14 06 1941

Скуиньш Янис родился в 1927 году.

Мы жили в своём доме в Цирули  в Ренценской волости Латвии.

Skujiņš Jānis Kārļa d.,
dz. 1927,
lieta Nr. 16489,
izs. adr. Valmieras apr., Rencēnu pag., Cīruļi ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Ačinskas raj. ,
atbrīvoš. dat. 1957.06.06

Skujiņš Kārlis Jāņa d., dz. 1898, lieta Nr. 16489, izs. adr. Valmieras apr., Rencēnu pag., Cīruļi

Скуиньш Карлис Янович расстрелян в Севураллаге 18 8 42 P-7978 стр 657 Aizvestie

страница 708

Мы жили в своем доме «Цирули» в Ренценской волости. У отца было крестьянское хозяйство, я пас коров. Помню, я вечером пригнал коров и собирался сбегать на реку, вымыть ноги, но мать не пускала. Я все равно улизнул, дело было не в речке, а в соседских девчонках, которых я там надеялся увидеть. Встретились, умылись сообща, договорились, как будем справлять праздник Лиго. Пришел домой, вижу - отец с мамой о чем-то шепчутся. Я в другой комнате, прислушиваюсь. Мать спросила, почему отец ночью не ушел в лес. Отец отвечал: «Вилмочка, нынче ночью нас всех заберут, повезут в Сибирь. Куда мне идти? Вместе авось будет легче».

Я думал-думал об услышанном, пока сидя не уснул. Пришла мать, уложила в постель. Разбудили меня уже чужие люди около трех часов ночи. Сказали - надо собираться, ехать. Я зашел в столовую, там мать сидела у стола, за ее спиной маячили два солдата. Отец был в спальне, при нем тоже были двое вооруженных людей, они упорно спрашивали, где он прячет золото и оружие. Было и золота немного, было и оружие, но ничего этого им не показали. Нам дали полчаса на сборы. Взяли из одежды, что смогли и успели, сколько-то еды. Была подсолена свинина, чтобы закоптить к Янову дню. Я взял два окорока, забросил в кузов машины. Туда же забрались и мы, там уже была одна семья. Охраняли нас четверо или шестеро солдат с винтовками.

Нас привезли на вокзал в Валмиере, мужчин увели в отдельный вагон. Стоял плач и стоны, и общий шок. Когда сели в вагон, помню, по вагону металась такая Крастиня с криком: « Где моя Мирдза? Где моя доченька?». Че

кисты поехали в школу, взяли с уроков и привезли ее Мирдзу. Еще в вагоне с нами был мой знакомый парень Генка Шульков, его вместе с сестрой Раей забрали и отправили в Сибирь одних, родителей не оказалось дома. Мать, правда, позднее разыскали и тоже выслали.

В дороге то и дело слышался плач. На станциях давали воду, один или двое конвойных ходили с ведрами. Пока мы ехали, началась война. Стражу кормили, что оставалось - отдавали нам. Мы делились недосоленным салом, взятым из дома. В дороге умер один младенец, трупик выбросили на ходу. То и дело шли навстречу военные эшелоны, и тогда нас загоняли в тупик, там приходилось стоять иной раз день, два, три...

Нас высадили на станции Ачинск 2. Взяли нас 14 июня, на место прибыли 9 августа. Рядом со станцией был большой хлебокомбинат, окруженный забором. Вызывали ссыльных, взрослым требовалось расписаться, что они высланы как враги народа и должны жить в Сибири 20 лет. После чего приехавших «покупали», искали пригодных для работы, даже в зубы смотрели. Меня и Генку послали в самый нищий колхоз. Генку позднее перевели в Кузбасс.

Наша деревня называлась Малая Покровка. Избы там в большинстве пустовали, окна и двери выломаны, крыши провалились. Нас поместили в один большой дом. Раздобыли досок, забили оконные проемы. Рядом была речка, по ней сплавляли лес для нужд фронта. Нашим делом поначалу было пилить упавшие деревья, вырубать кусты. Вода в речке была страшно холодной. Давали поначалу 200 граммов хлеба и 20 граммов сахара на человека, потом про нас

страница 709

забыли. Тогда люди разбрелись, кто куда. Худо было то, что местным порассказали о нас всяких ужасов, вроде бы из-за нас и война началась. Поэтому отношения с местными были поначалу неважные. Мы по ночам копали картофель в огородах. Кто работал в колхозе, получал 500 граммов хлеба. Хлеб был такой, что в нормальных условиях его бы и есть не стали. Мы, ребятня, ловили рыбу самодельными снастями, жарили на костре.

В 1942 году маму посадили в тюрьму. Отца сразу после ареста расстреляли в Свердловской тюрьме. Маму объявили «врагом народа», судила «тройка». Приговор был 10 лет, и потом в тюрьме добавили еще пять.

В 1947 году я сбежал в Латвию. Сестра моего отца в Москве была профессором, доктором медицины. Я с ней списался, тайком сбежал в Москву, прожил у нее с неделю. Сбежал я потому, что не хотел умереть с голоду. Когда арестовали маму, я на рынке воровал, лазил по карманам - меня поймали и страшно прибили. Там у меня был приятель-китаец, тоже карманник. Он сказал: айда к моему отцу! Отец был в колхозе садовником. Там мы вволю наелись помидоров, огурцов, была уже осень. У китайцев в землянке была грязь несусветная, я от них ушел к одной тетке. Помогал ей по хозяйству, работал в колхозе. Получал 500 граммов хлеба и пол-литра молока в день. Жил как хулиган - крал все, что плохо лежит.

В 1947 году я уже немного мог говорить по-русски, у меня был приятель - стащили целый воз зерна и продавали. Купил паспорт и подался оттуда. Поезд на Москву, люди едут на крышах, на сцеплениях. Я тоже забрался на крышу. Тот приятель заманил в вагон, обещал, что будет где поспать. И украл все деньги и паспорт. В Новосибирске искал его, но не поймал. Проник на следующий поезд. На станции Новая Тайга НКВД сняла всех зайцев, 700 человек загнали в сарай. На другой день начались допросы. Я отделался легко, сказал, что еду к тете. Один из энкавэдэшников лечился у моей тети Лоры Скуини и меня отпустил. Тетя меня терпела одну неделю, дольше никак не могла. Я поехал к ее знакомой, Ло-нии. У нее в Буртниеки жил два месяца, помогал в полевых работах. У тети был шапочный знакомый, парторг в Ренцени по фамилии Бренче. Поговорили с ним, и меня взяли на работу.

В 1949 году меня снова арестовали, обставили дело так, будто в Валмиере надо помочь перебраться человеку на новую квартиру, и там-то меня взяли. В

Валмиерской тюрьме сидел месяца три. За то, что бежал из мест ссылки, мне припаяли три года. Сидел сначала в Риге, потом пришел приказ сослать на Север. Так я попал в Вятлаг.

Там было так: вся трава съедена. Жили в бараках, валили лес. Многие умирали. Утром на работу, а к вечеру два-три трупа привозили. «Блатные» кольями отгоняли от костра. Так жить было невозможно - отрубил себе два пальца, привезли в больницу. Там был врач, добрый человек, тоже заключенный. В больнице я пробыл три месяца. Там хотя бы кормили, и хлеб, и манная каша, и соленая рыба. Так я выжил.

9 февраля меня арестовали, после отбытия срока посадили в столыпинский вагон, повезли в Новосибирск, потом в Омск, Красноярск - туда попал в 1952 году. В пересыльном пункте встретил испанцев. Конечным пунктом оказался колхоз в Манском районе. Мне было тогда 25 лет. Приняли на работу. Латышей там ценили. Я недолго поучился в техникуме, не окончил, но получил права электрика - латыш везде как-нибудь да справится.

Когда умер Сталин, маму выпустили из тюрьмы, и она работала бухгалтером. Ее брат прислал из Америки деньги на билет. Мама приехала в Москву, но дальше ее не пустили, приказали вернуться в Сибирь. Работать она уже не могла и умерла в Сибири в 1962 году. Я с женой вернулся в Латвию в 1991 году. Долго боролся за то, чтобы вернуть отцовскую землю.

NNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNN

 Для поиска дела по дате рождения или букв имени и фамилии используем запрос

на сайте http://www.lvarhivs.gov.lv/dep1941/meklesana41.php

Дети Сибири ( том 2 , страница 708  ):

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2015 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.