14 06 1941

Широне Инара родилась в 1932 году.

Раннее утро 14 июня 1941 года.

страница 1004

Раннее утро 14 июня 1941 года.

Накануне вечером мы говорили о том, что поедем в Юрмалу, у нас в Дзинтари была дача. И тут нас разбудила мама, взволнованным голосом сказала, что надо одеваться, сказала, чтобы собрали свои чемоданчики, в которые накануне мы уложили свои игрушки. По комнатам ходили чужие люди в синей военной форме. Позже Валдис вспомнил, что наша служанка Жизель сказала: «Ну, отвезут господ в Сибирь». Маме же милиционеры сказали, что вывезут на один день за пределы Риги. С собой разрешили брать только то, что на нас было и одну смену белья. Но мама тайком положила наши зимние пальто, а сама осталась без теплой одежды. Отца не было дома, и тут позвонил кто-то из родственников, спросил, что мы делаем. Мама ответила, что собираемся. В ответ прозвучало: «Сегодня многие собираются». Это значит, что родственники поняли, что нас высылают.

Посадили в грузовик. Напротив уселся солдат с винтовкой, ствол в нашу сторону повернут. На глазах у него были слезы. Я всю дорогу до станции Шкиротава плакала. На станции нас посадили в телячьи вагоны, в конце каждого вагона были дощатые нары. Верхние освещались маленьким окошком, забранным решеткой.

Мы расположились внизу. Между нарами было такое маленькое расстояние, что сидеть приходилось согнувшись.

Мужчин увели. Помню, как кричала одна женщина... В вагон вносили молочные бидоны с каким-то супом. Давали хлеб. Иногда в сопровождении охраны разрешали пройтись вдоль вагона. В это время можно было принести воды и похоронить близких.

Однажды узнали, что началась война с Германией - мимо нас в противоположном направлении шли военные эшелоны. Брат Валдис обычно пристраивался на верхних нарах возле окна. Солдаты заметили в окне маленького мальчика, на стоянке подавали в окошко или хлеб, или даже бутылку молока. Поезд начинал двигаться толчками, резко останавливался, однажды я даже упала с полки. Хорошо, у мамы был кусочек сахара с валерьянкой, я успокоилась.

Ехали не одну неделю, пересекли Уральские горы. Конечная остановка - Новосибирск. Там пересадили на огромную баржу, и мы поплыли по Оби на север. Людей было столько, что сидели вплотную друг к Другу. Мама отыскала для нас с Валдисом уголок, где мы ночью могли поспать. Сама все ночи сидела. На барже начался тиф, и мама нас от себя не отпускала. Буксир время от времени останавливался, людей высаживали на берег. Потом нас пересадили на баржу поменьше. Привезли в Парабель, там нас уже ждали повозки. Сложили вещи, сами пошли пешком. Раздали всем пропитанные дегтем сетки, чтобы спасаться от гнуса. Добрались до колхоза «Малый Чигаш», в 40 километрах от Парабели. Поселили в конторе на нарах. Пришли местные, разобрали нас, увели к себе в дома. Я понравилась дочке наших будущих хозяев - 13-летней Зое.

Зоя с немолодыми уже родителями жила почти

на окраине деревни. Ее родители с

была большая комната, горница, по-

страница 1005

середине сени, с другого конца хлев. В одном углу большая русская печь. За печью жил теленок, под печью - поросенок. По комнате ходили куры. В хлеву стояла корова, небольшая, с густой длинной шерстью. Молока она давала мало. Хозяин смастерил нам из досок топчаны, поставил посреди комнаты. Сверху положили солому, покрыли сотканными крестницей моего отца Мирдзой Криевиней покрывала. В комнате шастали огромные рыжие тараканы, очень быстро обзавелись вшами.

Так как мама владела русским языком, очень быстро установили контакты с местными жителями. Вечерами вместе с хозяевами пели русские песни и романсы, многие из которых мама знала и раньше.

Первая работа, которую мама выполняла, была молотьба. Работа была тяжелая, и мама заболела. Помню, что маме за тот день не заплатили, хотя заболела она уже в конце рабочего дня. Всех лошадей забрали на войну, так что поля вскапывали женщины лопатами. Каждый вечер выли собаки, многие стали получать с фронта похоронки. Однажды похоронка пришла и в семью Карандайкиных, и семеро детей остались сиротами. Был издан приказ убить всех собак, чтобы шить рукавицы и шапки для армии. Так хозяева расстались со своей Пальбой. Когда пришла пора убирать урожай, ходили к местным копать картошку. Взрослым за день платили ведром картошки, детям вполовину меньше. Как бы мы ни уставали, мама все время подгоняла нас - работайте быстрее, чтобы нас, как хороших работников, пригласили убирать картошку и другие хозяева.

Однажды мама разложила пасьянс. Местные заинтересовались, после чего мама стала прекрасной гадалкой, которая почти никогда не ошибалась. За это получала вознаграждение - картошку, миску мороженого молока, рыбу, кусочек хлеба. Потом мама вызвалась помогать женщинам обменять их вещи. И тут она немного зарабатывала. Ходила на дальние расстояния. Случалось, ее неделями не было дома. Перед уходом она обычно напечет нам лепешек, но этого хватало всего на пару дней, она учила нас распределять оставленную еду. Мне приходилось их тщательно прятать от Валдиса. Иногда мама задерживалась дольше предполагаемого, и нам приходилось ждать ее на пустой желудок.

На Рождество и Пасху мы с Валдисом ходили по домам и желали всем благополучия. Изредка нас за это угощали, правда, не все.

Случалось, из лесу забредали в село медведи. Однажды вечером мама сидела у окна и видела, как медведь перелез через ограду и направился к хлеву, где у соседей стояла корова. Мама разбудила хозяев, медведь сбежал и направился к колхозной овчарне.

Несколько раз весной ходила вместе с хозяином на ближнее озеро, где он ловил рыбу, уловы всегда были неплохие. За ведро рыбы мама продала хозяину папину рубашку.

На следующее лето пару раз в неделю ходила в соседнюю Покровку, училась писать и читать по-русски, освоила азы арифметики, и следующей зимой поступила во 2-й класс.

Так как школа от нашего села находилась довольно далеко, мы переселились в Покровку. Жили в еще раньше высланной украинской семье. Глава семьи уже умер, у хозяйки были две дочери и сын, два сына воевали. Вскоре на фронт ушел и младший сын, и в одном из первых боев погиб. И здесь в доме была всего одна комната.

Я ходила во 2-й класс, Валдис в 1-й. Школьное здание было небольшое. Три первых класса занимались в одном помещении. И была у них одна учительница. На большой переменке один из учителей играл на аккордеоне. Кто хотел, танцевали. Через некоторое время учителя забрали на фронт, он потерял в бою руку.

Следующим летом мама устроилась музыкальным руководителям в Новосельцевский детский дом. Моя мама, дочь первого президента Латвии Яниса Чаксте, окончила Консерваторию. Она обучала детей игре на пианино, готовила праздничные программы. Однажды даже поставила детскую оперу «Волк и семеро козлят». Если появлялась интересная песня, она тут же разучивала ее с детьми. Я обычно подпевала вторым голосом. Часто мама, возвращаясь домой, подолгу стояла под дверью, слушала, как мы поем. В Новосельцеве нам дали комнату, где, кроме нас, жили люди разных национальностей. Школу нам с Валдисом пришлось бросить. Валдис очень переживал. Мы сидели дома, и я потеряла год. Очень тосковали о Родине, перед сном я обязательно молилась, этому меня научила еще бабушка, которая водила меня на богослужения в Домскую церковь. Молилась, чтобы все мы вернулись на Родину, потому что латыши умирали один за другим. Вымирали целыми семьями. В детском доме были дети, потерявшие всех членов своей семьи, даже из очень дальних

страница 1006

районов. Многие пропадали в тайге. Однажды в тайге заблудились две девочки из детского дома, одна из них латышка по фамилии Скудра, у нее умерла и мама, и брат Леоне. Весь детский дом был поднят на ноги. Их долго искали, но так и не нашли. Обнаружили их только весной, они сидели под деревом, тесно обнявшись, даже звери на эти отощавшие существа не позарились. Однажды и мы с Валдисом заблудились, когда ходили за грибами, но выбрались сами.

Часто мы гадали на ромашках о том, когда возвратимся на Родину. И всегда выходило - скоро.

В Новосельцеве из дома в дом переезжали несколько раз. Наконец нам повезло - достался ветхий, от старости осевший на один бок домишко, в котором тоже была одна комната и сени. В домике была большая русская печь и еще чугунка. Обе печки дымили, труба наполовину обвалилась. Дрова доставали мама с Валдисом, ходили в лес валить деревья. Я дрова колола, мне нравилось. Кедр кололся легко, у него было мало сучков. Собирали мы с Валдисом и кедровые орехи. Мама носила их в Парабель, где орешки охотно покупали пассажиры на пристани.

Природа там щедрая. В лесу ягоды - черная и красная смородина, земляника, брусника, клюква. На болото осенью я ходила босиком - подходящей обуви, конечно, не было. Ноги от холода деревенели, но я не заболела. На лугу росла трава, которую местные называли колбой. С ярко выраженным вкусом чеснока, мы ее собирали, чтобы не заболеть цингой. Летом в лесу собирала валежник. И хотя летом там очень жарко, приходилось надевать пальто - гнуса, комаров было предостаточно.

Самым трудным был 1944 год. Думали, что умрем с голоду. Взрослым выдавали 200 граммов овсяной муки, детям - 60 граммов. Утром варили болтушку. Мама нам с Валдисом давала поровну, но я вечно оставалась голодная. Бывало и так, что трудно было встать со стула. Хлеба не было. Пекли картофельные очистки с какой-нибудь добавкой. У Валдиса после таких лепешек обычно начиналась рвота. Суп варили из крапивы, из лебеды.

Однажды, когда мама стояла на перекрестке и размышляла, чем бы нас накормить, почтальон вручила ей перевод на 200 рублей от К.Чаксте. Она решила, что это от дяди Константина. Через много лет мы узнали, что деньги прислала Карлине Чаксте. Перевод пришел в Великую Пятницу. Это еще раз доказало существование Бога, и, вернувшись в

Латвию, мы с мамой в этот день обязательно приходили в церковь.

Летом 1944 года мама устроила Валдиса работать в дальнее село. Он пас скот, выполнял другие работы. Ведра были тяжелые, у него начал болеть живот. Ночью он решил уйти домой, ночевать ему пришлось в лесу.

Когда мы перебрались в покосившийся домишко, вскопали небольшой участок земли. Лето хоть и короткое, но жаркое, земля плодородная, все растет на зависть хорошо. Посадили морковь, свеклу, укроп, картошку, лук, чеснок, даже огурцы. Огурцы мама обычно продавала пассажирам пароходов, появлялась копейка. В детском доме маме к зарплате давали и обед, который она обычно приносила домой. Это был водянистый суп, ложка пшенной каши и кипяток, чуть-чуть разбавленный молоком, который называли чаем. Зимы там были суровые, температура опускалась ниже 50 градусов, однажды было даже минус 64. На улице казалось, что глаза вот-вот замерзнут. На двоих у нас с Валдисом была одна пара валенок. За водой на речку ходил Валдис с двумя маленькими ведрами. В школу ходили с книжками под мышкой - никаких портфелей не было. Обычно бегом бежали, чтобы не замерзли чернила в бутылочке.

Во время метелей домишко наш скрывался под снегом, мама снег убирала, чтобы можно было войти. Она все еще была сильная, могла нести на спине 40 килограммов за 40 километров. Комнату натопить было невозможно. Спали, тесно прижавшись друг к другу. Утром мама вставала первая, затапливала, чтобы хоть как-то обогреть помещение. Самая вкусная еда - молочный кисель, который мы обычно варили на Рождество.

Но как бы люди ни бедствовали, воров не было. Мы свой дом никогда не запирали. Обычно засунем в скобу щепку, чтобы дверь не открылась. Да и воровать у нас нечего было. Хотя была пара одеял и на стене зеркало в серебряной оправе, которое подарила мне мамина сестра Дайла на крестины.

Местные болели в основном малярией. В 1946 году заболели и мы с Валдисом. Валдис болел тяжело. Я потом болела малярией и в Латвии. Если не считать голода, малярия была главной причиной смертей. Случай рака припоминается всего один. Это была наша учительница из Покровки, молодая женщина. Ее бросил муж, и она вскоре заболела.

9 мая 1945 года. Очень хорошо помню этот день. Солнечный, ясный. Маме пришлось быстро

страница 1007

выучить с детьми песни, посвященные победе. Выучили и мы. Пели и надеялись, что скоро вернемся домой. Но время шло, и никому из нас так и не давали разрешения.

Однажды в одной из центральных газет мы прочитали о том, как врач Ринголдс Чаксте участвовал в обороне Елгавской больницы от налетов. Мама написала брату. Так мы начали переписываться с Родиной. От дяди Ринголдса узнали, что в дороге из одного концентрационного лагеря в другой погиб дядя Константине Чаксте. Стали получать письма и от сводного папиного брата Эдуардса Меклерса, и от папы. Дядя Эдуарде присылал нам в основном книги, дядя Ринголдс - деньги, и мы смогли через день покупать у местных пол-литра молока. Один день молоко пил Валдис, другой - я. Выпивали обычно залпом.

Мамочка хотела посадить брата на пароход, чтобы хоть он вернулся на Родину. Но замысел свой осуществить не смогла - неожиданно у нее помутился разум. Она решила, что кто-то собирается нас у нее забрать, и несколько ночей просидела возле наших кроватей с топором в руках, говорила при этом, что убьет каждого, кто захочет нас отнять. Местные маму связали и отвезли в Па-рабель. Валдис пешком отправился в Парабель и послал дяде Ринголдсу телеграмму, что мы остались одни.

Однажды нам сообщили, что маму переведут в Томскую психиатрическую больницу. И мы с Валдисом пошли в Парабель с ней попрощаться. Она поправилась и не помнила, что с ней было. Потом мы ее в таком хорошем состоянии больше не видели. Со временем шизофрения перешла в хроническую форму, здоровой она уже никогда больше не была. Сопровождаемая медперсоналом, она села на пароход и долго еще махала нам платочком. А мы с Валдисом стояли на берегу и безутешно плакали.

Дядя Ринголдс написал, что будет встречать нас в Томске. Но чтобы покинуть место поселения, нужно было разрешение. Валдис пришел за разрешением, но ему отказали. Комендант посоветовал Валдису не расстраиваться и отправляться в детский дом. Но это-то и было самое ужасное, многие латышские дети там уже обрусели. Так что за разрешением Валдису пришлось ходить к коменданту не один раз.

И вот 3 сентября 1946 года мы отправились в путь. Валдис шел до Парабели пешком, я ехала в лодке, на веслах сидел инвалид войны, ему мы за это оставили наш огород. В лодке был и наш жалкий скарб, чтобы как-то выжить, мы многое продали. В Сибири остались две мои самые любимые вещи: черная замшевая шапочка с эмблемой моей 16-й школы и шелковый носовой платочек с гербами всех городов Латвии. Платочек напоминал мне о довоенном Празднике песни в Риге, на котором я побывала вместе с бабушкой.

Речка, текущая мимо Новосельцева, втекала в Обь, берегов которой было не видно. В Парабели ждали парохода, который должен был отвезти нас в Томск. На берегу кто-то играл на гармони и пел о девушке, которая провожает любимого на войну. И в эти далекие сибирские края война принесла много горя, не было почти ни одной семьи, где бы не погиб кто-то на фронте. Часто думаю о мамином брате Константине, который в моей детской памяти остался замечательным дядей.

В Томске встретились с Ринголдсом Чаксте. Мы угостили его молочным киселем, но он с удивлением спросил - как такое может казаться вкусным. Попрощались и отправились в детский дом. Для латышских, литовских и эстонских детей уже были готовы два вагона. В одном ехали девочки, в другом мальчики. Двери нашего вагона были повреждены, и в щель залетал дождь, а потом и снег. В вагоне была чугунная печка, на которой варили один и тот же суп из говядины. Ни соли, ни овощей не было. Ехали долго.

Хлеба было мало, потому что ехали дольше, чем рассчитывали, - наши вагоны все время цепляли к другим поездам. Скоро и мясо испортилось. Валдис рассказывал, что, пока поезд стоял, ребята из их вагона выскакивали, копали картошку, на какой-то станции нашелся состав с зерном, ели зерно.

В вагоне было холодно, спали, прижавшись друг к другу, со мной рядом ехала Анна Пукша, она подправила дату своего рождения, она была старше 16 лет.

В Таллинне одну ночь спали в детском доме. Наутро поездом повезли в Латвию. С одной стороны была радость, что вернулись домой, с другой - грусть, оттого что мама осталась на чужбине. Понадобилось еще 10 лет, чтобы мама, больная, совершенно без сил, наконец вернулась домой...

Šīrone Ināra Teodora m.,
dz. 1932,
lieta Nr. 13572,
izs. adr. Rīgas apr., Rīga, Mazā Nometņu iela 22-1 ,
nometin. vieta Novosibirskas apg., Parabeļas raj.,
atbrīvoš. dat. 1946.10.01

Šīrone Maiga Jāņa m., dz. 1904, lieta Nr. 13572, izs. adr. Rīgas apr., Rīga, Mazā Nometņu iela 22-1 , nometin. vieta Novosibirskas apg., Parabeļas raj., atbrīvoš. dat. 1954.01.14

Dzimšanas datums:00.00.1904Miršanas datums:00.00.1984Pirmslaulību (cits) uzvārds:Čakste

из википедии

• Maiga Elizabete Marija prec. Šīrons (1904 Jelgavā — 1984 Latvijā), vīrs — jurists Teodors Šīrons (1899—1959), bērni Ināra Šīrone (1933—2015) un Valdis Šīrons (1934—2016), izsūtīti 1941. gada 14. jūnijā.^[10]

NNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNN

 Для поиска дела по дате рождения или букв имени и фамилии используем запрос

на сайте http://www.lvarhivs.gov.lv/dep1941/meklesana41.php

Дети Сибири ( том 2 , страница 1004 ):

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2015 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.