14 06 1941

Розена Айна ( Эргле ) родилась в 1937 году.

страница 520

Я родилась 8 февраля 1937 года в Иньциеме Турайдского уезда - в доме « Дзирнькални».

В свое время бабушке выделили землю, так как ее сын погиб на Первой мировой войне. Мой отец родился 28 октября в 1908 года в Ледургской волости. Летом сплавлял плоты, зимой на молотилке обмолачивал хозяевам хлеб. Вступил в организацию айзсаргов. Мама хозяйничала по дому. У нас было шесть дойных коров, овцы, свиньи. В семье было пятеро детей. Перед ссылкой умерли младший братишка и дедушка.

13 июня 1941 года отец уехал в Сигулду оформлять налоги, и его друг Викторе Прандс, тоже айзсарг, предупредил, что будут высылать и брать айзсаргов. И отец уехал в Ригу к сестре.

14 июня в три часа ночи к дому подъехала грузовая машина с шестью вооруженными людьми. Это были молодые латышские парни: соседи Янка Вейиньш, Калниньш и какой-то русский парень. Первое, что они спросили - где отец? Мама сказала, что уехал в Сигулду и еще не вернулся. Но ей не поверили, обшарили весь дом. Мама пошла в хлев, но солдаты двинулись за ней следом, один все тыкал в спину винтовкой, чтобы сказала, где прячется муж. К бабушке подошел русский парень -она понимала по-русски - и сказал: «Я не знаю, куда вас пошлют, но возьмите как можно больше теплой одежды, там будет очень холодно...». Маме было 29 лет. Она носилась по комнате, не знала, что делать. Мы тоже плакали. Старшему брату было девять лет, сестре - восемь, Валдиньшу - три. Потом этот русский солдатик сорвал с кровати одеяло, схватил еще одеяла и стал скидывать на них все, что было в шкафу, связал узел и забросил его в машину. В кладовой

лежал только что испеченный хлеб, соленое сало, все это он положил в большой мешок. А латыши только шныряли вокруг да вынюхивали.

Запихнули нас в машину и повезли в Сигулду. В хлеву остались мычащие коровы, во дворе паслись две лошади... До самой Турайды бежала за нами собачонка, которая домой так не вернулась. Когда нас вывозили со двора, бабушка стукнула кулаком по кулаку и произнесла: «Я сюда уже не вернусь, но дети мои и внуки вернуться, с места мне не сойти!». В Сигулде посадили нас в телячьи вагоны. Увидев нас, полуголых, женщины в вагоне запричитали: «Боже мой, а дети эти в чем провинились, что их с голыми попками привели?». Стариков, которым было за 70, всех высадили и отправили домой. А бабушку не отпустили. Сказали, что она и есть главная виновница, потому что сын ее с коммунистами-подпольщиками воевал... Люди стали бросать из вагона записки. Их подбирали, относили близким. Два парня попытались бежать - одного застрелили, второму повезло. Мужчин и парней постарше посадили в отдельный вагон. Никто так и не узнал, где вагоны с мужчинами отцепили от нашего эшелона. Через Латвию везли быстро. Где-то в России остановились - выпустили по своим делам. И повезли дальше. Еды не давали, только вносили воду. Ели то, что взяли с собой из дома.

Высадили нас сначала в Казачинске - в Красноярской области. Латышей было много. Помню события, лиц не помню. Мне было четыре года.

Женщины ходили гнать смолу, старики и дети сидели дома. Спали все в одном большом помещении на полу, ступить было негде, спали на вещах. Пока бабушка была жива, за нами присматривала.

страница 521

За забором паслись быки и коровы, и старший брат дразнил быков длинной палкой. Однажды до того разозлил быка, что тот опрокинул забор, и мы припустили со всех ног и спрятались в какой-то яме, чтобы не забодал. Никто так и не узнал, кто был виноват.

Потом братья заболели скарлатиной, и их увезли в больницу, в Томск. За ними заболели и мы с сестрой. Помню, как мама переходила от одной кровати к другой и плакала, покормить ей нас было нечем. Мама стала менять кольца и вещи на продукты. Братья болели тяжело. Мама рассказывала, как однажды старший брат встал и пошел к дверям. Мама спросила: «Ты куда, сынок?». - «Домой. Я хочу к себе домой...». Сказал и упал без сознания. Мама взяла его на руки, и у нее на руках он умер. А на следующее утро умер и младший брат. Досок на гробы не было. И Целминып достал где-то ящик... Меня завернули в одеяло, Целминып взял меня на руки, вынес на улицу: «Смотри, Айна, это твои братики, больше ты их никогда не увидишь...». И укрыл их маминой фатой...

В августе 1942 года нас долго везли на лошадях. Мама говорила, чуть ли не неделю. Начались дожди, дороги превратились в сплошное месиво. На повозке сидеть могли только дети, взрослые шли рядом. На маме были папины форменные брюки, его сапоги. Она выдержала.

Примерно через месяц оказались в Усть-Хан-тайке, где провели зиму. Мама, кажется, работала в больнице, но потом у нее начало барахлить сердце, и она три месяца провела на больничной койке. Сестренку забрала к себе семья Янкович. Сама она была врач, у нее был сын Викторе и приемная дочь Гайда.

А я осталась одна. Лежала, не было ни еды, ни воды. Потом мне рассказывали, что мама, сколько могла, присылала с тетушкой Элзой, которая работала в той же больнице, от своей больничной порции. Но тетушка Элза Страздиня из Лиепаи делила это между мной и своей дочкой. У меня свело ноги, стали выпадать зубы... Началась цинга.

Когда мама, наконец, вышла из больницы, я выглядела ужасно. Приютила нас доктор Янковича, сказала, что весной надо выводить меня на солнце, тогда ножки выправятся. Мама из лесу приносила хвою, я пила отвар. Доктор Янковича массировала ноги, и я смогла ходить.

В Хантайке умерла бабушка - она ничего не ела. Детям давали 100 граммов хлеба, взрослым - 200,

а старикам не давали ни крошки. Умерла бабушка от голода.

В Хантайке жили в землянках. Но было тепло. Я спала между мамой и бабушкой. Однажды бабушка попросила у мамы сердечных капель и корочку хлеба. А утром умерла - в одной руке были сердечные капли, в другой - корочка хлеба. Похоронили ее на местном кладбище. Был там холмик с кривой березкой - под нею и похоронили.

Из Усть-Хантайки на барже нас переправили в Дудинку. Плыли недели две, но три семьи - Вилсоне, Страздинын и нас - отправили еще дальше по Енисею - в совхоз «Таймырец». Было это в октябре, перед самым концом навигации.

Женщины с маленькими детьми оказались на пустынном берегу - под открытым небом. Росли там карликовые деревца и елки чуть побольше. Пригнали баржи с досками, и женщины с детьми принялись строить длинный барак с нарами в три этажа. В каждом конце стояла чугунка. К бараку пристроили навес для лошадей, они нас тоже обогревали. Лошадям привозили овес, мы его воровали, жарили на печурках и грызли, как семечки.

Жили мы в зоне вечной мерзлоты, летом земля оттаивала только на 25 сантиметров. Но сама земля была жирная. Мастерили горшочки, насыпали торф, проращивали семена. Научились в теплице выращивать огурцы, томаты, в поле выращивали картошку и капусту.

Мама работала в теплицах - выращивала рассаду. Была она тихая, покладистая, никогда не возражала. Работа у нее была не трудная, в тепле. Тайком она и нас подкармливала огурцами и томатами. Капусту выращивали в поле, и кочаны вырастали такими, что одному человеку было не поднять. Капусту квасили в бочках и отправляли в армию. Летом женщины ловили рыбу с лодок. И не дай Бог хоть одну рыбку домой принести - за это сажали в тюрьму!

Зимой еды совсем не было. Хлеб привозили из Дудинки - кирпичики, в муку добавляли опилки. Буханки распиливали пилой и каждому взвешивали его норму. Весной мы, дети, ходили и, как коровы, ели траву, любую зелень.

На берегу, где принимали рыбу, собирали чешуйки, полоскали, сушили, добавляли в лепешки. Не выпускали изо рта куски соли, которой там было хоть завались, пили воду и ходили с раздутыми животами. Летом рос там и рабарбар, ревень, как его там называли, толщиной с руку, собирали щавель,

страница 522

грибы и ягоды, сибирский лук, мясистый, большой. Рабарбар возили в город продавать. На карточки отоваривали только хлеб, остальные карточки продавали, чтобы купить продукты.

Не помню, в каком году у мамы случился инфаркт, и она снова три месяца провела в больнице. Мы с сестрой остались одни. Перебивались людской добротой. Самой отзывчивой была тетушка Милда, у сына был поврежден позвоночник, дочка умерла. Когда мама вернулась из больницы, мы превратились в рассадник вшей. Мама привела нас в порядок, вычистила, вымыла. Но выполнять тяжелую работу уже не могла. Снова заболела, снова оказалась в больнице. Не помню, сколько мне было тогда лет. Нащипала луку, нарвала щавеля, рабарбара, села в лодку и на веслах добралась за 15 километров до города - продать зелень и купить хотя бы хлеба. Поступила опрометчиво - в колхозе не знали, что я уехала в город, искали меня, были в шоке. Но я счастливо добралась, побывала у мамы, но ночью она меня обратно не отпустила, я сидела на улице, мама в палате у окна, и всю ночь мы разговаривали.

В больнице работала госпожа Зандовска, зубной врач, и госпожа Бикмане, терапевт. Утром они увидели, что мама сидит у окна и разговаривает, спросили - что это за девочка, мама ответила - моя дочь, приехала на рынок лук продавать, а вечером я ее не отпустила. Узнав, что я просидела под окном всю ночь, обещали меня куда-нибудь пристроить. «Остались от тебя одни глаза», - сказала мама.

В Дудинке был и свой Шанхай - так называли первые домики, построенные в местечке, вокруг которых и вырос потом город. Когда-то там была и церковь, но однажды весь город во время ледохода смыло. Остался только Шанхай - крохотные домики. Меня устроили в одну очень славную русскую семью. Он был летчик, она работала в кассе в аэропорту. У них был мальчик двух с половиной лет, которого я нянчила. Сама я готовила еду, вместе с ним питалась. Соседи научили меня, что и как делать, продукты оставляли. Летчики получали хороший набор продуктов, так что еды хватало. Но тут сломался самолет, и он вынужден был оставаться дома.

Сестру еще раньше устроили нянькой в город. Однажды мама вернулась из города вся в слезах. Я тогда ничего не понимала, чувствовала только, что с сестрой что-то случилось. Оказалось, хозяин, у которого она работала, ее изнасиловал... Жена его

была судья, и мужа за это преступление наказали очень сурово.

Как-то вечером я уложила мальчика спать, и меня позвал хозяин. Подошла. Он повел себя очень странно, я почувствовала что-то неладное и со слезами убежала к маме в больницу, сказала -туда больше не вернусь.

Нашли мне другое место, домработницы. Я делала все, и белье стирала. Было трудно. Потом в Дудинке мне попался неприятный хозяин. Он был ветврач, она учительница. У них был пятилетний сын, но есть вместе с ним не разрешалось. Мне в кухню выносили то, что оставалось после них. Спала на ящике из-под картофеля, в который были напиханы какие-то тряпки. Ночью я должна была вставать к ребенку, а днем переделать все дела.

До этого я один год ходила в школу, но учительницу уволили за пьянку, и на этом учеба окончилась. Поэтому я обрадовалась, что моя хозяйка учительница, она обещала меня учить. Но обещания своего не выполняла, только смотрела на меня подозрительно. Когда стелила постель, обязательно находила на полу или на постели копейки, всегда отдавала их хозяйке.

Как-то маме из Латвии прислали пряжу, и она моему подопечному связала рукавички и носочки. Хозяйка обещала заплатить, но и тут обещания своего не выполнила. Позже, когда я уже работала в немецкой семье, где мне жилось очень хорошо, я встретила этого мальчика и отняла у него и рукавички, и носки. Мать его меня поймала на улице, но люди ее остановили. Об этом случае я рассказала своей хозяйке, и она поговорила с учительницей, после чего меня больше не трогали.

До 14 лет была домработницей. Ходила в школу, после уроков шла подрабатывать, чтобы заработать на еду.

Мама служила в домработницах у Валентины Хосиной. Та рассказала, что районному продкомби-нату требуются работники. На комбинате держали коров, свиней, кур и лошадей. Мама пошла доить коров, и мы уже могли купить себе кое-что из одежды. Мама на комбинате проработала долго.

Когда после войны можно было из ссылки отправлять детей на Родину, мы были уже далеко - в совхозе «Таймырец». Какая поездка в такую даль и в такую стужу! Зимой обычно свирепствовала «черная пурга», которая могла продолжаться неделями. На улицу в это время лучше было не показываться. А если и выходили, то шли по веревке, чтобы не

страница 523 

заблудиться. Если на улице был мороз 45 градусов, все радовались: « Как сегодня тепло!». Потому что бывало и минус 50, и 70, и даже минус 75. Ни в школу тогда не ходили, и не работали.

Мама познакомилась с человеком, который побывал в плену, а потом оказался в тюрьме. После освобождения он работал завхозом на том же комбинате, где и мама. Тогда появился закон: если выходила замуж за русского, можно было возвращаться домой. Мама долго сомневалась, а потом решилась. Поклонников у нее было хоть отбавляй -и летчик был, который и сам устроился на хорошее место и получал северную надбавку, и маму устроил. Жизнь налаживалась. Маме дали подписать бумагу, что приехала она добровольно и согласна 25 лет не возвращаться на Родину. Тогда ведь думали, что никто никогда не вернется.

Но умер Сталин, умер Берия. Изменились законы, и, начиная с 1953 года, людей стали отпускать. Но наша очередь наступила очень поздно. Не знаю, почему.

Потом мы все разузнали о судьбе отца. Оказалось, что он только на второй или третий день узнал, что семью выслали. Пришел в чека и сказал: «Я виноват, берите меня, но отпустите семью с маленькими детьми - они ни в чем не виноваты!»

Когда отца в чека допрашивали, все пытались переманить его на свою сторону. Но он отказался: «Я за Родину жизнь отдам, но с коммунистами дела иметь не хочу». Отца арестовали и отправили в Норильскую тюрьму. К сожалению, мы этого не знали, как и он не знал, что мы в Дудинке. Нас разделяли всего 80 километров. 7 сентября 1942 года его расстреляли.

Викторе Прандс был с отцом в тюрьме. Он выжил. Вернулся в Латвию, забрал семью и вернулся на Север.

Мы приехали домой в 1957 году, 15 августа. Постановление о нашем освобождении появилось 5 марта, но мы остались, чтобы заработать денег на дорогу. И в день маминых именин приехали в Латвию.

 Rozena Aina Valda Voldemāra m.,
dz. 1938,
lieta Nr. 17110,
izs. adr. Rīgas apr., Turaidas pag., Dzirnkalni ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Kazačinskas raj.,
atbrīvoš. dat. 1957.03.05

Rozens Voldemārs Pētera d., dz. 1908, lieta Nr. 17110, izs. adr. Rīgas apr., Turaidas pag., Dzirnkalni

Розенс Волдемар Петрович расстрелян в Норильлаге 7 9  42 страница 586 Aizvestie

################################################################

Для поиска дела по дате рождения или букв имени и фамилии используем запрос

на сайте http://www.lvarhivs.gov.lv/dep1941/meklesana41.php

иногда помогает https://nekropole.info

Дети Сибири ( том 2 , страница 520  ):

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2015 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.