14 06 1941

отец расстрелян в Вятлаге 14 января 1943 года - дело P-7340*

( Vaivods Konstantīns Jāzepa -

Вайводс Константин Язепович )

---

 

Вайводе Валентина ( Званска ) родилась в 1927 году

---

 14 июня 1941 года был ясный, солнечный день,

я выскоблила полы берёзовым веником,

поставила в вазу калужницы...

после обеда подъехала грузовая машина, в ней шестеро с винтовками и штыками и 

закричали - руки вверх!

Арестовали...

20 минут на сборы, брать только то, что можно надеть...

 ( страница 342 сборника воспоминаний Дети Сибири том 1 )

я испугалась, выскочила на улицу и побежала к соседям...

подружка моя Маруся говорит - а если отца заберут...

я побежала домой...

отец велел пригнать скотину...

ключей нигде нет...

везде втулки деревянные.

Было нас пятеро детей и бабушка, папа и мама - всего восемь...

натянула платье, сверху форму школьную -что вдоль, что поперёк.

Отвезли нас в Каунате ...

ехали мимо хутора Лейни, муж папиной мамы был кузнецом...

они уже прослышали, что к Вайводсам приехали..

крёстная плакала, вышла на дорогу с двумя детьми.

Отвезли нас в волостной дом, отца ввели,

мы остались на улице и наша пионервожатая Алексеева ...

я тоже была пионеркой...

поставили нас всех строем, пересчитали и стали толкать - фашисты, фашисты.

я не знала, что это значит, и я сказала бабушке - Пойди помолись за нас.

вот ... и эта живодёрка этого не заметила, и бабушка осталась, слава Богу.

Проезжали мимо Вилкукрогса, где я родилась, там жили оба папиных брата...

отец снял картуз, поклонился до земли этому месту.

В мешок отец кинул шмат копчёного сала, и крупа была в мешке...

со штыками сидели по углам машины...

и один из них сказал отцу, что он поедет в другом вагоне, отдельно от семьи...

отец весной пролад коня, и деньги эти отдал маме, отрезал кусок шпека и взял кружку.

Отвезли нас в Резекне.

Отец каждого из нас брал на руки, целовал, 

и больше мы отца никогда не видели...

только в прошлом году узнали, что его расстреляли в Соликамской тюрьме.

Ехали мы в вагоне для скота ... вагон был переполнен,

я спала наверху... сестричке Марии был год и 7 месяцев и мама была в положении  ...

едем мы, а маленькая Мария всё просит - пить, пить, пить!

Один раз вначале дали пшённую кашу, есть не стали, выкинули,

а потом уже всё ели, только пить очень хотелось...

на какой-то станции ходили за водой.

Шёл дождь, и я просовывала ручонку с маленькой кружкой в окошко и давала Марии пить.

Но тут один со штыком выбил кружку из рук - не положено!

В дороге узнали, что началась война...

Отвезли нас в Канск, высадили, в шкроле уже было полно.

И остались мы на улице - я, Анна, Вера, Янис и Мария.

Прпал Янис, ему было 5 лет... я пошла его искать, зашла в школу, 

а он ходит по коридорам , заложив ручки за спину.

ты куда пропал, Янитис?

Хожу смотрю, какие тут новые дома... нет лошадей, нет кур, папу нигде не видно...

Мама ему сказала, что в новом доме будут лошади, куры... он очень любтл яички... 

и папа будет нас ждать.

Посадили нас в машину и отвезли в Дзержинск - в 100 километрах от Канска, там мы все эти годы и прожили ...

в небольшую комнатушку поселили 8 семей...

все на полу, вплотную - мы, Калниньши, Трапсисы, госпожа Керпс, 

у неё там и дочка родилась, Аустра, мы сейчас дружим...

в углу на топчане ютились местные, бедные были...

бородатый старик, на девочке был надет мешок с отверстиями для рук,

и два мальчика - сельские пастухи...

я как на этого деда гляну , сразу в плач, пугалась.

Посреди был коридор, напротив жили другие люди...

зашла как-то молодая женщина, погладила меня по голове - Девочка не плачь, я вам баньку стоплю.

Вши по нам ползали.

Ещё в Канске все сидели и вытряхивали рубашки...

видно от переживаний и от грязи они расплодились.

Дала она нам мочалки, мыло, все вымылись...

с той поры я не делю людей по национальности, смотрю какой человек.

На другой день бригадир тут как тут - сено надо подбирать,... мама болела,

а я грабли  уже в руках держала, пошла со взрослыми.

Отвезли нас на лошадях километров за восемь , надо было сено на волокушах тащить к силосной яме,

я могла сидеть на лошади, мне это нравилось...

выдали мне за это 400 грамм хлеба, я его только понюхала,

понесла маме,  дома меня ждали младшие,

а мама с Марией были в больнице, 

оставлся у нас ещё кусочек мяса  и крупа в мешочке, но русские всё выкрали...

собирали лебеду, я, когда возвращалась  с работы, тащила домой сучья.

Мама из больницы вернулась с мёртвой Марией на руках. 

 

 

 

---

Vaivode Valentīna Konstantīna m.,
dz. 1927,
lieta Nr. 15428,
izs. adr. Rēzeknes apr., Kaunatas pag., Partova ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Dzeržinskas raj.,
atbrīvoš. dat. 1946.12.08

 

Vaivods Konstantīns Jāzepa d.,
dz. 1898,
lieta Nr. 15428,
izs. adr. Rēzeknes apr., Kaunatas pag., Partova

Вайводс Константин Язепович расстрелян в Вятлаге 14 1 1943 страница 408 Aizvestie P-7340* 

 

Nošauts: 14/01/43
Vieta: Kirovas apgabals, Vjatlags, nošauts Kirovas cietumā

https://nekropole.info/lv/Konstantins-Vaivods#person

 

Vaivode Janīna Konstantīna m.,

dz. 28.10.1941,
lieta Nr. 15428,
izs. adr. Rēzeknes apr., Kaunatas pag., Partova,
atbrīvoš. dat. 1948.12.20

 

Vaivode Marija Konstantīna m.,
dz. 1940,
lieta Nr. 15428,
izs. adr. Rēzeknes apr., Kaunatas pag., Partova ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Dzeržinskas raj.

умерла в августе 1941 года

 

Vaivode Veronika Konstantīna m.,
dz. 1935,
lieta Nr. 15428,
izs. adr. Rēzeknes apr., Kaunatas pag., Partova ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Dzeržinskas raj.,
atbrīvoš. dat. 1946.12.08

 

Vaivode Anna Konstantīna m.,
dz. 1933,
lieta Nr. 15428,
izs. adr. Rēzeknes apr., Kaunatas pag., Partova ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Dzeržinskas raj.,
atbrīvoš. dat. 1948.12.08

 

Vaivode Marija Jāņa m.,
dz. 1902,
lieta Nr. 15428,
izs. adr. Rēzeknes apr., Kaunatas pag., Partova ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Dzeržinskas raj.,
atbrīvoš. dat. 1956.03.13

страница 342 

14 июня 1941 года былясный, солнечный день, я выскоблила полы березовым веником, поставила в вазу калужницы... после обеда подъехала грузовая машина, в ней шестеро с винтовками и штыками и закричали: руки вверх! Арестовали... 20 минут на сборы, брать только то, что можно надеть... я испугалась, выскочила на улицу и побежала к соседям... подружка моя Маруся говорит: а если отца заберут... я побежала домой... отец велел пригнать скотину... ключей нигде нет... везде втулки деревянные. Было нас пятеро детей и бабушка, папа и мама - всего восемь... натянула платье на платье, сверху форму школьную - что вдоль, что поперек.

Отвезли нас в Каунате... ехали мимо хутора «Лейни», муж папиной мамы был кузнецом... они уже прослышали, что к Вайводсам приехали... крестная плакала, вышла на дорогу с двумя детьми. Отвезли нас в волостной дом, отца ввели, мы остались на улице и наша пионервожатая Алексеева... я тоже была пионеркой... поставили нас всех строем, пересчитали и стали толкать: фашисты, фашисты... я не знала, что это значит... в церкви стали звонить к вечерне, и я сказала бабушке: «Пойди, помолись за нас!»... вот... и эта живодерка этого не заметила, и бабушка осталась, слава Богу.

Проезжали мимо Вилкукрогса, где я родилась, там жили оба папиных брата... отец снял картуз,

поклонился до земли этому месту. В мешок отец кинул шмат копченого сала, и крупа была в мешке... со штыками сидели по углам машины... и один из них сказал отцу, что он поедет в другом вагоне, отдельно от семьи... отец весной продал коня, и деньги эти отдал маме, отрезал кусок шпека и взял кружку. Отвезли нас в

Резекне 

отец каждого из нас брал на руки, целовал, и больше отца мы никогда не видели... только в прошлом году узнали, что его расстреляли в Соликамской тюрьме.

Ехали мы в вагоне для скота... вагон был переполнен... я спала наверху... сестричке Марии был год и семь месяцев и мама была в положении... едем мы, а маленькая Мария все просит: пить, пить, пить!.. Один раз вначале дали пшенную кашу, есть не стали, выкинули, а потом уже все ели, только пить очень хотелось... на какой-то станции ходили за водой. Шел дождь, и я просовывала ручонку с маленькой кружечкой в окошко и давала Марии пить. Но тут один со штыком выбил кружку из рук: не положено!

В дороге узнали, что началась война... отвезли нас в Канск, высадили, в школе уже было полно, и остались мы на улице: я, Анна, Вера, Янис и Мария... пропал Янис, ему было пять лет., я пошла его искать, зашла в школу.... а он ходит по коридорам, заложив ручки за спину... Ты куда пропал, Янитис? - Хожу, смотрю, какие тут новые дома... нет лошадей, нет кур, папу тоже нигде не видно... мама ему сказала, что в новом доме будут лошади, куры... он очень любил яички... и папа нас будет ждать.

Посадили нас в машину и отвезли в Дзержинск - в 100 километрах от Канска, там мы все эти годы и прожили... в небольшую комнату поселили восемь семей... все на полу, вплотную: мы, Калныныпи, Трапсисы, госпожа Керпс, у нее там и дочка родилась, Аустра, мы сейчас дружим... в углу на топчане ютились местные, бедные были... бородатый старик, на девочке надет был мешок с отверстиями для рук, и два мальчика - сельские пастухи... я как на

 

страница 343

этого деда гляну, сразу в плач, пугалась. Посреди был коридор, напротив жили другие люди... зашла как-то молодая женщина, погладила меня по голове: «Девочка, не плачь, я вам баньку стоплю».

Вши по нам ползали. Еще в Канске все сидели и вытряхивали рубашки... видно, от переживаний и грязи они расплодились... дала она нам мочалки, мыло, все вымылись... с той поры не делю я людей по национальности, смотрю, какой человек. На другой день бригадир тут как тут - сено надо подбирать... мама болела, а я грабли уже в руках держала, пошла со взрослыми. Отвезли нас на лошадях километров за восемь, надо было сено на волокушах тащить к силосной яме, я могла сидеть на лошади, это мне нравилось... выдали мне за это 400 граммов хлеба, я его только понюхала, понесла маме, дома меня ждали младшие, а мама с Марией были в больнице... оставался у нас еще кусочек мяса и крупа в мешочке, но русские все выкрали... собирали лебеду, я, когда возвращалась с работы, тащила домой сучья. Мама из больницы вернулась с мертвой Марией на руках.

Госпожа Гиньга надоила молока с бутылочку, а мне велела доить прямо в рот, любила я молоко. Зимой в конторе «Заготскот» кормила овец... с реки надо было привезти воды, набрать ее в проруби, и положить в кормушки корм. Потом я работала на фабрике, где выпускали сироп, там в подвалах приходилось перебирать картофель, на чугунной печке мы могли его испечь... и там местная меня учила: положи в карман и отнеси детям... и я в кармане приносила детям по картофелине.

Однажды послали меня на сплав, но потом забраковали: доктор сказал, что у меня больное сердце. Может быть, тогда все и начиналось, потому что сейчас в сердце у меня аппаратик. Шел, кажется, 1943 год, когда меня мобилизовали на север. Но начальник мой Бурмакин пошел к начальнику НКВД Тилигину и сказал: «Ты куда ребенка забираешь, она у меня хорошая работница»... иногда он насыплет мне в карман овсяной муки вместе с половой, даст овечью голову, кусочек хлеба... были и такие люди...

В Дзержинске посадили меня в изолятор, пока группу не набрали... Анныня, сестренка, каждый

 

страница 344

 

 

вечер приносила мне что-нибудь поесть, однажды меня не нашла, плакала ужасно.

Погнали нас зимней ночью за 100 километров в Канск, из Канска в Красноярск, оттуда в Усть-Енисейск, там был пункт сбора... мужчины в одном бараке, женщины в другом... надо было шпалы укладывать, но однажды ночью украли у меня обувь, и я осталась босиком, обвязала ноги тряпками... но, видно, какая-то высшая сила нас охраняла... начальник говорит: «Ладно, дите, куда ты пойдешь босиком». Принес он мне обувку из рукавов ватника пошитую и отвел меня в цех... там делали ящики для патронов, и иногда он приносил мне хлеба, когда я уже научилась набивать края, укладывать шпалы мне больше не нужно было. А в бараках мы все время мерзли, и плакали, и пели... мужчины ночью сняли дверь в туалете, разломали, истопили, а назавтра снова дверь сколотили. Из Дзержинска были два брата Нахимовичи и поволжский немец Артур, звали к себе по вечерам греться. Мы узнали, что поволжских немцев на Крайний Север не пошлют, а в какой-то совхоз между Красноярском и Канском. Артур и говорит: «Поехали с нами до Канска»... и мы сели - три девочки и одна взрослая... немцы на какой-то остановке вышли, а мы остались... в поезде была проводница... у меня были еще хорошие рукавички и блузочка, и она разрешила нам ехать на полу, а женщина осталась сидеть... и где-то рабочие стали грузить железо и увидели нас: «О, зайцы!». Проводница мигнула,

чтобы мы спрятались в уборной, и так мы стояли там втроем, обнявшись, над дырой, из которой свистит ветер... до Канска 500 километров. В Кан-ске снег до подмышек, через вокзал не пройти -нет у нас документов... побрели через сугробы, и проводницы отвели нас к себе домой... это было первое Рождество... украинки тоже оказались верующими... пошили мне настоящие онучи, а чтобы попасть до Дзержинска, нужно 100 рублей, так они и эти 100 рублей мне дали. Приехала я к маме на Второе Рождество, мама работала тогда на бойне, я, естественно, сказала маме, что меня отпустили по состоянию здоровья.

Мамин начальник предложил мне работу на бойне, и однажды мне пришлось ехать в грузовике на ящиках с тушами, машина тогда чуть не перевернулась... я полетела в сугроб... шофер отрыл меня и мы поехали дальше... Я на бойне всякую работу выполняла, птиц отгоняла, чтобы туши не клевали... что-то в цехе делала, перепадало кое-что, что-то разрешали брать, так и выжили. И осталась я с мамой, второй раз меня на север не посылали, там многие навсегда остались.

Кончилась война, и директор бойни уехал в Ленинград, на его место пришел другой и прогнал нас... Я устроилась почтальоном, по-русски читала и писала, хотя было у меня всего пять классов образования... русские женщины просили меня написать письмо, одаривали меня то картошкой, то молоком... потом я работала на сортировке писем, и в конце уже владела всеми почтовыми операциями... потом стала разносить почту в центре, в учреждения, и среди их почты был журнал «Огонек», как-то в аптеке попросили меня оставить им на один день журнал, дали мне за это рыбий жир... в столовой за журнал дали мне буханку белого хлеба и кусок сахара, с кулак величиной. Отнесла сахар сестренке, которая родилась 28 октября 1941 года, она лизнула и выплюнула... она никогда не пробовала ни соли, ни сахара.

Война кончилась, и детей можно было отправлять домой, из Риги приехала такая госпожа Дале в Красноярск... мама отпустила Яниса и Веру, полтора месяца о них не было никаких известий. Сказала я своей начальнице, что ухожу с работы, она ни в какую - найди себе замену, чтоб работала так же, как ты... предложила мне место начальника почтового отделения. В Николаевке у меня были бы дрова и керосин бесплатно, земля... а тут ты тогда миллионер... но я сказала: Вера Сергеевна, я хочу домой.

страница 345

 

Вечерами мы пели там сиротские песни... мы все время стремились на Родину.

Была уже осень... я знаю, что в Ригу мы приехали 8 декабря. В Риге встретил нас директор детского дома Делиньш. В Москве на весь вагон нам выдали две буханки хлеба и порезали их на малюсенькие кусочки - больше ничего не было.

В детском доме нас выстроили, и когда я назвала свою фамилию, директор сказал, что брат и сестра находятся здесь... это был шок, но как дальше повернулась наша жизнь, лучше бы нам оставаться в детском доме.

Сначала нас отвели в баню, вымыли, переодели и стали понемногу кормить... первый раз за все эти годы мы спали на белых простынях. Из Латгале приехал дядя Игнате, муж маминой сестры - очень хороший, приехали и мамины братья из Риги... забрали нас и отвели на улицу Пулквежа Бриежа... у них в коммунальной квартире было три комнаты... посадили за стол... есть страшно хотелось, но стыдно было есть много... у тети было два мальчика... мамин брат, что жил на улице Лудзас, ушел из семьи и с женой, которая была вдвое моложе его, жил в одной из комнат у брата. Я все время плакала, она не понравилась мне с первого взгляда, а еще она сказала: ничего, пусть поплачет, пусть поплачет, меньше... После этого она опротивела мне еще больше.

Нас поделили... я осталась в Риге у крестного, а брата с сестрой отвезли в деревню, меня на Рождество отпустили к бабушке.

Я стала учиться в вечерней школе, написала биографию, что была в Сибири, а завуч там был повидавший жизнь человек и сказал мне: «Детка, никогда так не пиши, никому об этом знать не надо». Я переписала биографию и попросила принять меня в 7-й класс, хотя окончила всего пять. Окончила семь классов, хотела учиться дальше. В техникуме работников культуры было вечернее отделение, и там тогда учился такой Дункерс. Танцевали мы с ним до упаду, только я была на библиотечном отделении, он на клубном. Техникум находился в Пардаугаве, на бульваре Узварас, возле улицы Слокас. С улицы Свердлова туда мы всегда ходили пешком. Когда мне совсем не давали есть, у подружки Бируты с собой всегда был батон; разрезанный пополам и намазанный маргарином -половина ей, половина мне.

С теткой отношения становились все хуже, и я перешла жить к другому дяде, на улицу Пернавас. Он собирался устроить меня работать в стекольный цех, где выпускали ампулы. Там у меня потребовали справку о прописке, а тетка из квартиры на улице Свердлова меня уже выписала. Дяде об этом я сказать не могла. Все лето прожила в деревне у крестной, скоро сентябрь, а идти мне некуда. Крестная строго-настрого запретила мне приближаться к нашему дому, потому что жили там какие-то русские.

Я уже познакомилась со своим будущим мужем, который жил на улице Свердлова, он был хороший сапожник, тайком шил обувь. Я возила эту обувь в Белоруссию продавать. В Белоруссии жили еще со времен Первой мировой войны две мамины сестры. В сентябре крестная меня спросила о школе, я ответила, что в этом году начало в октябре. От подружки Бируты получила письмо, что за лето скопилась моя стипендия, чтобы я приезжала в Ригу.

Приехала я и не знаю, куда идти. Отправилась на улицу Ленина к своей сибирской знакомой Минне и осталась там в коммунальной квартире в маленькой комнатке, хозяйка которой Аделе работала тогда в Цесисском учительском институте и приезжала только в субботу, но я в комнате не должна была зажигать свет. Так прожила я там до 18 июня 1950 года, до дня моей свадьбы.

Да, я жила еще у Ады, когда мою вторую маму, как я ее называла, Куликовску, забрала милиция и увела. Я спешно перебралась к мужу, он тоже жил к коммунальной квартире, в крохотной комнатушке.

В 1956 году вернулась мама, у нас с мужем уже почти готов был дом, и мама, Янис и Янина жили с нами... только Вера жила еще в общежитии.

Тетя привезла из Белоруссии обеих моих сестричек - Анну и Янину, но прописать их на восьми метрах я не могла. Анну я устроила к еврейке Минне нянькой, а Янина осталась у меня - она еще ходила в школу. Потом она окончила техникум легкой промышленности. Вера поступила в медицинское училище. Раз в день все приходили ко мне поесть... сестра мужа все пыталась поссорить нас с мужем: женился на женщине с детьми, а муж сказал: это не ее дети, ее мама в Сибири. Вот так мы и жили.

 

 

 

 

 

 

Дети Сибири ( том 1 , страница  342 ):

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2015 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.