14 06 1941

Рубуле Валда ( Пуките ) родилась в 1932 году.

Я Валда Пуките, урождённая Рубуле.

Родилась 1 апреля 1932 года в Кулдиге.

Отец был землемером.

страница 561

Я Валда Пуките, урожденная Рубуле. Родилась 1 апреля 1932 года в Кулдиге. Отец был землемером Кулдигского уезда, мы там и жили. Там же родились две мои сестренки и брат. В 1937 году переехали в Салдус, в свой дом. Землю отцу дали за Освободительные бои, он был офицером, сражался в батальоне Калпакса. В 1941 году его уволили с должности землемера, и он жил дома.

Помню, как за нами приехали. Не помню, на каком языке говорили. Я на это не обратила внимания. Мне было тогда девять лет. Собрали нас всех. Мама принялась паковать мешки с вещами. Машина стояла довольно далеко от дома, до нее шли пешком. Отвезли на станцию в Салдус. Мама тогда не работала, вела хозяйство и всех нас пасла.

У вас было крестьянское хозяйство? Очень маленькое, земли всего 10 гектаров. Дом был небольшой, отец же был землемером. Были две или три коровы... больше ничего особенного и не было. Дом стоял в красивом месте.

А что было дальше? Отвезли нас на станцию в Салдус. Там разлучили с отцом. Отца увели, нас посадили в вагон, в котором перевозят скот. Маленькие оконца за решетками. Были там деревянные полки, под ними мы спали. Больше ничего не помню. Только помню, что хлеба у нас больше не было... Когда приехали в Россию, стали давать кирпичики. Первый раз такой видела. Есть его было невозможно. Соленый, противный. Не знаю, так мне тогда показалось. Кажется, иногда приносили и суп, но какой, не помню. Как долго ехали, тоже не знаю.

Брат Гунарс был на год младше. Сестра Белта на четыре года младше.

Одна сестренка осталась в Латвии, ее тогда не было дома. Потом она уехала в Германию. Конечная станция, куда нас привезли, называлась Заозерная, в Красноярской области. Высадили, потом повезли в деревню, называлась она Усть-Барга. Туда привезли много латышей - и из Гробиньской волости, из Салдуса, были и из Риги. Там была лесопилка, все в основном там и работали. Больше негде было. Сестра в дороге заболела дизентерией. Когда приехали, расселили нас в школе на полу. Врача не было, только фельдшер, за какие-то грехи его и прислали в этот дальний угол. Он делал все, что мог. Конечно, никаких лекарств не было. Он, правда, умел обращаться с травами. Мама потом рассказывала: если он заходил в комнату и начинал кричать, знали, человек будет жить, если заходил и молчал, значит, дело худо. Такой вот он был. Накричал на нее - что это она себе вздумала. В тот раз сестренка не умерла.

Из школы нас развезли в пустые дома - стекла выбиты, дома заброшены. Там мы и жили. Ничего никому не давали - ни хлеба, ничего, никто ни о ком не заботился. И латыши пошли продавать свои вещи, доставали картошку, муку. Ходили в дальние деревни, километров за 20-30, еще дальше, тащились с мешками, приносили продукты. Но продолжалось это недолго. Маму неожиданно арестовали. И остались мы трое без мамы. Забрала нас к себе латышка, у которой и своих было трое. Грудной ребенок у нее умер, есть было нечего, молока не было. Эта женщина нас приютила, но кормить нас ей было нечем.

Почему же маму арестовали? Что случилось? Что случилось, да. Я расскажу, что случилось. Ходила она, продавала вещи. А люди там, похоже, и простыней не видели. А слу-

страница 562

чилось еще так, что перепутали на станции мешки, и у нас оказались папины вещи. Маме было что продавать. Вот люди и удивлялись. А мама возьми да скажи: «Мы в Латвии хорошо жили». Вот за эти слова ее и арестовали. А выдал ее латыш. И никто другой, как шофер Улманиса, фамилия его была, кажется, Румпитис. Они вместе ходили. Ну, он и рассказал это в чека, маму арестовали и в лагерь. Его это была работа. Мама об этом узнала и мне рассказала.

А что с вами было? А какой у нас выход был, каждый день ходили побираться. Поделили деревню на части. Через два-три дня снова ходили в те же дома. Русские давали нам все, что у них у самих было. Да у них и у самих ничего почти не было. По картофелине, по две-три. Через пару дней те же самые снова подавали. Так и перебивались. Собирали лебеду, варили. Просили, чтобы в огородах разрешали рвать, если уж нигде не было. Хорошо, если в лесу удавалось дикого луку нащипать, но за ним надо было ходить далеко в тайгу. Мы, дети, сами туда не ходили, если кто принесет. Деликатесом считались дикие лилии. Похожие на наши красные. Из луковиц колоссальный суп получался. А если еще полстакана молока добавить, было очень вкусно. А так на воде варили. А потом мама побеспокоилась, чтобы нас взяли в детский дом. И нас отправили. Провели там зиму. Потом нас отвезли в Ачинск и еще дальше в «Павловский

детдом». Всех троих. Это был специальный детдом - там были только поволжские немцы и мы, латыши. Других почти никого не было. Привозили по одному. В детском доме нас, конечно, кормили, но есть все равно хотелось. Но жить все же можно было. Снабжали этот детский дом американцы. Продукты были из Америки. Особенно запомнился яичный порошок. Никогда раньше не видела, как делается омлет, давали всем по маленькому кусочку. И одежда была американская.

А чем занимались в детском доме? Какие отношения между детьми? Все было нормально. Ничего плохого не скажу. Воспитательницы все были русские, но очень все было нормально. Ходили в школу, в поселок, в русскую школу, естественно, вместе со всеми. Вначале было трудно. Мне почему-то особенно. Ничего не понимала. Были и умные ребята, быстро все схватывали. А со мной иногда бывало, что никак не могла отличить «и» от «ы». Но учительница была очень славная, очень хорошая.

И вот в 1946 году мы приехали. Распространились слухи, что дети, оставшиеся сиротами, могут уехать в Латвию. Как это стало известно, не знаю. Не помню, как добирались до Красноярска, помню только, что был вагон с детьми, может быть два. Плохо помню и обратную дорогу.

Хотели вернуться в Латвию? Да. Но как нас везли, не помню. Было нас много, сидели тесно.

Сестра в детском доме заболела, тяжело. У нее, кажется, был костный туберкулез. Она умерла. Вернулись только мы с братом. А мама только через 15 лет. В 1956-м или 1957 году, когда уже все стали приезжать.

Всякое случалось. Но мама знала русский язык, это помогло. Пересылали из лагеря в лагерь. Но у нее нога была больная, на тяжелые работы не посылали, все больше на складе работала, белье чинила, что-то такое. Рассказывала, сколько там умных и хороших людей было, особенно среди русских. Но и бандиты были, целые шайки. Про одну женщину из Москвы рассказывала. Та шла по улице, немцы листовки разбрасывали, подняла посмотреть, что это, так за это ее в Сибирь отправили. Мама говорила, сколько там славных людей было.

Значит, в ссылке она была всего несколько месяцев? Да, все остальное время была в лагере.

Вы помните, какая она вернулась? Как выглядела? Узнала, я знала, что это мама. Когда ее взяли, ей было 35 лет, а вернулась тетенька.

страница 563

Мы стояли, рты пораскрывали - все же мама это. Потом жили все вместе, сюда приехали. Когда мы с братом вернулись, отвезли нас в детский дом на улице Кулдигас, оттуда нас к себе взял папин брат, привез сюда, в эти края. Тут и жили.

Наш дом был чуть дальше от Лубаны, в сторону Звиздиены. Ходили в Лубанскую школу. Оба - и я, и брат - окончили школу в Лубаны.

А что случилось с отцом? Мама, когда домой приехала, писала в Россию, в Москву, интересовалась. Никто ничего не знал.

Только сейчас и стало известно, что его привезли в Киров и 13 января 1942 года расстреляли. Многие из тех, кого забрали, там и были расстреляны. В этом году вот и брат умер. Стараюсь держаться.

Дом, конечно, не вернули. И близко не подпускали. Мама, как приехала, стала спрашивать. Но запущено там все было так, что, казалось, дому все 200 лет. Сейчас вот только отдали. Ремонт большой нужен, чтобы жить там хоть сколько-то можно было.

Одно хорошо - что не совсем порушили - там все советское время метеослужба была, даже и сейчас там. Ну, и народ какой-то жил - приходил, уходил. Кусты перед дверью вросли, совсем дверь закрыли, трава, сорняки, грязь вокруг...

Вспоминали Сибирь? Да нет, не особенно. Но во сне вот все вижу - ничего у меня нет, ни обуви, ни сумочки какой, и сейчас уводить будут. Поезда какие-то, повезут куда-то. Долго такие сны снились, сейчас-то уж нет... Только во сне и вижу. Наяву и не вспоминаю. Сна ни одного нормального не вижу.

Можете ли вы сейчас простить все, что случилось с вашей семьей? Народ ни в чем не виноват, а тем - ну, нет. Их идее - нет. Не считаю, что мой отец или я были в чем-то виноваты.

Среди русских было очень много замечательных людей, сердечных, помогали латышам, ничего не скажу. Но вот как сейчас они тут выступают... Таким что прощать. Ненависти особой нет, но я их не принимаю. У меня и подруга русская, очень хороший человек, но не эти.

 Rubule Valda Kārļa m.,
dz. 1932,
lieta Nr. 13643,
izs. adr. Kuldīgas apr., Saldus pag., Sauleskalni ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Ribinskas raj. ,
atbrīvoš. dat. 1946.06.15

Rubulis Kārlis Reiņa d., dz. 1886, lieta Nr. 13643, izs. adr. Kuldīgas apr., Saldus pag., Sauleskalni

Рубулис Карлис Рейнович умер в Вятлаге 9 1 42 страница 307 Aizvestie

##########################################################

Для поиска дела по дате рождения или букв имени и фамилии используем запрос

на сайте http://www.lvarhivs.gov.lv/dep1941/meklesana41.php

иногда помогает https://nekropole.info

Дети Сибири ( том 2 , страница 561  ):

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2015 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.