14 06 1941

Роне Рита ( Силиня ) родилась в 1927 году.

Отец был кавалером ордена Лачплесиса. В 1939 году он продал свое новое хозяйство и купил дом в Цераукстской волости.

Семья наша состояла из мамы, папы, дедушки и бабушки и троих детей. Было у нас свое хозяйство -15 коров и свиньи. Брат на год старше меня, сестра на 10 лет младше. Мы с братом ходили в основную школу. Весной 1941 года я окончила шесть классов, а 14 июня семью нашу выслали, дедушка с бабушкой остались в Латвии.

Вывезли около четырех утра. Отец вывел на пастбище лошадей. Мы еще спали. Брат собирался на Мемеле ловить рыбу. Во двор въехал грузовик, вышли трое, один из них русский, другой знакомый. Он работал на молокозаводе, истопником, гостил и у нас в доме. Отец на заводе работал кассиром. Велели за час собраться. Сказали - перевезут для безопасности. Отец мог убежать в лес, его предупреждали, что будут забирать людей, но он не верил.

Отец вернулся с пастбища. У нас была большая плетеная корзина, русский сказал, чтобы сложили все хорошие вещи, чтобы взяли продукты. Было полмешка копченого мяса, мы до этого забили свинью. Бабушка умела ткать, было много одежды, и взяли много.

Сложили все в машину, и повезли нас на станцию Иецава. Сестричке было четыре года, помню, как отец поднял ее на руки, завернул в свой полушубок - ехали мы в открытой машине. На станции стоял эшелон, набитый людьми. Вдоль вагонов стояли солдаты. Двое из них подошли к отцу - вы Ронис? Хозяин? Следует пройти расписаться. И отца увели во второй эшелон. Мама плакала. Нам велели сесть в вагон.

В вагоне были нары в два этажа, полно людей. Задвинули двери, все наши вещи остались в машине, забросили нам только один узел. Незамеченным в вагоне остался один мужчина. Было ужасно жарко, воды мало. Кажется, первые два дня ехали без остановок. Хотелось пить, и если шел дождь, высовывали в окно посудину, чтобы хоть чуть-чуть натекло.

Пришли с проверкой, мужчину, который пытался остаться со своей женой и тремя детьми, все-таки нашли. Вызвали, чтобы расписаться. Мы уже знали, что он не вернется. На третий день на какой-то станции принесли суп - плавали крупинки в воде.

В Красноярской области, на станции Козулька, всех высадили. Были семьи с вещами, но были и такие, у кого ничего не было. Из колхозов приехали набирать работников. Забирали тех, кто покрепче. Нас посадили на длинную телегу и привезли в село Сергино. Поселили четыре семьи в одной комнате, где не было ничего, кроме сбитых из досок коек. Наносили соломы, чтобы было на чем спать, у кого-то были и одеяла. Грязно было до невозможности, клопов тьма - они вереницей ходили по стенам и сыпались с потолка.

Местным русским наговорили, что к ним везут кулаков. Может быть, они и поверили, люди были необразованные, ни читать, ни писать не умели. Но когда они увидели, что привезли женщин с малыми

детьми, и сочувствие проявляли, и поддерживали -

приносили молоко, хлеб.

Рядом находилась школа, мама устроилась там уборщицей. Село выглядело так: одна улица, вдоль улицы по обеим сторонам стояли избы на каких-то возвышениях. Скотина

страница 536

свободно гуляла по полям. Нам выделили огород, сколько сумели, столько вскопали, надо было что-то посадить. Продуктами делились. Председателем колхоза был латыш, Маевский, который жил там со времен Первой мировой, женился на русской. Когда увидел сосланных из Латвии, прослезился. Он часто заходил к нам - язык вспоминал.

Вокруг простирались леса. И нас отправляли на работу в лес. В июне 1942 года брата забрали на Север, а было ему тогда всего 15 лет. Остались мы втроем. Мама ужасно переживала, морально совершенно сломалась, потом заболела дизентерией. Отвезли ее в больницу в Козульку, там она и умерла. Пришел бригадир и сказал, что мама умерла. Это было ужасно - брата нет, сестренка маленькая.

Надо было маму похоронить. Бригадир дал мне в помощь русскую женщину, Дусю. В Козульку надо было ехать на поезде. А там полно, даже двери не открывали. Уцепились за перильца, так и ехали на ступеньках. Дуся, местная, знала, где больница. Мамочка в ночной рубашке лежала, гроба не было. В больнице дали простынку, чтобы маму завернуть, дали лошадь. Так в простыне мы ее и похоронили...

Местные русские сочувствовали, знали, что мы остались с сестрой одни. Ходили в лес, валили деревья, могучие лиственницы. Мошкары в лесу было видимо-невидимо, на голову натягивали сетки, чтобы хоть глаза не выедала. Существовала дневная норма.

Жили там год. Пока я работала в лесу, сестра сидела дома. Хлеб выдавали строго по норме - рабочим 400 граммов, остальным - 200. Постоянно хотелось есть. В лесу росла черемша, крапива. Из нее варили суп. Но соли не было. Ходили на железную дорогу, искать. Иногда из дырявых мешков, которые везли по железной дороге, соль высыпалась на полотно. Тогда и нам доставалось.

Потом кому-то показалась, что мы стали слишком хорошо жить, начальником у нас был латыш, и в 1943 году нас переправили в деревню Бадаложная. Вещей никаких не было, ехали на быках. Подъехали к ручью, быки напились и улеглись отдыхать, потом поднялись и пошагали дальше.

И снова все четыре семьи разместили в одной комнате. Работали на лесопилке, я выносила опилки. Рядом была шахта, где добывали каменный уголь. Там норма хлеба была 800 граммов, остальным 400. Сейчас столько хлеба и не одолеть, а тогда ничего кроме хлеба и травы не было. Пошла я работать в шахту. Детей, оставшихся без родителей, собирали в приют. Брат был далеко, сестренка маленькая, я ее очень любила и не отдала. Она просила хлебца, я не ела, отдавала ей.

Еще дальше в лесу, еще с Первой мировой войны, жили латыши Наглисы. Они уже обжились, были у них и пчелы. Узнали, что мы остались одни, приехали, стали просить, чтобы отдала я им сестру, пусть у них поживет. Сестренке было шесть лет. Было жаль, но и выхода другого не было. Через месяц привезли ее мне - показать, щечки розовенькие. Они жили в достатке, привезли мед и молоко и мне. Сестра прожила у них всю зиму.

Весной в шахте случился обвал. Хорошо, что меня там не было.

страница 537

Хлеб - четырехугольные буханки - привозили в мешках из города. И нам с Региной, дочкой директора Лигатненской бумажной фабрики Бергса, поручили возить хлеб. Ездить за ним надо было за пять километров на поезде. А ехали и всякие жулики. Поезд переполнен, и мы со своими двумя мешками ехали на ступеньках. Подходит русский, спрашивает, что у нас в мешках. Регина притворилась немой.

Делил хлеб Коля, рыжий молодой парень. Мы познакомились, разговорились, и он нам дал две буханки лишних. Наелись, по крайней мере.

Последнее место, куда нас перевели, называлось Тупик. Сестру не оставила, взяла с собой. Обе бабушки в Латвии не знали, где мы. После войны появилась возможность переписываться. Мы отправили в Латвию письма-треугольники. Стали приходить письма и в Сибирь. В 1945 году в Латвии все было порушено. Бабушка, что жила в Вецсауле, плела корзины на продажу, посылала нам деньги, сколько уж могла. Дедушка умер, она осталась одна. Вторую бабушку, у которой было хозяйство, не выслали, но «раскулачили» - отобрали всю землю, отдали новым хозяевам. Во время войны в дом попала бомба, хлев сгорел - ничего не осталось. Но и она при всей своей бедности присылала нам деньги.

После войны поползли слухи, что всех сирот до 18 лет будут отправлять на родину. В Красноярск прибыла комиссия, были там и латыши. Помню одного из членов комиссии - симпатичный молодой человек Уртанс Валдис. Мне было уже 19 лет, списалась с бабушками, они ответили, чтобы прислала хотя бы сестру. Привезла сестренку в Красноярск. Ей пришлось ждать неделю, пока не собрали всех детей из детских домов. Меня Уртанс спросил: «А вы не хотите уехать? Только никому не говорите, вы будете в списках вместе с сестрой. Скажете бригадиру, что сопровождаете. Из вагона никого не высаживают». Я ему поверила, так хотелось вернуться на родину. Сказал, что пришлет телеграмму, какого числа я должна явиться. Бабушка прислала посылку - крупу и топленое масло. Когда получила телеграмму, что надо проводить сестру, все пустила в дело - устроила прощальную вечеринку.

Бригадир Петя относился к нам хорошо, и когда я сказала, что должна проводить сестру, он, вероятно, понял, что я не вернусь, но все же отпустил. Наш вагон прицепили к скоростному поезду. Проезжали мимо деревни, где я жила. Все латыши стояли, махали рукой. Они тоже провожали своих детей в Латвию.

Так я и приехала 30 августа 1946 года. Целую неделю в Риге провели в карантине. Жили в детском доме, выдали всем одинаковые клетчатые платья, отправили в баню. И вот мы приехали к бабушке.

Брат не приехал, на Диксон никто за детьми не поехал.

Было страшно. Папина мама жила в Вецсауле, вторая бабушка и дедушка - в Яунсауле. Прописалась в Вецсауле. В то время все трудоспособные должны были выполнить норму по заготовке дров. Председателем в Вецсауле был Даугавиетис. Он когда-то снимал жилье у отца, сейчас был с нами очень любезен. Никаких норм по вывозке дров он мне не выставил.

Потом пожила у другой бабушки, помогала по хозяйству. Но мне всегда казалось, что за мной следят. В 1947 году я причастилась. В 1948-м устроилась работать на Яунсаулский молокозавод. В 1949 году стали высылать снова. Видела подводы с людьми и вещами. Хотелось бежать, но куда - каждый день надо было идти на работу. Но Господь уберег.

Брат первый написал письмо, мы отправили ему небольшую посылку. Не виделись 15 лет. Начало у него было очень тяжелым, на промысловом лове. Потом стал бригадиром, были сыты. Когда хотел уехать в Латвию, в НКВД сказали - мы-то отпустим, а вот отпустит ли предприятие? А потом дали отпуск и даже оплатили дорогу. Но до этого заключили с ним договор на три года. Приезжал в 1952 году и вернулся обратно.

Отца в последний раз видела на станции Иецава. Когда приехали в Ригу, обратились в министерство. Там отдали нам его паспорт. Умер он в Гулаге в феврале 1942 года. Гоняли их в лес, не кормили, заставляли работать. Он, как и другие там, умер от голода. Рассказал об этом Гросбергс из Вецсауле, который был вместе с ним, но выжил.

 Rone Rita Mārtiņa m.,
dz. 1927,
lieta Nr. 14268,
izs. adr. Bauskas apr., Vecsaules pag., Čugas ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Kozuļkas raj.,
atbrīvoš. dat. 1946.08.10

Ronis Mārtiņš Eduards Jāņa d., dz. 1893, lieta Nr. 14268, izs. adr. Bauskas apr., Vecsaules pag., Čugas

Ронис Мартиньш Эдуард Янович умер в Вятлаге 24 2 42 страница 168 Aizvestie

################################################################

Для поиска дела по дате рождения или букв имени и фамилии используем запрос

на сайте http://www.lvarhivs.gov.lv/dep1941/meklesana41.php

иногда помогает https://nekropole.info

Дети Сибири ( том 2 , страница 535  ):

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2015 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.