14 06 1941

Римейкс Валдис родился в 1929 году.

В 1941 году мне было 11 лет.

В семье было пятеро детей.

страница 512

В 1941 году мне было 11 лет. В семье было пятеро детей. Отец, инженер-химик, был владельцем нынешней фабрики «Дзинтарс». Отец создал фабрику с нуля. Сам он участвовал в Освободительных боях, был членом корпорации «Талавия». Отца не видели с тех пор, как всех посадили в вагоны. Нас - маму с детьми - отдельно, отца отдельно. Вместе мы в дороге не провели ни дня.

Мы, дети, летом жили в Балтэзерсе. Приехал вооруженный солдат, два в кожаных пиджачках, по-моему, не латыши, но говорили по-латышски. Детям сказали: «Брать ничего не надо, в Риге вас ждут родители». Домработницы быстро нас собрали, жарко, лето. Мама была уже на станции Торня-калнс, в вагоне. Отца с тех пор больше никогда не видел. Сопровождающие, когда видели, что повезут в вагонах, доставили нам еще зимнюю одежду из дома. А потом до Канска в телячьем вагоне. В вагоне вначале не могли освоиться - деревянные нары, крохотные оконца. Самым ужасным в вагоне был, конечно, так называемый туалет. Справлять нужду надо было у всех на глазах - ни один нормальный человек не мог этого пережить.

В России на каком-то лугу выпустили и тут же загнали обратно. В дороге в нашем вагоне человека четыре умерли, грудные дети. Кормить кормили: приносили кирпичики хлеба, соленого, такого мы раньше и не видели. Один раз в неделю давали водянистый суп на станции и ведро воды на вагон каждый день. Хорошо, если хватало напиться.

Высадили в Канске, в городке, в бараки. За нами приехали из колхозов на лошадях, на быках. Отвезли нас в совхоз, в 100 километрах от Канска.

В одной комнатушке в бараке жило, вероятно, десять латышских

семей. Приближалась зима. Топлива не было. Достали бочку из-под бензина, водрузили посреди комнаты, топили - за дровами в лес ходили сами. Местные тоже дрова на зиму не заготавливали, кончаются - едут в лес. Снег выше метра. Возили на быках. Мама устроилась в контору счетоводом. Зимой ходили в школу, язык знали настолько, насколько успели выучить за лето. На ноги надеть было нечего, обматывали мешками. Какую-то одежду выменяли на ведро картошки.

Младшему было полтора года, сестре тринадцать лет, мне одиннадцать, Дите семь, Майе три года. Младший не выжил. Следующей весной отправили нас в Канск. Там нужны были рабочие на лесопилке. Зашли в барак, там неделю, прикрытая чем-то, лежала мертвая финка. Брат заболел дифтеритом, задохнулся.

Осенью повезли всех в Красноярск. Жили примерно неделю в порту, туда привезли огромное количество народа - финны, латыши, немцы, всех отправляли на Север, пока не закончилась навигация. Нам повезло, плыли на пассажирском пароходе, другие на барже, вообще света не видели. Через 10 дней высадили в селе на берегу Енисея. Одна улица вдоль берега, на ней домов 20 - называлось село Лебедево. Сказали: «Здесь будете жить всю оставшуюся жизнь». Приняла нас русская семья с четырьмя детьми - муж был на фронте. Так и жили - восемь детей в одной комнате. Там было только то, что выдавали в магазине, летом - грибы, ягоды. Вечная мерзлота, как мы выдержали первую зиму, не знаю. Распухли, началась цинга. Заболела сестра, умерла на Рождество, не совсем, конечно, от голода. Старшая сестра умерла. Самое ужасное - не

страница 513

из чего было сделать гроб. Одна семья разрешила взять доски с их крыши. Два дня кайлом долбили землю, чтобы похоронить. Ужасно. Каждую неделю кто-то из латышей умирал. Замерзали, надеть было нечего. Одежды и у самих у них никакой не было -нечего было и выдать.

Весной, когда появилась крапива, начался праздник. Варили кашу - очень хорошая еда. Картошка считалась деликатесом, выдавали поштучно. Все мысли были только о еде. Делились рецептами. Пересказывали сны - подойдут пароходы, взломают на Енисее лед, абсурд, но люди верили. Там была естественная тюрьма - тайга и река во льдах. Сегодня село опустело, все окна заколочены. В то время было там всего две фамилии - Ясковы и Поповы, тоже спецпоселенцы, может быть, поэтому они и были людьми.

Наступило лето, мы поняли, что если там останемся, всем придет конец. Узнали, что повезут дрова, и три семьи - мы, Меднисы и еще одна - сели в лодку и стали ждать. Когда поняли, что пароход скоро отчалит, стали носить на пароход дрова, спрятались в поленницах, вещей никаких не было. Когда пароход отошел от берега, пришли к капитану. И тогда началось самое трагическое. Он сказал: «Я вас тотчас же должен передать в чека», мы же беглые. Жена у капитана была эстонка, она сказала - в Красноярск не езжайте, вас там сразу же схватят, выходите в Подтесово, там строят дамбу, там много заключенных, там вы спасетесь. В Подтесове было много латышей, строили дома. Заявили о себе коменданту, он нас записал. Шутки были плохи, можно было и тюрьму заработать. Жизнь здесь была легче - хлебная норма была нормальная, потом американские продукты появились. Кродерс, писатель, Крейцбергс, художник. Жили там до конца войны. И вот пришло известие, что в Красноярске собирают детей. Мы уехали в Красноярск, в детский дом. Собрали нас в вагон. В Риге привезли во 2-й детский дом в Пардаугаве. Наполовину легализовались.

Обратный путь показался нам замечательным -пассажирский вагон, спанье на двух полках, на третьей спал Фредис Крамере, почти не спускался, чтобы не увидели, какой он «ребенок», ему было уже 19 лет. В пути была кормежка. В Москве выдали американскую одежду, в Ригу приехали как люди. В детском доме пробыли месяца два, потом уехали к родственникам.

Из семьи вернулись трое детей - две сестры и я. Жили у родственников на острове Долее, летом

пасли скот, за это давали продукты. Мама осталась в Сибири. Приехала где-то в 1949 году, договорилась с комендантом, работала кассиром, преподавала музыку. Приехала в Ригу, надо было доставать паспорт, кажется, за деньги. В Риге все время жила на полулегальном положении. У нас, у детей, у всех были нормальные паспорта.

В 1950 году все началось по новой.

Маму посадили в Рижскую тюрьму 30 мая. Мы уже были умные: не сравнить, как уехали в 1941 году и как уезжали сейчас. Знали, куда ехали. Все вещи с собой забрали. И посадили нас в тюрьму на улице Матиса вместе с ворами. В вагоны тоже вместе с уголовниками. В Москве люди идут мимо, удивляются - непонятно, как это детей арестовали. И из Москвы из одной тюрьмы в другую. В Куйбышеве тюрьма была современная, и кормили там хорошо. В восьми тюрьмах побывали, пока на место назначения не прибыли. Спрашивают: «Какая статья?» А статьи никакой, не судимые, ни одной бумажки, ничего. Они вначале никак не могли понять.

Красноярская тюрьма подавляет, старая, царская тюрьма. 120 человек в одном помещении. Кого угодно там можно было встретить: профессора, артиста, ученого.

Из Канска привезли нас туда же, куда и в первый раз, - в совхоз. Отправили в районный центр. Условия были уже не такие. Был Дом культуры. Актеры с «Мосфильма». Звукооператоры, художники. Были инструменты, но никто не умел играть. Я взял саксофон и стал играть. Артисты нужны всем правительствам.

Когда умер Сталин, мы уже окончили среднюю школу. Подали документы. «Ой, вы опоздали». Официально не отказали, но дальше учиться не дали. После смерти Сталина перебрались в Красноярск. Там можно было учиться. В Красноярском Институте леса училось человек пять латышей. Все удивлялись, почему это у латышей повышенная стипендия. А очень просто - все они по-настоящему хорошо учились. Когда умер Сталин, ссыльные впервые получили возможность переехать в город, учиться дальше. По вечерам посещал машиностроительный техникум, перешел в институт. Все время работал на заводе, делали комбайны. В 1955 году нам все-таки разрешили вернуться в Латвию. Мама приехала через четыре года - в 1959-м. Я одним из первых прибежал домой. Устроился работать на ВЭФ. Начальником бюро рационализации. Мне всю жизнь нравились кино и фотография. На ВЭФе

страница 514

организовали любительскую киностудию, одну из первых в Союзе. Снимали технические фильмы. Наконец построили Дворец культуры, потом «Пентафлекс». Оттуда забрали меня в совхоз, создали студию технических фильмов. Потом перешли на киностудию.

Отсутствие матери ощущалось постоянно. Мама, маленькая женщина, окончила университет, была филологом. В тех условиях мы с самого детства были приучены к труду - заготавливать дрова, работать в огороде, ремонтировать. А как только стало возможно, отправляли нас в лес. У меня и фотографии есть: я на быках в лесу, снег по грудь, вывозим дрова. А когда хлеб появился, все казалось чепухой после страшного голода. Человек, вероятно, ко всему привыкает.

Эмоциональный голод пришел позднее? Всю жизнь на первом месте для меня была мама. Ей первой всегда звонил. Мама была для меня святой человек. Умерла она в 1994 году. У нас в семье никогда не было никаких ссор, разногласий. Сейчас, впрочем, тоже глобальных нет - мелкие неприятности, как у всех. Стоит только вспомнить, как было там, и улыбнешься: ну чего кипятимся? Там люди умирали один за другим, не успевали хоронить. Если все

это видел своими глазами, то сегодня нет никаких проблем. Пустяки.

Дети? Да, я отец-демократ. Терпеть не могу белоручек. Мы тоже строили дом 15 лет. Я могу только поблагодарить отца - никакой необходимости в то время в этом не было. Уезжая на работу, он говорил: «Покрась лодку, накопай червей!». Сестрам велел прополоть грядки. И нам даже в голову не приходило, что работу можно не сделать. Отец рос в трудных условиях, в семье батрака, где было девять детей. Работал, пока не окончил институт. Может быть, если бы в Сибири у нас была подходящая одежда, нам было бы легче. Стужа ледяная, есть нечего.

Одно только жаль - украли у нас 16 лет жизни. Были бы мы в Латвии эти 16 лет в нормальных условиях!

Да, если бы отец был жив, возможно, жизнь сложилась бы совсем по-другому. В 1939 году, когда немцы уезжали, можно было продать фабрику и уехать в Америку. Ему говорили: «Антон, уголь для русских добывать станешь». Отец сказал: «Я, латыш, никуда не поеду - ни на метр. Я никого не вешал, не расстреливал. Мне никто ничего не сделает». Был уверен. Если бы его не расстреляли, и нам было бы легче. Физически крепкий, познавший крестьянский труд, химик, в коммерческом училище преподавал. Приговор на одном листке, карандашная подпись, оригинальные документы.

Следующие поколения не должны забывать этот период истории. Сегодня висят флаги, а спросите у детей - никто ничего не знает. Не надо копить ненависть, но почему сегодня нельзя осудить ни одного чекиста? Хотелось бы, если кто-то еще жив, спросить: «Ты почему подписал эти документы?». Те, кто высылал, и сегодня живы. Латыши и сами приложили руку к нашей ссылке. Есть и свидетельства рабочих - другого такого демократичного предпринимателя нет.

В хрущевские времена все мы уже были люди честные, а за границу не пускали. Сделали фильм о проблемах леса в Латвии, в Аргентине наградили золотой медалью. А поехали из Москвы те, кто вообще ни слухом ни духом об этом фильме не знал. Оформляли документы в Швейцарию, приходит ответ: «У нас тут некоторые изменения, так и так». Говорю: «Лгать не надо. Биография не та, вот и не пускают». Это уже в 1985 году было.

Клеймо осталось на всю жизнь, первый отдел знал абсолютно все. Слава Богу, что еще живы и здоровы.

 Rimeiks Valdis Antona d.,
dz. 1929,
lieta Nr. 500 R,
izs. adr. Rīgas apr., Rīga, Merķeļa iela 3-9 ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Turuhanskas raj. ,
atbrīvoš. dat. 1955.04.23

Rimeiks Antons Jāņa d., dz. 1898, lieta Nr. 500 R, izs. adr. Rīgas apr., Rīga, Merķeļa iela 3-9

Римеикс Антон Янович расстрелян в Усольлаге 17 5 42 стр 537 Aizvestie дело 500R

################################################################

Для поиска дела по дате рождения или букв имени и фамилии используем запрос

на сайте http://www.lvarhivs.gov.lv/dep1941/meklesana41.php

иногда помогает https://nekropole.info

Дети Сибири ( том 2 , страница 512  ):

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2015 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.