14 06 1941

Саулите Ида Мелания родилась в 1928 году.

Раннее утро в доме "Кунгугривас" , что в Каценской волости Абренского уезда.

Встала я совсем разбитой после бессонной ночи , голова болит.

Накануне до поздней ночи собирали вещи - моя сестра Лонда с мужем и грудным младенцем собирались пополнить

ряды беженцев, искать приюта в Курземе.

Папа запряг своего лучшего коня.

страница 608

Раннее утро в доме «Кунгугривас», что в Ка-ценской волости Абренского уезда. Встала я совсем разбитой после бессонной ночи, голова болит. Накануне до поздней ночи собирали вещи - моя сестра Лонда с мужем и грудным младенцем собирались пополнить ряды беженцев, искать приюта в Курземе. Папа запряг своего лучшего коня. Сложили на подводу все, что требовалось для начала новой жизни, и мама привязала к повозке корову, дававшую самые большие удои. Около полуночи все трое - Лонда, Эдуарде и маленький Эрике уехали - в точности даже не зная, куда. Как они там будут жить? И как я буду жить без них? Родители всю ночь о чем-то жарко спорили. Папа с утра сел верхом на коня и уехал. Мама неразговорчива, ушла в хлев, там работы хватает. Я быстро оделась, побежала на луг, тот, что за новой клетью. Когда вернулась раскрасневшаяся, с охапкой луговых цветов, увидела в нашем дворе троих чужаков, хмурых солдат в галифе и высоких сапогах, у каждого в руках винтовка. Двери дома нараспашку, все добро из шкафов, ящиков стола, полок вытащено и разбросано. Мама молча хлопочет, в домотканое одеяло складывает теплые вещи, копченое сало. Мне она коротко сказала, что нас повезут в Сибирь. Нам дали полчаса, чтобы собраться. Цветы выпали у меня из рук. Как увезут? Куда? Почему? За что? И что можно собрать в полчаса? Вопросов больше, чем ответов.

Вспомнилось, что папины друзья из Риги, приезжавшие недавно, предупреждали его: вы, Саулиетисы, включены в черные списки и вам грозит высылка в Сибирь. Они предлагали нам, всем троим, - маме, папе и мне - бежать морем в Швецию. Но папа не согласился: «Куда нам теперь уезжать? Вон какой урожай, такого давно уже не было, наконец-то встанем на ноги. К тому же я никому ничего плохого не делал, с какой стати они меня вышлют? Пусть тогда судят и доказывают, какие такие преступления есть за мной, за что меня высылать».

Слышала я еще, как сестра с мужем и соседями говорили тихонько о той же Сибири, о том, что в мире неспокойно, будет война, люди прячут, закапывают вещи... Мама в узел положила мое зимнее пальто, теплые кофты, еще что-то. Я не понимала - посреди лета брать с собой зимнюю одежду? Поняла только позже... Мама сказала, чтобы я принесла трехлитровый бидон, наполнила его питьевой водой. На пути в Сибирь, когда в жаркое время в вагоне дверь была наглухо закрыта, эта вода оказалась дороже всех сокровищ мира, она спасла жизнь не только мне, но и другим латышам.

Появился папа. Солдат приказал ему спешно запрягать лошадь. Нам всем было велено сесть на подводу. Когда добрались до большака, увидели длинную череду таких же подвод из соседних домов, впереди на дороге стояла легковая машина. Так наш собственный гнедой привез нас на станцию, с которой начался наш путь на Голгофу. На станции всем мужчинам приказали собраться отдельно, женщинам с детьми отдельно. Мама пыталась разобрать вещи, дать отцу его одежду и еду, но отец ее остановил. Он подержал наскоро собранный мамой узел перед собой, потом сказал: «Спасибо, Алминя, но это мне уже не понадобится. Береги себя и нашу Идочку». Мама обняла его. По щекам ее катились слезы... То был последний раз, когда я видела мою маму плачущей, потом она

 страница 609

замкнулась в себе и стала твердой, как кремень. Я точно пружиной была брошена к папе, обняла его крепко-крепко. Глаза у меня мокрые, и в горле комок. И теплая щека папы тоже не была сухой. Он мне на ухо шептал самые ласковые слова... Тут я почувствовала, как кто-то взял меня за подмышки, оторвал от отца и отставил в сторону со словами: «Иди, щенок!» Отца чужак подтолкнул в сторону вагона. Это прощание с моим папой - самое яркое воспоминание из тех первых дней.

Я устроилась в вагоне на жестких верхних нарах. Нестерпимая духота, запах пота, скорбные, измученные лица... Сознание бессилия. Отчаянно пытаюсь не думать, не смотреть на объятую горем женщину, у которой умер ребеночек, первенец, но взгляд сам собой обращался к туго завернутому пакету. Не первый день ждем, когда конвоиры соблаговолят открыть дверь вагона... Девушка идет в угол, отгороженный простыней, по своей надобности - там в полу проделана дыра. Мальчишки хихикают, подглядывая в щелку. Изо всех сил стараюсь

не думать о воде. Вспоминаю красивый луг за новой отцовой клетью, где я нарвала охапку цветов, но так и не успела поставить их в вазу. И ромашкам, и василькам тоже ведь нужно напиться... Опять пересохло во рту. Мама смочила мне губы водой, взятой из дома. Теплая, но до чего вкусная!

23 июня - праздник Лиго. Мы в пути уже вторую неделю. Когда наконец открылась широкая дверь вагона, мы вынесли умерших в пути и оставили рядом с железной дорогой. Русские женщины, бывшие там, обещали, что похоронят несчастных... Утром мама дала мне праздничное платье и сама надела белую блузку, и вокруг все принарядились. Когда разговоры стихли, мама села на край нар и запела звучным голосом: «Собралися дети Яниса, лиго, лиго! Отовсюду, ото всех краев, - лиго!» Песню подхватили женщины, ребятишки. С каждым куплетом голоса крепли, звучали смелее и звонче, в соседнем вагоне услышали наше пение. И вскоре целый латышский хор огласил незнакомые просторы России. Откуда ни возьмись, появились крохотные

страница 610

кусочки Янова сыра, они передавались по цепочке, и всем хватило хоть чуть-чуть отведать его. Конвоиры растерялись: что это за пение, как реагировать на эти странности? Да никак - латышские песни еще долго, долго звучали из вагонов.

Привезли нас на Дальний Север, в Усть-Порт Усть-Енисейского района, это за Полярным кругом. Поселили в бараках. Длинные дома, без окон, вместо стекол - промасленная бумага. В комнате нас одиннадцать человек, мы с мамой спим в одной постели под одним одеялом, так теплее. Мама каждое утро идет на работу, на замерзший Енисей, где ей вместе с другими латышками надо колоть лед. Вечером зато она приносит домой кусок серого хлеба. Не тот хлеб, конечно, какой мама сама пекла в отцовом доме, но есть хочется так сильно, что полученный от мамы серый кусочек исчезает в одно мгновение. Мама, правда, не съедает свою порцию до конца, и я утром нахожу под подушкой завернутый в чистую тряпицу кусочек.

Однажды утром мама говорит, что и мне придется идти работать - колоть лед. Тогда и я получу рабочую порцию и не придется так мучиться от голода. Только всем надо говорить, что мне не двенадцать, а полных тринадцать лет: гуманный советский закон не позволял привлекать к работе детей до тринадцати. И уже на следующее утро мама говорила начальнику: «Это вот моя дочка, Ида. Не смотрите, что ростом не удалась, она работящая, и ей уже тринадцать! Разрешите ей работать со мной!» Ответ был: «Ну, если уж такая большая девочка, пусть зарабатывает себе на хлеб». Так началась моя трудовая жизнь в чужой далекой земле, за Полярным кругом, на замерзшем Енисее... В первый день руки у меня в сплошных мозолях. Съела свою хлебную пайку - и спать. Мама поспешила объяснить мне, что «вкалывать» нужно только когда начальство поблизости. Понемногу я втянулась, а главное, мама работала за двоих, и с хлебом стало полегче.

Моя сестра Лонда в письмо, посланное из Латвии, вложила несколько помидорных семечек. И вот в ящике на подоконнике у нас растут три чахлых стебелька - томаты. Местные женщины потешаются, намекают, что у моей мамы «не все дома»: надо же, уверяет, что у этой картошки на подоконнике вырастут на ботве красные клубни! Смеху подобно! Однако, когда снег сошел и мы высадили свои саженцы в грунт, на солнышке, те же насмешницы по многу раз в день бегали смотреть, что будет. И

когда появились маленькие поначалу, зеленые шарики, мою маму стали называть «мичуринцем». Мичурин был знаменитый русский селекционер, выводивший будто бы удивительные сорта овощей и фруктов.

Мне уже шестнадцать. В нашем поселке есть клуб, и мама отпускает меня на танцы. В клуб приходят не только латыши, но и гордые немцы-юноши, высланные из Ленинграда. Девушки, кто повзрослее, вовсю отплясывают с парнями фокстрот. Я поначалу сижу у стенки. Но настает день, когда и меня приглашает на вальс стройный молодой человек, немец - Виктор Рудольф Биллер... Ах, как он меня кружил! Когда я вернулась на место, девицы наши зашушукались. И на следующий танец он меня пригласил, и еще, и еще... Стали встречаться часто, и теперь танцевать со мной Виктор никому другому не позволял. После танцев он всегда провожал меня до дома.

Однажды мама в окно увидела нас с Виктором, вышла на крыльцо и стала звать меня домой, говоря, что слишком еще прохладно для таких долгих разговоров. Я поняла, что ей не по нраву мой кавалер. Да она и сказала прямо: нечего тебе любезничать с немцами. В поселке хватает латышских парней. Глянь, Карлис Дабертс, такой сердечный, остроумный, или Саша Бирзниекс, тоже веселый и добродушный, или на выбор один из пяти сыновей Зилниекса. Что такого ты нашла в этом немце? Они хотя и тоже вырваны из своих домов, но вроде не состоят на учете и вообще гордецы, эти Биллеры. Вон, и сестры твоего Виктора кичатся своим образованием, работают в конторе. Да и потом, у них свои обычаи, нравы. Я пыталась возражать: Виктор вовсе не такой воображала, как его сестры, и мама его Элизабет - славная женщина. Но моя родительница ничего не хотела слышать.

Я понимала, что мама боится за меня, не хотела ее огорчать, но... Но Виктор был так красив, так стремителен и неотступен... Не могла я ему противиться, и вскоре поняла, что у меня будет ребенок.

В 1946 году многим немцам разрешили уехать из Усть-Порта. Но тут неожиданно умерла мама Виктора, тяжело заболел отец. Виктору пришлось взять на себя заботу об отце и сестрах, вместе с ними он отправился в Красноярск. Правда, пообещал мне, что скоро вернется, и тогда мы будем неразлучны.

Мой первенец родился 17 февраля 1947 года. Мальчик был при рождении таким слабеньким и

страница 611

крохотным, что мы опасались за его жизнь. Притом стояла зима, холод лютый, в комнате вода в ведре замерзала. Я и сама никакой не силач, молока у меня не было нисколько. Не было и детских вещей, пеленок. Первая распашонка, надетая на сыночка, была перешита из маминого фартука. У местных ненцев мама раздобыла кусок оленьей шкуры и научилась шить из нее так называемый «носок». Это предмет одежды, который предохраняет младенца от холода даже в 50-градусный мороз. Главные заботы о малыше взяла на себя моя мама. Она приносила свежую рыбу, и крепкий рыбный бульон был тем средством, которое спасло и меня, и младенца.

Виктор, как и обещал, вернулся в Усть-Порт. Моя мама, правда, ворчала: «Не было печали, черти накачали. Опять этот немец!» Но Виктор был так дружелюбен, так мил, что смог в конце концов растопить сердце моей матери, и скоро они стали добрыми друзьями. Мы с Виктором зарегистрировались. Не было ни колец, ни гостей, ни брачной церемонии. В поселковом исполкоме неласковая женщина вырвала из тетрадки в клетку лист бумаги и написала на нем свидетельство о браке. Сыночка я хотела назвать Вольдемаром, но муж решительно настоял на том, чтобы первенца назвали Борисом. Я уступила, и сын никогда не мог пожаловаться на недостаток щедрой отцовской любви.

Когда через год я снова ожидала ребенка, мама обошла многие латышские семьи, в которых были маленькие дети, и уговорила вскладчину купить корову. И через какое-то время за Полярным кругом появилась первая молочная корова. Родилась наша дочь Инга, затем и Гайда, и молока им теперь хватало.

Детям очень нравился хлеб с вареньем, но ягода появлялась лишь к концу лета. Зато мама открыла одно место на берегу Енисея, где в изобилии рос дикий щавель. Я часто мерила четырехкилометровый путь до этой «плантации», возвращалась с щавелем, из которого мы умудрялись готовить «варенье» и намазывать его на хлеб.

С детства у меня была мечта - плавать на корабле. Меня влекли к себе море, водные просторы. Когда я услышала, что капитан небольшого рыбацкого судна ищет помощника, я отправилась к нему. Старый капитан, немало удивленный моим появлением, все же выслушал меня и... и согласился взять на работу. Уже на следующий день я была оформлена «матросом» и приступила к делу.

Выполняла по совести все, что требовал от меня капитан. Поначалу скребла и мыла палубу, но затем освоила профессию штурмана и многое другое. Уже через несколько месяцев была назначена помощником капитана. Мне очень хотелось учиться и самой стать капитаном, но этому не суждено было сбыться. В Латвии я окончила четыре класса, а в Усть-Порте школа была только начальная, опять же до четвертого класса, и учиться дальше было негде.

В поселковом клубе готовился зимний карнавал, и победителям конкурса на лучший костюм были обещаны щедрые призы. Мы с подругой Мирдзой решили участвовать. Карлис Дабертс за ударный труд получил премию - денежные талоны, которые можно было обменять на товары в местном магазине. Выбор был невелик, он взял несколько простыней. Их-то мы и пустили в дело. Из одной простыни вышло пышное платье с воланами, из другой - накидка. Виктор из проволоки соорудил остов шляпы. Моя мама соединила разноцветные нити с заячьим пухом и соткала шляпный верх. Из заячьей шкуры получилась муфта для моих натруженных рук. Общими силами мы создали костюм и маску Зимней принцессы. Когда я появилась в клубе, никто меня не узнал! Жюри присудило мне второе место и премию - 200 рублей. Первое место было отдано политической маске: призер изображал собой «Историю СССР».

После смерти Сталина, в 1954 году нашей семье было разрешено переехать в Красноярск, где климат мягче и больше подходит для воспитания маленьких детей. Паспорта у меня не было. Каждый месяц нужно было идти отмечаться в комендатуре. Только 19 июля 1956 года нас отпустили на волю. Я наконец получила паспорт. На семейном совете решили ехать в Латвию, но сначала поехала я одна, чтобы выяснить, где мы могли бы устроиться всем семейством.

Весной 1957 года все мы были уже в Латвии. Поселились в Бауске. В 1964 году собрались навестить мой отчий дом в Абрене. Встретили нового хозяина «Кунгугривы». Оказалось, он наш бревенчатый дом разобрал и продал в Россию, а сам живет в бывшем свином хлеву. Это был один из трех чужаков, которых я увидела в нашем дворе 14 июня 1941 года. Когда я назвала свою фамилию, он сделался очень нервным, даже заикаться начал и уверял, что не может этого быть, все Саулиетисы померли в Сибири. А дальше он бормотал, что ни-

страница 612

чего не знает о нашей высылке, о прежних хозяевах и тем более имуществе, что он тут вообще не при чем. Позднее соседи рассказывали, что через неделю после нашего посещения этот человек уехал оттуда, и никогда больше никто его там не встречал. Как говорится, знает кошка, чье мясо съела.

Каждый год мы писали письма в Министерство внутренних дел и другие госучреждения, чтобы узнать, что случилось с моим отцом. В мае 1989 года получили, наконец, сообщение: административная высылка семьи Саулиетисов - Алфреда, Алмы, Иды - признана незаконной. Мы все трое реабилитированы. К этому были приложены протоколы допросов, список вещей, в котором упоминались два кресла, стол, тарелка и три ложки, и свидетельство о смерти, в нем значилось, что мой отец умер 2 февраля 1942 года - за день до моих

первых именин на чужой земле. Когда я так верила и ждала, что откроется вдруг дверь барака и войдет мой папа...

Мы с Виктором прожили вместе 49 лет. Наш сын Борис назвал своего сыночка Валдемаром, а близняшек-дочерей Иолантой и Ингуной. У Илги -две дочери, Уна и Элина, у Гайды - сын Норберте и дочь Ивонна.

Моя мама долгие годы была с нами, она фактически вырастила не только нас с сестрой, но и моего мужа, и трех наших детей, а потом и семерых правнуков. Когда мы праздновали 95-летие мамы, за столом сидели пять поколений Саулиетисов. Алма Саулиете прожила трудную, но красивую и богатую событиями жизнь, она покинула этот мир в 96 лет.

Мой муж Виктор Рудольф Биллер умер в Бауске в возрасте 65 лет.

Saulīte Ida Alfrēda m.,
dz. 1928,
lieta Nr. 15577,
izs. adr. Abrenes apr., Kacēnu pag., Kungagrīvas ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Ustjjeņisejas raj. ,
atbrīvoš. dat. 1956.07.19

Saulītis Alfrēds Jēkaba d., dz. 1899, lieta Nr. 15577, izs. adr. Abrenes apr., Kacēnu pag., Kungagrīvas

Саулитис Алфред Екабович умер в Севураллаге 2 2 42 стр 124 Aizvestie 

 NNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNNN

 Для поиска дела по дате рождения или букв имени и фамилии используем запрос

на сайте http://www.lvarhivs.gov.lv/dep1941/meklesana41.php

Дети Сибири ( том 2 , страница 608  ):

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2015 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.