14 06 1941

Рейнберга Айна родилась в 1936 году.

Всю нашу семью вывезли 14 июня 1941 года.

Рано утром приехала грузовая машина, нас вынесли, завернув  в одеяла.

Взять с собой не разрешили ничего.

страница 493

Всю нашу семью вывезли 14 июня 1941 года. Рано утром приехала грузовая машина, нас вынесли, завернув в одеяла.

Взять с собой не разрешили ничего. Всех посадили в машину. Моросил дождь...

Кто-то из рабочих поставил в кузов бидон с молоком, для нас с сестрой. На папу надели наручники. Он был хороший человек, ничего никому не сделал. Привезли на станцию в Тукумсе, с отцом тут же разлучили. Сказали, на месте встретимся. Пока мы стояли на станции, мамина сестра привезла нам одежду, может быть, она и спасла нам жизнь.

Из Тукумса привезли в Елгаву. Там последний раз видели отца - наши вагоны оказались рядом, окошко в окошко. Отец оброс бородой, выглядел ужасно старым. Спросил, нет ли у нас кружки, из чего попить. Мы протянули ему кружку. И на этом было все. Бидончик из-под молока был с нами все время, пока ехали, - можно было набрать воды.

Прощаясь, отец сказал маме - если появится возможность, дети должны учиться. Он и тогда об этом думал.

В Зилупе нас выпустили, очевидно, чтобы могли помыться. Мы обе отстали, мама подхватила нас и побежала за поездом.

В Красноярске завели нас на пароход. Он начал тонуть, и нас высадили на берег. Обе заболели коклюшем. Укрывались одеялами. Потом нас повезли в какой-то колхоз. Там жили в каком-то строении на

каких-то сваях, но как долго - не помню.

Потом повезли нас в лес. В Нижнеингашский район. Стояли там бараки, построенные в 1940 году сосланными поляками. Они умерли, и сосланные румыны умерли. Бараки фактически были на костях.

Маме надо было идти работать. Она была очень маленького роста. Делала она громадные бочки для смолы, в которые входило 20 ведер. Все руки изуродовала.

Голод был чудовищный - не было ни спичек, ни соли, ни сахара, ни керосина. Жгли лучины, плели лапти, одежду носили менять на еду. Смертность была ужасная.

Остались живы только благодаря маме. В каждой семье кто-нибудь умирал. У Мирдзы Микел-соне умерла дочка от туберкулеза, и она пропала. Потом ее нашли в омуте. Еще одна женщина умерла, осталось трое детей. Вырыли могилу, весной из земли показались ноги.

Были ссыльные калмыки. Носили воду в кожаных мешках. У них была соль, добавляли в чай.

В 1943 году мне исполнилось семь лет. Мама отекла, не могла ходить, а надо было идти в лес.

У нас в лесу была посажена картошка. Мама копала, мы с сестрой носили домой. Вырыли 16 ведер. Мама сидела. Мы носили. Мама говорила - надо спасаться, а то все умрем. Если убежим, никто искать не станет.

Мама знала русский язык, хорошо вязала. Она пробовала ходить в соседнее село с сестрой. Когда картошку вырыли, она ушла вместе с сестрой. Я осталась в бараке одна, было мне семь лет.

Вода замерзла, самой пришлось идти за этими 100 граммами хлеба, а то другим достанется. Ходила попрошайничать, искала и картофельные

очистки. Заболела свинкой, в семь лет рассуждала, как старушка. Знала, что должна приложить тряпочку с золой, на меня сердились, что я все тепло из печи выгребла. Вшей было страшно много.

страница 494

Русские бедствовали, мужья были на фронте. Свиньям в корыто налили пойло, мы с Валдисом обрадовались, только бы никто не увидел. Перепрыгнули через забор и бегом к кормушке. Чего там только не было - и очистки были, вылавливали гущу, кидали на снег.

Лапти порвались. Иногда стягивали тряпками. Мама сбежала из комендатуры, идти к ней было небезопасно. Она лежала в больнице за 10 километров от села. Все-таки решили с сестрой ее навестить. Набрали черники, принесли. Когда были у мамы, одна латышка, Кронберга, сошла там с ума. Картина была ужасная, она рвала на себе одежду, кричала, чтобы облака унесли ее в Латвию. Сила в ней была такая, что она даже кровать гнула. У нее осталось двое детей - Карлис и Мирдза Кронбергсы.

Когда я жила одна, принесли мороженый турнепс. И пришли с котомкой две девочки - Инта и Рута. Мама у них умерла. Они перекрестились и попросили что-нибудь из еды. Каждой я дала по маленькому турнепсу, за это от тех, с кем жила вместе, получила хороший нагоняй. Я отдала им свою долю. У них умер братик, кожа на нем висела, как рубашонка.

Мама вернулась в мае, увидела меня - я стала как скелет, зато знала все, как старушка, - когда, где и что достать, где что выбросят. В магазине выпрашивала крошки. Однажды наелась вместе с мышиным пометом, рвота была. Как-то мама сказала, что лучше было бы всем вместе умереть. А мы с сестрой сказали, как бы трудно ни было, может быть, выживем и вернемся в Латвию.

Мама вязала, но за это ничего не получала. Ели мы все, даже дохлых собак и лошадей.

Зато счастье было осенью - в колхозе поспевал горох. Когда ходила пасти свиней, брала мешочек, из мышиных норок доставала горох, приносила домой. Это было лакомство.

Мама, не умея раскладывать карты, ходила по домам. Делала все, лишь бы мы выжили. Вокруг умирали многие, старые люди, вши вылезали словно бы из-под кожи. Мы подбирали и бросали в печку. Никакой помощи ни от кого не было. Люди находились в безвыходном положении.

В 1946 году сиротам разрешили уехать домой. Мы сиротами не были, но мама считалась пропавшей в лесу. Сколько людей оставалось в деревнях, сколько пропало, сколько замерзло, а кого-то и волки разорвали, разве кто знал. Мама повезла группу детей за 370 километров в Красноярск. Отвела нас в школу для глухонемых. Собралось 130 ребят - целый вагон. В Москве выдали большую одежду. Но в Ригу приехали босиком. Хорошо, что пальто были длинные, как-то ноги прикрывали. У нас был адрес людей, которые должны были принять нас в Риге, но мы его потеряли в Москве, оставили вместе с одеждой.

В детском доме на улице Кулдигас сестра заболела воспалением легких и плевритом. Ее положили в больницу. Нас кормили, но все время хотелось есть. Пекли желуди, до чего вкусно было! Привезли Юриса, он пришел и сказал сестре нашего отца, что мы в детском доме. Директор был хороший, сердечный человек. Нашлась на каком-то этаже запрещенная литература, мы стали читать, но однажды нас на этом поймали, сказали, чтобы туда

страница 495

больше ни ногой - это изданная в латвийское время литература.

К тете в Слампе приехали в ноябре. В школу не ходили, знали столько, сколько мама на дощечке угольком писала. Там же была нищета.

Мама появилась весной 1947 года совершенно без документов. Ехала на крыше вагона, на буфере, была у нее только записка от председателя поселка, что едет она к детям. Мама получила паспорт, прожила с нами до 1950 года, и в сентябре за ней снова пришли.

Донес на нее кто-то из местных, отвезли маму в Елгавскую тюрьму. Просидела она там два месяца. Нам сказала начальник почты, чтобы мы готовились, что нас тоже заберут, какая-то пришла и звонила, может быть, нам это пригодится. Мы собрались и стали ждать.

18 ноября были в школе, учились в 5-м классе, было нам по 14 лет. Учились очень хорошо. Пришла женщина, с нею два солдата. Пошли все домой, собрали, взяли и муку. Один из них заметил - зачем девочек брать? Отвезли нас в Елгавскую тюрьму, потом в Рижскую Центральную тюрьму, посадили вместе с мамой. Большая камера, там мы встретили Новый год. Все сидели вместе - и политические, и уголовные. Для детей это был шок. И опять дорога в Сибирь, прошли через семь тюрем. Везли и везли, высаживали на станциях, была охрана, ставили в строй, «шаг налево, шаг направо, считаю за побег, буду стрелять без предупреждения».

В Красноярской тюрьме заболела воспалением легких. С гнойной ангиной отвезли меня в другую зону. Посадили в камеру вместе с женщиной, у которой был грудной ребенок. По их правилам, дети в больнице не должны были умирать. Помню только, что вокруг стояли в белых халатах, и кровь. Ни с кем не считались - ни с женщинами, ни с детьми. Во всех тюрьмах водили в баню. В бане холодно, заходят солдаты, ругаются. Полное бесправие! Ночью в вагонах обыскивали, всех поднимали. Стучали молотком по вагону.

В «Черную Берту» запихивали всех подряд - и мужчин, и женщин, сколько влезет, ругали нас, что много вещей. Но мы ведь ехали навечно.

Привезли обратно, там нас обокрали, украли одежду, топоры. Ждали нас два старых барака,

построенных еще поляками, и небольшой дом. Жили вместе несколько семей. Мама пошла на лесоразработки. Были латыши и литовцы. Около 300 человек, уживались хорошо. Одна литовка каждый день давала нам литр молока, пока из дома нам не начали что-то присылать.

В конце мая пошли в 5-й класс. Написали диктант по русскому языку. У одной 35 ошибок, у другой 37. Поставили нам по единице с минусом.

И хотя это была наша вторая ссылка, по сравнению с первой это была просто экскурсия.

В 1957 году нас освободили. Сестра уехала первая. Мы задержались на два года, потом приехали сюда, в Тукумс.

В 23 года я хотела уехать обратно в Россию. У меня там была подружка, там бы я получила высшее образование.

Здесь я работала в типографии. Если на собрании говорили по-латышски, русские вставали и выходили. Везде надо было говорить и писать по-русски.

Русские мне сейчас не нравятся, много себе позволяют!

Отец обладал способностью предвидеть. Еще до высылки сказал, что взрослыми никогда нас не увидит. У него был друг, который в 1939 году уезжал в Германию, звал его с собой, но отец сказал, что лучше умрет, чем будет пресмыкаться перед немцами или перед русскими. Он прочитал стихотворение о том, что могилу его не узнает никто, будет только расти трава и петь птицы. Никто не знает, где он похоронен.

Мама говорила - как было бы хорошо лечь и не проснуться. А если вдруг приедет отец и нас не найдет? Все время жила надежда, что он вернется...

Нам было страшно, как бы мама не помешалась. Она каждую минуту готова была к тому, что ее вышлют, решила, что выпрыгнет в окно и сбежит. Скрывала от нас, что у нее есть запасы крупы, что-то уже упаковано. Умерла она в 86 лет. Говорила, чтобы молчали, а то снова вышлют. Была очень богобоязненной.

То, что натворили коммунисты, просто невероятно! Обо всем и не расскажешь...

Сейчас на пенсии, а жизнь прошла...

 Renberģe Aina Roberta m.,
dz. 1936,
lieta Nr. 19541,
izs. adr. Tukuma apr., Slampes pag., Josti ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Ņižņijingašas raj.,
atbrīvoš. dat. 1957.06.30

Renberģis Roberts Paulis Jēkaba d., dz. 1887, lieta Nr. 19541, izs. adr. Tukuma apr., Slampes pag., Josti

Ренбергис Роберт Паул Екабович умер в Вятлаге 23 11 41 страница 620 Aizvestie 

################################################################

Для поиска дела по дате рождения или букв имени и фамилии используем запрос

на сайте http://www.lvarhivs.gov.lv/dep1941/meklesana41.php

иногда помогает https://nekropole.info

Дети Сибири ( том 2 , страница 493  ):

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2015 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.