14 06 1941

Рейманис Луисс родился в 1924 году.

Я, Луисс Рейманис , родился в 1924 году в Риге.

Отцу принадлежало предприятие по переработке шерсти.

Жили в Торнякалнсе, на улице Вея 20.

страница 488

Я, Луисс Рейманис, родился в 1924 году в Риге. Отцу принадлежало предприятие по переработке шерсти. Жили в Торнякалнсе, на улице Вея, 20.

14 июня 1941 года нас арестовали, привезли на станцию Торнякалнс, посадили в вагоны.

В квартиру зашли три или четыре человека, один из них был латыш. Я спросил отца, что будет, он ответил: «Вставай и одевайся, нас повезут в Россию!». Ничего больше не объяснил. Все переволновались, я тоже. Стали собирать вещи. Моей младшей сестре кто-то из солдат стал помогать -вытащил из шкафа мешки, стал складывать в них одежду, сказал, что все это пригодится.

Внизу ждал грузовик. Посадили отца, мать, нас с сестрой, привезли на товарную станцию. В вагоне уже находились люди, подвозили все новых и новых. На станции столпотворение, люди шептались, плакали. Вечером мужчин из вагона вывели, сказали, что ехать вместе с женщинами и детьми неэстетично, приедете на место, встретитесь. Чьи-то вещи так у мужчин и остались, они забирали с собой самые тяжелые.

На следующий день вагоны стали толкать, вытолкали с товарной станции на пути, напротив парка Аркадияс. Поехали через мост. В вагоне было два окошка, все хотели видеть, что происходит.

Один мужчина в вагоне все же остался, это был Карлис Зиединып, начальник 10-го полицейского участка, вероятно, один мужчина в вагоне все же должен был быть. С ним были жена и дочка.

Везли нас мимо кладбища Матиса, мимо Центральной тюрьмы - в сторону Даугавпилса. Оттуда и начался наш путь в Сибирь. Одно помню - эшелон остановился в Виляке (кажется), и я

вышел. Поезд охраняли солдаты, готовые стрелять. Я зашел за здание станции, а когда возвращался, в эшелон пустить меня не хотели. Но я подумал: мама сослана, сестра тоже, отец тоже - куда я денусь?

Когда миновали границу, все пели. Поезд остановился в Себеже, железнодорожники стали проверять вагоны. Бросилось в глаза, что рабочие были плохо одеты, черные. Везли через Москву, по объездным путям.

Что запомнилось - когда переезжали через Урал, на длинном повороте виден был весь эшелон, и паровоз. Мы были в самом конце, насчитали 40 вагонов. На Урале слева были скалы, справа -пропасть. Второй раз остановились в степи, уже в Сибири, разрешили выйти, справить свои дела. Там уж не до стыда было. В степи не спрятаться.

Приехали в Канск. Разместили нас в каком-то клубе. Местные колхозники приехали набирать рабочую силу. Выискивали, кто покрепче. Мы остались одни - я и мама с сестренкой. Потом снова погрузили в кузов и повезли в Тасеево, снова разместили в клубе. И стали собираться местные, в основном молодежь. Я русского языка не понимал, но Зиединьш сказал, что они пришли смотреть, как выглядят буржуи, удивлялись, почему это мы не толстые. Понарассказывали им, что все буржуи - толстые, не соответствовали мы их представлениям.

Стали распределять по колхозам, нас никто не взял, и отправили нас жить в дом к русским, здесь же. Старались держаться с Зиединьшем вместе, он знал язык, из одних мест с мамой.

Работали в артели «Красный кустарь». Я обжигал кирпич. Обжиг был примитивный - глину месили

страница 489

лошадьми, формовали кирпичи вручную. Работали в основном местные, но и мы тоже. Втроем - мама, господин Зиединьш и я. Работа физическая. Местные относились к нам хорошо. Бригадир вечером приглашал в баню. Жили они тоже небогато, но была своя картошка, капуста, соленые грибы. Вместе с Зиединьшем ходил в баню, поел картошки.

Мама очень старалась. С собой были мамины вещи, одежда сестренки, старались все обменять на продукты.

Вечером под Новый год мы с Зиединьшем возили сено с лугов. Утром уедешь, затемно только и вернешься. И перед Новым годом тоже. Лошаденки хлипкие, одна упала, не встает. Зиединьш пошел за помощью, я остался в тайге. Развел костер. Лошадка издохла, пока помощь подоспела...

Меня не допрашивали, а вот Зиединьша - почему лошадь издохла, не вредительство ли это, но обошлось.

Весной пришла мне бумага - ехать на север, ловить рыбу. Мама побежала к коменданту - всех забирайте.

Взяли меня, посадили в машину, привезли в Канск, потом в Красноярск. Там на баржу и повезли на Север. Я познакомился с парнем из Даугавпилса, фамилия его была Гришанс. Он был старше меня, смастерил какой-то котелок из оцинкованной жести, договорились, что вместе будем варить кашу, там была большая плита. Там были люди разных национальностей - немцы, калмыки, другие. Они варили первыми, что только ни варили. Ну, пошел и я. Варю, а каша все темнее и темнее, котелок ведь из оцинкованной жести. Стали думать - есть или не есть, но никто ничего другого не даст, съели, и ничего, даже животы не болели.

Весной там очень красиво. Где-то на Лиго высадили нас в Игарке, какая-то болезнь завелась, дезинфекцию сделали. Мы пели, латыши по-своему отметили Янов день. Повезли дальше, и по нескольку человек по пути высаживали - Игарка, Дудинка, Караул. Мы попали в самое широкое место на Енисее, называлось оно Широкая Переправа, поселок Иннокентьевка, там нас и высадили. Людей там было очень много.

Разрешили выломать на барже доски, построить на склоне землянки, на первое время. Летом ничего, а лето на севере какое? Гор нет, только холмы, поросшие мохом. Берега песчаные.

Потом привезли стандартные домики, которые мы должны были сами собрать. А какой из меня

строитель - мальчишка! Дров нарубить мог, и все. Были там портные, хлебопеки, которые тоже никогда ничего подобного не делали. Все же кое-как мы эти домики слепили и перезимовали, хотя было холодно, печей не было, только чугунные печурки. На 18 метрах жило нас 14 или 15 человек.

Печка возле двери, нары в два этажа. Первую зиму держались вместе с Паулсом Димитерсом, он был старше, с Янисом Бендзисом, если вы читали эту книгу, то это о нас.

Держались все вместе. Да какие из нас были рыбаки - у нас и подходящей одежды не было. Но зиму все же продержались. У меня было одеяло, отрезал от него, чтобы ноги обмотать. Еще кто-то помог мне из старых веревок сплести лапти. Были и среди русских хорошие люди. Начальником у нас был Медведев. Никого не наказывал. На других точках были «штыри», там было труднее. Когда с лова возвращались, рыбку-другую захватишь домой, а это запрещалось, однако есть хотелось. Начальник никогда не стоял на берегу, не проверял, человеком был. Добрым словом хочется его помянуть.

Поставили мы эти дома. Дали нам инструмент -лом, смастерили какие-то сети. Осенью лед тонкий, прорубили, забили длинный шест, можно было затаскивать сеть. Когда лед становился толстый, дело продвигалось труднее, рыбацких навыков ни у кого не было. Я за зиму сдал килограммов 50 рыбы, но как-то выжил. Продукты выдавали по норме.

В ту зиму доставили белую муку из Канады, люди от нее страдали, ржаной муки не было, особенно плохо приходилось людям постарше, я молодой, выдержал. Это была самая трудная зима.

Дров тоже не было. Остались брусья после строительства домов, стали мы пилить их на дрова, хотя они и охранялись.

Наступило лето, и снова нас стали делить, развозить по точкам. Меня оставили на месте. А товарищей отправили.

Следующая зима была легче, мы уже попривыкли. Да и одеждой снабдили, ватными брюками. И я стал работать в бригаде с латышами из Курземе.

Научились ходить под парусом, ловили сетями. Во время войны брали всю рыбу подряд, после войны установили размер. Сначала груз надо было тащить на себе, позже научился ездить на собачьей упряжке, там собак выращивали.

Помню еще, как давали нам фронтовое задание - выловить столько-то рыбы. Осенью рыба уже не ловилась, приезжали уполномоченные, ругали,

страница 490

предупреждали. А мы задание не выполняли, просто не могли выполнить.

Весной 1945 года сообщили, что одна бригада должна спуститься еще ниже по течению. Вначале латышей в колхоз не брали, потом взяли, работали в колхозе. Нормы уже не было, сколько наловил, на столько и рулонов выдавали. На один рулон, например, можно было получить столько-то и столько граммов муки. А рулонами назывались эти бумажки потому, что были скручены в рулоны. Стало лучше, уже можно было хлеба вволю поесть.

И вот сказали, что придется ехать вниз, в Енисейский залив. У нас тогда еще собак не было. Сложил я свои пожитки в саночки, не много их и было. Шли мы десять дней, от точки до точки. Из Дорофеевска в Кентеевск, потом в Лайду и через Енисей.

Там задержались дольше, там были латыши. Направили нас в точку недалеко от Диксона - открытое море, Енисейский залив, напротив остров.

Было нас четверо латышей и четверо немцев. Среди нас трое мужчин и одна женщина, и у немцев так же. Женщины работали, но больше готовили. Пошли мы к охотнику, хотя дом у него был небольшой, но один конец нежилой, так мы и жили ввосьмером в одной комнате.

Весной весь залив был забит бревнами. Вероятно, сплавляли плоты, но их поразбивало, одни бревна. Ну, мы и построили себе избушку.

Мы должны были ловить дельфинов и белых китов. Сейчас это запрещено, а тогда ловили, не знаю, для какой надобности. Были сети с ячейкой 50 сантиметров, пропитанные дегтем веревки. Потом привезли более прочные, капроновые. Сети надо было ставить, когда лед сойдет, тогда дельфины заходили в залив из Ледовитого океана. Заходят в Енисей, а плывут от мыса к мысу. Был там такой мыс, где мы ставили сети, дельфины запутаются и без воздуха задыхаются. Использовали дельфинью кожу и жир. Мясо, вероятно,

страница 491

было предназначено на корм собакам. Все строго учитывалось, потому что от этого зависел наш заработок.

Зимой возвращались на свою стоянку, с собой у нас был бочонок с жиром, но дельфиний жир -это не свиной жир. Нам говорили, что жир солят в бочках, и кожу тоже. Кожу, вероятно, использовали на упряжь, хотя она толстая, возможно, специально обрабатывали.

На следующий год мы вернулись в Дорофеевск. Весной мы уже ездили на собаках, собачки к тому времени подросли. Конечно, было легче. Ловили три лета.

Весной 1948 года немцев вербовали на Южный Сахалин. Многие тогда уехали. Ребята еще смеялись - что значит «вербовали», надо было ехать, и все тут. В соседнем селе, в Иннокентьевке, тоже был колхоз, решили, что это нерентабельно, и объединили в один. В нашем колхозе ловилась мелкая рыба, меньше 32 сантиметров, и весной 1953 года решили

перебраться в Иннокентьевку. Там и латышей было больше, возникали семьи, появлялись на свет дети. Я тоже женился, жена моя из-под Вентспилса. Было это в 1949 году. Решили, что будем жить вместе, надо было поехать в сельсовет, как его называли «кочсовет», местные ведь кочевали. Фактически совет этот к ним приезжал.

Поехал туда, когда решили зарегистрироваться. Была там такая... фамилию не помню. Не хотелось ей, видно, к нам ехать, 60 километров на собачьей упряжке - это два дня. Сначала в Иннокентьевку, потом в Лайду. Сказала, даст документы, пусть жена распишется, а я потом привезу их обратно.

Взял я документы, дома отметили, отвез обратно недели через две, она мне выписала свидетельство о браке.

Прошло два или три года, уже и дочка родилась. Вдруг сообщили, что репрессированные не имеют права менять фамилию. Приехал чиновник, выписал новое свидетельство, на две фамилии. Жена моя

страница 492

была Краулис, я Рейманис. Дочка еще маленькая, только смеялась.

Судьба у нас с женой была одинаковая, только она из-под Вентспилса, я из Риги. И вот на Севере встретились. Уже освоились с жизнью на севере, была одежда, навыки.

Регулярного сообщения там не было, когда мы собрались домой. Редко из Дудинки отплывал списанный катер, вероятно, военный трофей, - раз в неделю. До Лайды и обратно. Договорились, что едем домой.

Дочка подрастала, мы не хотели пускать ее в русскую школу, лучше все же в Латвии, в латышскую школу. И вот в 1956 году мы поехали домой.

Разрешение получили еще зимой 1955 года, но выехать оттуда возможности не было, самолетов тоже не было. Лето еще отработали. Сталин уже умер, жизнь стала легче. Не на Севере, конечно, морально легче - появилась надежда, что вернемся домой, все собирались в Латвию, мы тоже.

Приехали в районный центр, где собрались все чиновники и милиция. Нам нужны были паспорта.

Чиновник, выписывавший паспорта, куда-то уехал, пришлось ждать неделю. И получилось так, что как только приехал чиновник, пришвартовался и катер, который должен был отвезти нас в Дудинку. Все делалось в страшной спешке. Мне выписали еще одно свидетельство о браке, так что их у меня целых три, выдали и паспорта. Фотографии уже были готовы. В старом советском паспорте указывалось место рождения, и мне записали «Латвийская ССР, Саратовская область». Но куда деваться, пришлось с таким ехать. Жил с таким паспортом долго, пока новый не выдали.

Мама с сестрой приехали раньше, но они жили в Риге, на улице Шампетера, в маленькой комнатушке. Когда спали, ноги надо было сунуть под стол - их самих было четверо. И тетушка жены написала, чтобы приезжали в Вентспилс. Только через четыре года удалось переехать в частную квартиру. А эту получил в 1970 году, когда работал шофером в мелиорации.

Последний раз отца видел на станции в Торнякалнсе, когда он вышел из вагона. И это все. Так было у многих.

 Reimanis Luiss Kārļa d.,
dz. 1924,
lieta Nr. 17504,
izs. adr. Rīgas apr., Rīga, Vēja iela 20-8 ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Tasejevas raj.,
atbrīvoš. dat. 1956.01.04

Dzimšanas datums:21.10.1924 
Miršanas datums:16.10.2016

Reimanis Kārlis Friča d., dz. 1898, lieta Nr. 17504, izs. adr. Rīgas apr., Rīga, Vēja iela 20-8

Рейманис Карлис умер в Усольлаге в 1943 году страница 517 Aizvestie P-1191

################################################################

Для поиска дела по дате рождения или букв имени и фамилии используем запрос

на сайте http://www.lvarhivs.gov.lv/dep1941/meklesana41.php

иногда помогает https://nekropole.info

Дети Сибири ( том 2 , страница 488  ):

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2015 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.