало холодно, подмораживало, в конце месяца выпал снег, который растаял только в мае. Началась зима, началась школа. Это была русская школа. Школьное здание - бревенчатая изба, семь классов, кабинет директора, зал. Первые четыре класса учились вместе, была одна учительница. Учительницы были отзывчивые, помогали латышским ребятам осваивать русский язык. Я сразу пошел в 3-й класс. Остальные отстали, пока овладевали русским языком. Наши учились хорошо, местные не успевали, им даже русский язык давался с трудом. Сначала местные обзывали нас фашистами, буржуями, после нескольких драк зауважали. Потом я подружился с одноклассниками, был у меня друг Костя.

Мама работала в лесу, пилила деревья, на быках возила в поселок. Работа тяжелая, не однажды она обморозила ноги. Одежда была та же, но на свою она обменяла телогрейку, без нее там не обойтись.

Осенью помогали копать картошку, заработали. Я один заработал больше десяти ведер. Были грибы, ягоды - клюква и брусника, мороженые, они хранились до весны. Ели мы хорошо - в день позволяли себе одну или две картофелины, еще хлеб. Картошку обычно варили в супе, чтобы получалось больше, мама натирала на терке, кидала в воду - получался густой суп. Мама и бабушка зимой подрабатывали -рукодельничали, умели шить, так что у колхозников можно было заработать, они расплачивались овощами, картошкой, капустой. Но голод подступал, с каждым месяцем становилось все хуже, шла война, все отправляли на фронт, в 1942 году был голод. Спичек выдавали один коробок на месяц, мы, чтобы экономить, затопим плиту один раз, бабушка поддерживала огонь, берегла угли под пеплом, вечером снова раздувала. Не хватало соли, суп не посолить, грибы не засолить. В первый год засолили, во второй не смогли. Сахара не было, масла не было. Как-то выдали на месяц или два пол-литра растительного масла. Освещали дом керосином, ни электричества, ни радио, никакой техники. Нальешь в плошку керосин, сунешь фитиль. Коптит, весь потолок черный, при таком свете шили, вязали, бабушка плела кружева.

страница 463

В январе получили первый заработок - у нас было много трудодней, мы старались работать, потому что мама сказала, что мы погибнем, если не будем работать. Но радость была небольшая - несколько килограммов муки и пару десятков рублей. На них можно было купить одно ведро картошки, но нам деньги нужны были, чтобы купить хлеб, потому что он был дешевый. Так мы разочаровались в работе. Это был рабский труд, выматывающий, за который не платили.

Много детей умерло в первый же год, старые люди тоже умирали, в 1942 году было то же самое. В 1942 году я учился уже в 4-м классе, окончил на четверки и пятерки. В четвертом классе к нам приехал с Украины новый учитель, у него был сын. Я подружился с его сыном, подружились и наши семьи.

Жить в своей хибаре я больше не мог и перебрался к маме в Маргино, где она обитала в бараке. Собрался утречком рано, взял с собой мороженую клюкву и пошел. Там, когда реки замерзают, по льду прокладывают путь, по лугам тоже. Возят почту, товары, едет начальство. И вот я в своей тряпичной обувке отправился в дальний путь. Утром было холодно, сорок или пятьдесят градусов. Дошел до Ста-роюгино, в четырех километрах от нашего поселка, там меня одна немецкая семья пустила погреться. Жили они в землянке. Обычно к богатым не шли, шли к таким же, как ты сам. Покормили меня супом, сын хозяйки обещал меня подвезти, так как ехали они в лес за бревнами. Подвез, свернул, и остался я один на дороге. Ехал мимо какой-то начальник, он еще стегнул меня кнутом, чтоб не мешался под ногами, загнал в снег. Я выбрался и пошел дальше. Стало смеркаться, началась поземка, я испугался, знал, что могу заблудиться, если дорогу заметет, шел я по этой дороге впервые.

Мело все сильнее, все в тумане, в снегу. Думал, замерзну. Спасла меня женщина, возившая лес, она возвращалась в Маргино, довезла до самого барака. Замерзший, весь в снегу ввалился я в барак. Это был большой сарай, по обе его стороны нары. Посреди барака стояла железная бочка, это была печка. Здесь сушили одежду, варили еду. Шум стоял невероятный, ругались, толкались, словом, веселая жизнь. Мужчины, женщины, все вместе. Мама, как последняя, получила место возле входа, где всегда дуло. Гам мы и устроились. Жизнь невыносимой делали клопы. Ночью спать было невозможно, падали на нас сверху. Были и вши. Голодали, болели, ослабели до последнего, одни кости торчали.

Бабушка болела, и когда в конце декабря ударили сильные морозы, ночью она умерла - легла спать, а утром не встала. Местные колхозники помогли отнести ее на кладбище, выбили во льду мелкую могилу, спустили в нее гроб из неструганых досок. Забили гроб кусками проволоки, потому что гвоздей не было. Звали бабушку Мария Грубе, у нее было восемь детей, мама самая младшая. Бабушка жила с нами. Умерла она в декабре 1943 года, в самом конце декабря.

Надежда вернуться домой не оставляла все эти годы. Ждали, что нас освободят, отпустят.

Была война, родина была по ту сторону фронта, не знали, что там происходит. Когда война кончилась, мы из бараков, где прожили долгие месяцы, в январе 1945 года вернулись в колхоз. Свое мы отработали, так как маму мобилизовали, и вернулись в поселок. Хибара наша промерзла, картошка в погребе замерзла. Не разграбили, не обворовали, там жили честные люди. Если воровали, то в колхозе.

Первая весточка пришла о том, что немцы оставили Ригу, а русские ее заняли. Появилась надежда, что получим весточку и от родных, помощь какую-нибудь, так как положение наше было критическое. Написали письмо, получили ответ. Нам прислали деньги. Первые деньги, которые прислал мамин брат, - пятьдесят рублей, - на почте сразу же отобрали, чтобы добровольно подписаться на заем. И все с таким трудом заработанные братом деньги ушли государству. Потом стали получать посылки, одежду, смогли одеться, а то были одни заплатки, самой одежды уже и не видно было.

В 1945 году написали заявление. В конце года получили ответ - высланы справедливо. Отказать.

Война закончилась, но жизнь наша не изменилась - работали в колхозе, на лесосеке, грузили бревна на баржу, там можно было заработать больше. Колхоз не хотел нас отпускать, все время посылал на свои работы. Мы колхозниками не были, но нас все равно мобилизовали - убирать урожай. Если отказывался, следовало наказание.

Я начал работать машинистом на локомобиле при погрузке леса - поднимал бревна и укладывал на баржу, были огромные баржи и на них горы леса.

В 1946 году мы узнали, что дети уезжают в Латвию, но из нашего района нас не отпустили, разве что можно было бежать. Но я не хотел оставлять маму одну, вдвоем бороться было легче, а потом уехать вдвоем. И что бы я делал, если бы жил у родных в Латвии - они тоже были не из зажиточных. Сначала

страница 464

мама хотела отправить меня одного, а потом решила, что не стоит, лучше держаться вместе. Потом других выслали снова, а мы тут и остались.

Домой нас не пустили, и больше мы не писали. В 1949 году я окончил 7-й класс, на одни пятерки, писал в прокуратуру, чтобы разрешили учиться дальше, но пришел ответ, что выехать никуда нельзя. Так я и остался, учитель меня утешал, что все на свете меняется, и это будет продолжаться недолго. Так и остался я работать, потом позвали меня в Шнипуш-нину охотником, раньше я там стрелял уток, плавал на лодке, петлей ловили зайцев, бурундуков, так как это был источник пропитания.

Уехал я работать, три года надо было отработать, там я узнал, что нас отпустили, надо ехать за паспортами. Это был 1957 год.

В Латвию уехали не сразу, так как не было денег, добираться было дорого - на пароходе, на поезде. Приеду в Ригу - что я там буду делать? К родне нельзя, ни у кого нет лишней жилплощади, где жить? Деньги в кармане будут, тогда и жить можно.

Поступил я на заочное отделение в Новосибирский радиотехникум, учиться надо было пять лет. Потом контора связи предложила работу в Толпарово, это еще севернее. Заключил северный договор, работал техником. Была и охота, и лов рыбы, так как это был поселок лесорубов, вокруг леса. Кедры, много зверья, рыбы. Прожил я там до 1960 года, дождался обмена денег, меня перевели в Итатку, в нескольких километрах от Томска, все же ближе к родине. В 1962 году окончил техникум, и мы с мамой отправились в Ригу. Четверых увезли, возвратились двое.

Отца расстреляли в Соликамске 15 мая 1942 года, об этом мы узнали, когда доступны нам стали документы чека.

В Риге жили у маминой сестры - в одной комнате вчетвером. Работу не найти - нет прописки, наконец нашел в Вентспилсе, в конторе связи, по своей специальности. Переехал в Вентспилс, в последнее время работал в рыболовецком колхозе « Саркана бака».

Vijums Oļegs Pētera d.,
dz. 1931,
lieta Nr. 16874,
izs. adr. Rīgas apr., Rīga, Indrānu iela 8-4 ,
nometin. vieta Novosibirskas apg., Kargasokas raj.,
atbrīvoš. dat. 1956.11.23

 Vijums Pēteris Jāņa d., dz. 1885, lieta Nr. 16874, izs. adr. Rīgas apr., Rīga, Indrānu iela 8-4

Виюмс Петерис Янович расстрелян 15 5 1942 года в Усольлаге страница 495 Aizvestie

 Для поиска дела по дате рождения или букв имени и фамилии используем запрос

на сайте http://www.lvarhivs.gov.lv/dep1941/meklesana41.php

Дети Сибири ( том 1 , страница 461  ):

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2014 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.

ISBN	9789934821929 (1)
	9789934821936 (2)
Oriģinālnosaukums	Sibīrijas bērni. Krievu val.
Nosaukums	Дети Сибири : мы должны были об этом рассказать-- / воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году обобщила Дзинтра Гека ; интервьюировали Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис ; [перевод на русский язык, редактирование: Жанна Эзите].
Izdošanas ziņas	[Rīga] : Fonds "Sibīrijas bērni", [2014].
Apjoms	2 sēj. : il., portr. ; 30 cm.
Saturs	Saturs: т. 1. А-Л -- т. 2. М-Я.

9789934821912 (2)
Oriģinālnosaukums	Sibīrijas bērni. Angļu val.
Nosaukums	The children of Siberia : we had to tell this-- / memories of the children deported from Latvia to Siberia in 1941, compiled by Dzintra Geka ; [translators, Kārlis Streips ... [et al.]].
Izdošanas ziņas	Riga : "Fonds Sibīrijas bērni", 2011-c2012.
Apjoms	2 sēj. : il., portr., kartes ; 31 cm.
Piezīme	Kartes vāka 2. un 3. lpp.
	"L-Ž"--Uz grām. muguriņas (2. sēj.).
Saturs	Saturs: pt. 1. A-K : [718 children of Siberia were interviewed by Dzintra Geka and Aivars Lubanietis in 2000-2007] -- pt. 2. L-Z : [724 children of Siberia were interviewed by Dzintra Geka and Aivars Lubanietis in 2000-2012].