14 06 1941

Упите Дзидра ( Лауска ) родилась в 1929 году.

Мы были дома.

Вокруг дома ездила грузовая машина, они стояли в кузове, смотрели.

Наш адрес дала им бабушка, к ней они тоже приезжали.

Вошли и сказали, чтобы мы быстро собрались, взяли с собой только самое необходимое.

Собрали, что смогли.

У меня были в то время длинные косы, и для меня важнее всего были ленты...

страница 849

Мы были дома. Вокруг дома ездила грузовая машина, они стояли в кузове, смотрели. Наш адрес дала им бабушка, к ней они тоже приезжали. Вошли и сказали, чтобы мы быстро собрались, взяли с собой только самое необходимое. Собрали, что смогли. У меня были в то время длинные косы, и для меня важнее всего были ленты... Мама что-то собрала. Пришла соседка и все, что было в кладовой, - сахар, муку, - все сложила в мешок, сказала: « Пригодится!».

Отец командовал взводом айзсаргов, мама была домохозяйка. У нас было много видов собственности. За это нас и выслали. Отец был инженер. Он знал, что собираются высылать, и в последе время не жил дома. Не думал, что вышлют и семью, детей и женщин, считал, что искать будут только его. Да... Потом он пошел сам, но уже не понадобился... Попал в фильтрационный лагерь, там было немного легче, чем в лагерях 1941 года.

Взяли нас троих, бабушке было 78 лет. Папиной маме... Она сказала им наш адрес, приехали за нами, а потом и ее забрали. Мне было 12 лет, Руте чуть больше 13, младшей около семи лет... Я еже была большая девочка. В вагоне верхние нары были заняты, ехали внизу. Места было мало, да еще вещи. Самое ужасное - не было туалета, торчала из пола труба, никакого ограждения. У кого было, пожертвовали три простыни, кое-как прикрыли. Некоторые говорили, что их не кормили, нам еду лавали, в основном приносили ночью, говорили, чтобы шли за продуктами. Вы-ходили, но есть мы не хотели. Был соленый формовой хлеб... Случилось это в России, двери открыли, подошли люди, принесли молоко, спросили, нельзя ли сменять на хлеб. Обменяли...

Все были подавлены, не знали, куда везут, надолго ли... К окнам не добраться, там все время кто-нибудь был, и в щелку смотрели, если двери были приоткрыты. Высадили недалеко от реки, потом на баржах привезли в село Первая Покровка, там было много высланных евреев. Сначала поселили в школе, спали, конечно, на полу. Потом приняли нас местные, но и у них была всего одна комната. Нас было пятеро, вместе с бабушкой, нам трудно было устроиться, пока нас все же не взяла одна семья. Мама работала в колхозе. Нелегко ей было, она же сельского труда не знала. Надо было теребить лен. Норма была 800 граммов хлеба, если рабочую норму не выполнил, давали 400 граммов. И мы с Ритой помогали копать картошку, могли потихоньку и домой принести. Трудно было... На другие работы нас не брали, только копать картошку и собирать колосья.

Бабушка в первый же год упала и ушибла руку, крови много вытекло... Из лекарств была только разведенная марганцовка, отвезли к фельдшеру. В 1942 году бабушка умерла... У меня на обеих ногах было 62 нарыва. Жила на топчане, ходить не могла, ничего на ноги надеть не могла. У сестер ничего похожего не было, только у меня... Иждивенцам давали по 400 граммов, мы с Рутой ходили помогать, нам давали 600 граммов. В школу не ходили, надеть было нечего. Да в селе и школы не было, надо было ходить в соседнюю деревню, за несколько километров. Нам с сестрой оставили одно пальто, одну пару обуви, чтобы мы могли выйти на улицу, остальное обменяли. Меняли вещи на ведро картошки. В школу я пошла позже, в вечернюю школу. В 1941 году я окончила четыре класса. Когда перед второй ссылкой мы жили в Бауске, я ходила в вечернюю школу.

страница 850

Об отце не было никаких сведений. Маме было тяжело. Другие женщины, возможно, были практичнее, но мама жила в хороших условиях, и ей было трудно... И покормить нас, и что-то достать. Приходилось идти за девять километров в соседнее село, чтобы что-то обменять на муку или картошку.

Жили мы у хозяев, они были хорошие люди, сами высланные. Они потеряли троих детей, потому что их привезли в лес. Говорили, что мы в лучшей ситуации... Их бросили просто в тайге. Что хорошего они видели?

Прошло время, и на трудодни перестали давать хлеб... И радио не было. Редко кто-нибудь появлялся, что-то рассказывал. Мы были далеко, ближайшее село в девяти километрах, остальные еще дальше.

Когда в колхозе ничего не заплатили, перестали давать и хлеб, мама решила искать другое место. Пошла к коменданту за разрешением. Тогда сказали, что нас - маму, сестру и меня - отправят в лес собирать ягоды. Жили мы там в бараке. Норма была в день 14 килограммов, но не справлялись - сил собирать не было... К осени стало холодать, мы отправились в Колпашево. Решили пойти к коменданту, думали, как жить дальше. У мамы было больное сердце или почки, врача ведь не было. У нее распухли ноги, опухли глаза. Когда шли в Колпашево по улице, она не раз падала. Нам повезло - по той же улице шла врач из больницы,

она позвонила в скорую помощь. Это, конечно, была повозка с лошадью. Нас всех троих увезли в больницу. В раздевалках стояли большие ящики, мы в них спали... Утром мама умерла. Это от голода, от всего пережитого. Случилось это в 1943 году.

Мне было неполных 14 лет, и нас с младшей сестрой поместили в детский дом. Порции там были маленькие, но кормили регулярно. Три раза в день что-то было. Нам завидовали - хоть 100 граммов хлеба с чаем, зато три раза в день, это уже было много... В 1945 году, когда кончилась война, нас отвезли в Латвию. Приехали в Колпашево, Руту тоже взяли, других девочек тоже, и тех, кто был старше 16-ти. Везла нас госпожа Силмане, она всем подделывала документы. Когда нас привезли в Латвию, ей дали 10 лет тюрьмы за то, что привезла детей старше, чем положено.

В Латвии нас поместили в детский дом на улице Кандавас, осматривали врачи. У меня нашли туберкулез, отправили в Бикерниекский санаторий, потом в Цесис. Была такая госпожа Брумане, вдова священника, она взяла Майю, официально не удочерила, Майя у нее просто жила и училась в Бикерниекской школе, где госпожа Брумане преподавала. Мы с Рутой жили в Бауске. Когда отец вернулся из лагеря в 1951 году, нас взяли второй раз. Мы жили у отца, Рута работала машинисткой на промкомбинате, я лечилась - ездила в Ригу на продувание легких.

Второй раз нас выслали в 1951 году. Приехал на комбинат чекист, кто-то про нее что-то сказал, хотел с ней поговорить, но Рута категорически отказалась. И вот спустя какое-то время приехали за нами за всеми. В документах была запись: «Приехали в Латвию обманным путем, назвавшись круглыми сиротами». Об отце мы тогда еще ничего не знали.

Второй раз привезли нас в Колпашево, война кончилась, условия уже были намного лучше. Были вместе с отцом. Работали на кирпичном заводе. Там же работал и отец, в бондарном цеху, учетчиком, считал, записывал...

Однажды, когда вернулись, съездили в те места, где жили раньше, там все заросло, какой-то чужой человек ходил. А у меня о доме были самые лучшие воспоминания, больно все это было видеть. Лучше жить в другом месте. И больше я туда не приезжала.

Руте там было хорошо. Когда мы приехали в Латвию, ей сказали, что она здорова. А что в Сибири заболела, так она сама была виновата. Она была полная и хотела похудеть. С работы шла, пальто на руке несла, а сама вспотела. Ей все время было жарко, так и заболела туберкулезом. И попала в Колпашев-

страница 851

скую больницу. Ничем ее там не лечили, ссыльным лекарств не давали. В Латвии я свой туберкулез вылечила, четыре года мне продували легкие. В Сибири климат хороший, сухой. Когда ехала, думала - ну, все... Мне потом сказали, что сухой климат для легких это хорошо. И только возвращаясь, почувствовала слабость, а там все было в порядке.

Майя... И ее второй раз забрали. Они же знали, кто где находится.

В 1956 году вернулись. Работали на заводе, все, что можно было, продали, чтобы купить билет на пароход. Ехали 4-м классом, в коридоре, через нас перешагивали, ходили мимо... Но других билетов мы купить не могли.

Как достали документы, не помню. Зарплаты там были маленькие, вот и ехали так, как ехали. Возвращались все вместе - отец и три сестры.

У нас в Риге, на улице Марияс, 16 был когда-то дом, когда мы приехали, там жил папин знакомый. Папа жил у него, Рута в деревне у родственников. Мы с Майей остались у знакомых в Пурвциемсе, у них был свой дом. Когда жила в Бауске, окончила вечернюю среднюю школу, мечтала о медицине, хотела стать медсестрой, но тогда принимали только до 30 лет... Работала на аптечном складе фасовщицей, потом в ТТУ, выдавала билеты... Я уж и забыла. В 1960 году вышла замуж. Муж получил от работы комнатку в Милгрависе. Он работал в «Латвэнерго», у них с квартирами было хорошо. Когда ждали дочку, получили двухкомнатную квартиру в Болдерае.

На здоровье сейчас не жалуюсь, выполняю все предписания врачей. У Майи были больные почки, она уехала в Туркмению, там прожила много лет. Сухой воздух пошел ей на пользу, да и арбузы. Когда ей стало совсем плохо, написали, чтобы за ней приехали. Муж поехал, но в Москве ее сняли с поезда, и на следующий день она умерла - почки совсем отказали. Если бы ее начали лечить еще в Сибири, но там таких врачей не было...

Когда в 1957 году приехали в Ригу, Руту положили в больницу, пожила она месяца два... Без кислорода уже не могла. Вечером по назначению врача сестра ввела ей снотворное, она заснула, но кислорода не было, наутро она умерла. Я напала на врача, и та ответила: «Дышать ей было уже нечем». Когда сделали секцию, оказалось, что от легких у нее осталось тоненькое колечко... Помочь ей не мог уже никто... Отец работал в каком-то учреждении. У него з Америке были друзья, но лекарства оттуда присылать не разрешалось. Отец много ходил, занимался

зарядкой. Но вместо 5 раз выполнял упражнение 15-20 раз. Но не в 78 же лет. А у него еще были камни в желчном пузыре. У него и в голове помутилось. Меня впустили, он меня узнал и все говорил, что вокруг большевики, что они в него стреляют... Через несколько дней умер. Рута умерла в 1958 году, Майя в 1968-м, отец в 1978 году, я смеялась - моя очередь настанет в 1988-м, но обошлось.

Когда Латвия стала свободной, целыми днями я смотрела телевизор, все-все, жаль, что отец до этого не дожил... Зато я была счастлива. Отец всегда говорил, что большевики здесь недолго будут править...

В Юрмале у мамы был дом, мне его вернули, в Риге было сложнее, поделили собственность пополам с семьей папиной сестры. Двоюродный брат обещал выплачивать мне ежемесячно 100 латов, хотел, чтобы ему все отдали. Я переписала доверенность на сына, он этим и занимался.

В Латвии разбрасываются деньгами, тратят не там, где нужно. Вот показывают телефон благотворительной организации, какой-то больнице нужен аппарат, а я думаю - неужели же его не может приобрести государство? Или парки на Пасху зайцами, кошками украшают - ну кому это нужно? Лучше бы Детской больнице деньги передали. У нас люди о других думать не приучены, как бы свои карманы набить...

Я не из разговорчивых, я лучше молчу. Сердце болит, что сестры так рано ушли - одна в 30 лет, другая в 31 год. Могли бы жить и жить. Я вот живу, мне уже 75... О Сибири думаю редко. Вспоминать не хочется, забыть невозможно, а вспоминать не хочется...

Бабушка умерла, отчего, так и не знали, врачей не было. А у меня в то время все ноги были в нарывах, на кладбище пойти не могла. Многие умерли. С матерью Калниете иногда видимся. Здоровье у нее слабое. С другой подругой созваниваемся. Взрослые дети, что в колхозе работали, все уже умерли. Мама Сандры Калниете на два года меня старше.

В Колпашеве была такая семья Клява. Муж ее Арвиде Клява, в корпорации «Селония» состоял. Он был предателем, отца выдал, брата подруги. Мужчины все были в лагере, а у тех, кого оставили, у них у каждого была своя обязанность. Мы знаем, что он такой был. А вот знала ли жена, этого не скажу. Мне вот 75 лет, остальные все были старше. У меня четверо внуков. У дочки двое, у сына двое. Одной внучке уже 18 лет, внуку - 16...

Не знаю, что еще сказать... Все из головы выветрилось. Иногда многое вспоминается из детства, а вот что случилось неделю назад, не вспомню...

Upīte Dzidra Mieriņa m.,
dz. 1929,
lieta Nr. 13471,
izs. adr. Rīgas apr., Rīga, Augustīnes iela 8-1 ,
nometin. vieta Novosibirskas apg., Parabeļas raj.,
atbrīvoš. dat. 1946.07.15

Upīte Alīda Roberta m., dz. 1902, lieta Nr. 13471, izs. adr. Rīgas apr., Rīga, Augustīnes iela 8-1 (Bulduri Vidus prospekts 34) , nometin. vieta Novosibirskas apg., Parabeļas raj.

Упите Алида умерла в Сибири в апреле 1942 года страница 435 Aizvestie

Upīte Mieriņš Dāvida d., dz. 1899, lieta Nr. 13471, izs. adr. Rīgas apr., Rīga, Augustīnes iela 8-1 , nometin. vieta Novosibirskas apg., Kolpaševas raj., atbrīvoš. dat. 1957.05.09

№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№

Для поиска дела по дате рождения или букв имени и фамилии используем запрос

на сайте http://www.lvarhivs.gov.lv/dep1941/meklesana41.php

https://nekropole.info/ Человек умирает не тогда, когда перестает биться его сердце, а тогда, когда о нем забывают те, кто его любили

Дети Сибири ( том 2 , страница 849 ):

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2015 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.

http://istorija.lv/images/pdf/u2.pdf