Шмулдере Дайна ( Герке ) родилась в 1929 году.
страница 1030
14 июня 1941 годая была достаточно взрослая, чтобы все понимать. Я все помню...
За нами пришли в 10 часов утра, винтовки были со штыками, это произвело на меня впечатление. Трое сели в стороне, один все бегал, высматривал, что мама укладывает. Тогда закон был - нельзя делать накопления. У мамы было 12 килограммов сахара на варенье, их она потихоньку сунула в узлы. Была деревенская копченая колбаса, но ее взять побоялась, как бы хуже не было. Благодаря этому сахару и белым сухарям братик выжил. Дети в дороге умирали, а мама поила его сладким кипятком, давала хлеб, и он выжил.
А кто пришел? Те, что сидели с краю, выглядели несчастными. По-латышски не говорили, видно, из рабочей гвардии, русские фамилии. Тот, кто бегал и смотрел маме в руки, говорил по-латышски. Когда мама сказала, что нас увезут, я принялась кричать. Кто-то сказал, чтобы я не плакала. Я на него только
зыркнула.
Отец был на работе, маме велели позвонить и сказать ему по-русски, чтобы приезжал домой. Оба они русский язык знали. Отец был одним из тех, у кого была работа. Когда он приехал, мы уже упаковались. Мама сняла с кровати покрывало и все вещи в него увязала. Я положила коньки, мама их выкинула. На сборы дали два часа, взять можно было столько, чтобы смогли нести сами.
Усадили нас в машину, из соседнего дома забрали Мейю и повезли в Шкиротаву. Я снова стала кричать. Подвезли к вагонам. Вагоны были с решетками, в окнах торчали головы людей. Мне показалось, что люди стоят, - окошки были высоко, - и я снова стала кричать. Потом поняла, что они лежали на нарах. Посадили нас, на двери навесили штангу - она громко клацнула. Это ужасное чувство, когда перед тобой решетка.
Первую ночь мужчины провели в нашем вагоне. Надо было в туалет, а была только труба, на глазах у всех, и мужчины начали колотить в двери.
Наутро пришли и по списку вызвали всех мужчин. Мама дала папе одеяло и булку хлеба. Остальные ушли с пустыми руками - сказали, что когда приедем, все снова будем вместе...
В 1943 году мы стали интересоваться судьбой отца, уполномоченный сказал, что отец осужден на 10 лет без права переписки. На самом деле он был расстрелян 15 мая 1942 года. От радости я заплакала, на что мама сказал: «Ты взрослая. Ты понимаешь».
В Сибири жили в колхозе, можно было работать в лесу или ловить рыбу. Одинокие женщины шли работать, а нас у мамы было трое, оставить одних нас она не могла. Хозяйка предупредила, что лед метровой толщины, сил пробить его не хватит, тем более, что работать надо было голыми руками. Маме было 40 лет.
Вторая возможность - идти на лесосеку, куда и пошли более молодые. Там варили в общем котле, можно было поесть.
Мама попыталась что-то продавать, но украсть было проще, чем продать, так как местные и сами были высланы в 1932 году, их единственный источник жизни - 100 ведер картошки, которую они выращивали. Хлеба им не давали, у нас хлеб был. Когда мама сушила хлеб, однажды зашел мальчик и сказал, что забыл, как пахнет хлеб.
У кого-то были коровы, но они говорили, что корова в день дает
страница 1031
стакан, а то и две ложки молока - кормов не было, колхоз косить не разрешал, коровы просто дохли. И у хозяйки корова сдохла, ее ввели в комнату, мы спали на кровати хозяйки, сама хозяйка на печи, корова возле дверей.
Следующей зимой латыши собрались в одном доме. Следующим летом мама уже не вставала, меня посылали на работу, чтобы мы считались рабочей семьей. Я собирала ягоды... Мы забыли, когда нам перестали давать хлеб, и вот сейчас, роясь в старых бумагах, которые оставили мне латыши из нашего села, я нашла запись - не давали с 14 октября...
Иногда давали жмых, или дуранду, но и то потому, что мама вязала сети. Если удавалось продать кому-нибудь простыню, появлялось два ведра картошки. Теперь говорят - у нас голод. Эти люди просто не знают, что это такое, - когда нет сил двигаться, нет сил вымыться, сходить за дровами. Хозяйка нам говорила, что лежать нельзя, потом не встанешь.
Был такой Роланде Фрейвалдс, журналист, были у него жена и дочь. Его расстреляли в лагере... Жена пошла за водой и не вернулась, дочка жила с нами, потом попала в детский дом, сейчас живет в Латвии.
Ели в основном траву... Если кто-то знал, где растет лебеда, никому не говорил. Клали в кастрюлю, варили, щепотку соли добавляли. На рыбообрабатывающем заводе можно было достать рассол, соленый до горечи, но поверху плавал рыбий жир, мы его брали как приправу к супу.
Брат все время хныкал. Однажды зимой мама нас разбудила - попрощайтесь с братом, у него судороги начались. Намазала его керосином, и отпустило. Жили мы вместе с госпожой Гобой, она сказала: «Не дели норму на троих, давай девочке, маленький все одно не выживет!». Но мама не слушала, делила, старалась дать ему даже больше, чем нам. Сама не ела. Об этом тогда мы не говорили, это сейчас сестра мне сказала, что мама отдавала ей свою порцию и говорила, чтобы мне не показывала, потому что сестра была очень слаба. Когда мы были в детском доме, все лицо ее было в нарывах. На работе я выпрашивала подарочки. Если кто-нибудь давал, я откусывала от куска, целиком домой не приносила. Так что мне доставалось больше, а сестра была без сил.
Когда начались ягоды и грибы, я шла собирать, считалась работницей, давали хлеб. Сначала 500 граммов, потом 300, остальным 200-150.
Мама умерла 28 января 1943 года. Мы все живы...
И колхоз стал нам подбрасывать - раз в месяц мелкую рыбу или картошку. Сами мы едва дотянули до весны. И по Васюгану отвезли нас в детский дом...
Была там одна девочка сирота - Дагмара Фрей-валде. Когда мама умерла, остались мы с сестрой, с Дагмарой и госпожой Милбергой. Она была истопником. Мы иногда бегали на завод, воровали дрова. Однажды нас поймали и велели отнести обратно.
Сестра выйти была не в силах, я пошла... Сестра родилась в 1932 году, братик в 1940-м. Мы взяли из яслей кроватку, он сидел в ней и хныкал. Его хотели увезти в детский дом, где были дошколята, потому что в Среднем Васюгане такой группы не было, но там его не приняли.
И его оставили в больнице. Нас увезли, и мы не знали, где он и что с ним. Когда оказались в Каргасоке, стали его искать, нашли, но нам его не отдали, потому что мы были несовершеннолетние, документов не было.
Пошли в школу. Отходила две недели, и стали у меня болеть ноги, больше не пошла. Сестра всю зиму провела в изоляторе. Там были цыгане, грузины, но своих биографий не рассказывали, это была запретная тема. Приходилось отвоевывать свое место под солнцем, потому что там пытались бить. Я жила в изоляторе, но ходить надо было в общую столовую. Приходила, и старшие девочки науськивали младших бить меня палкой, а сами смотрели, чем все кончится. Я могла дать сдачи, но я отняла палку, сломала ее и вышла.
Все время думали о Латвии - и взрослые, и дети... Никто и мысли не допускал, что не вернется домой... Как мы узнали, что попадем в Латвию? Это было что-то невероятное. Мы сидели на лесенке, из конторы кто-то вышел и сказал, что повезут домой. Первых увезли латышей, были среди нас молдаване и эстонцы... мы были счастливы. Уехали с первым пароходом, волновались, как бы чего не случилось. Было холодно, по реке еще плыли льдины.
Пароход был переполнен, даже встать негде было. Пароход часто останавливался, грузился дровами. Мы стояли у борта, поленья пролетали над нашими головами. Сестра пробралась в кабину, там было тепло, а я с нашим узлом оставалась на палубе. Мы были первой группой, которую привезли из Томска.
Я окончила школу, год отучилась в Учительском институте, потом поехала к крестному старшего
страница 1032
брата в Кандаву. Они меня пригласили к себе. Жили они совсем иначе. Сохранился довоенный жизненный уклад - сидели за столом, обедали, на столе скатерть. Окончила там среднюю школу и поступила в сельскохозяйственный техникум, вышла замуж и через год из техникума ушла. Меняла местожительства, меняла фамилию, найти меня нельзя было. У меня была очень хорошая свекровь.
В 1954 году родилась моя старшая дочь, потом вторая, потом жизнь потекла своим чередом. Не вспоминали о том, что было, пока не началась Ат-мода, встретились с теми из села, кто вернулся, кто остался жив.
Вернулись в свой дом. Это были переживания. Во сне я бродила по саду, гладила деревья и плакала. Родителей сейчас не вижу во сне. Хочу увидеть, но не вижу. Может быть потому, что росла трудным
ребенком... Физически я была слабая, а там поздоровела. Я и до этого плохо ела, и это меня спасло в Сибири, организм требовал меньше.
Закалились, по мелочам не раскисали, умели приспособиться. Сержусь, когда слышу, как сейчас ноют, ведь бывает и гораздо хуже.
В первую очередь, надо оставаться оптимистом - никогда не бывает так плохо, что не может быть еще хуже. Надо уметь радоваться всему - этому меня учила мама. Надо уметь радоваться цветку, солнцу, ветру, всему. Надо уметь.
Нет причин впадать в отчаяние. Если ты проявишь доброжелательность, точно также отнесутся к тебе.
У меня внуки, у меня две дочери.
Жаль, что родителей редко вижу во сне, хотелось бы видеть чаще...
Šmuldere Daina Voldemāra m.,
dz. 1929,
lieta Nr. 14935,
izs. adr. Rīgas apr., Rīga, Gregora iela 11-1 ,
nometin. vieta Novosibirskas apg., Vasjuganas raj.,
atbrīvoš. dat. 1946.07.14
Šmulders Voldemārs Aleksandrs Kārļa d., dz. 1890, lieta Nr. 14935, izs. adr. Rīgas apr., Rīga, Gregora iela 11-1
Шмулдерс Волдемарс Александрс Карлович расстрелян в Усольлаге 15 5 42 стр 461 Aizvestie
NNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNN
Для поиска дела по дате рождения или букв имени и фамилии используем запрос
на сайте http://www.lvarhivs.gov.lv/dep1941/meklesana41.php
Дети Сибири ( том 2 , страница 1030 ):
мы должны были об этом рассказать... :
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ;
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2015 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.