14 06 1941

Раутенберга Визма ( Аришева ) родилась в 1938 году в рабочей семье.

Я родилась в Вентспилсе, в рабочей семье.

Отец ходил в море, механиком на судне,

был он также офицером морских айзсаргов.

Мама была домохозяйка.

14 июня около трёх ночи с большим шумом в дом ворвались чекисты,

вместе с ними два латыша.

Дали час на сборы.

Отец сразу сказал маме, что это дело рук Вилиса Лациса, оба они ходили в море в своё время,

и  были у них политические разногласия.

Отец отдал оружие.

страница 477

Я родилась в Вентспилсе, в рабочей семье. Отец ходил в море, механиком на судне, был он также офицером морских айзсаргов. Мама была домохозяйка.

14 июня около трех ночи с большим шумом в дом ворвались чекисты, вместе с ним два латыша. Дали час на сборы. Отец сразу сказал маме, что это дело рук Вилиса Лациса, оба они ходили в свое время в море, и были у них политические разногласия. Отец отдал оружие. А для мамы главное было не забыть мой горшочек.

Папина первая жена умерла, и дочку Ингриду забрали вместе с нами. Отвезли на станцию, возле вагонов рассортировали. Солдаты отобрали и у мамы, и у отца обручальные кольца, и мама решила, что поведут на расстрел. Два или три дня стояли на станции в Вентспилсе. Родственники забрали сводную сестру. Мамина сестра пришла и за мной,

но ей меня не отдали.

Ехали долго. Помню, что в вагоне люди вдруг начинали плакать, вдруг начинали петь. Началась дизентерия. Умер ребенок, открыли на ходу дверь и ребенка выбросили... Я затихла, как та мышка, -стало страшно, как бы и меня не выбросили. Кормили плохо. Не хватало воды. Долго ехали, подолгу стояли.

Приехали в Томск. На лошадях отвезли в село Терентьевка. Прожили там около года. Мама работала в поле, собирала огурцы.

Зимой было очень холодно. Нас

на пароходе повезли дальше на Север. Пароход был переполнен, начал тонуть. Люди стали выбрасывать за борт столы, швейные машинки. Все перемерзли. Привезли в Дудинку, оттуда в Левинские Пески. Латышей

там было мало, в основном поволжские немцы. Маму на неделю забрали, дома я оставалась одна. Летом мама вылавливала из Енисея бревна, зимой ловила рыбу.

Жили в землянке, спали на нарах, внизу. Зимой, помню, косички примерзли к стене, мама своим дыханием отогревала. Во сне ко мне приходил чертик, заманивал меня вниз - под нары. Листали книжки с картинками, и становилось так тепло! Было мне четыре года.

Посреди землянки стоял большой котел, в котором один раз в день варили рыбный суп, и мы становились в очередь со своими мисочками. По-русски говорила плохо, зато хорошо по-немецки с немецкими детьми. Мама меня научила: «Пожалуйста, дайте мне ухи!». Стояла в очереди и повторяла: «Спасибо! Пожалуйста!». Все смеялись.

Однажды мама достала розовое туалетное мыло. Предупредила меня - не тронь! Я подумала, что это что-то вкусное. Куснула - невкусно.

Пошла в школу. Была серая бумага и огрызок карандаша. В пять лет уже свободно читала. Русский язык освоила.

Началась у меня цинга. Увезли в Дудинку, в больницу. Стало лучше, забрали домой. Через пару месяцев снова началась цинга, и снова меня увезли в больницу. И тогда мы с мамой убежали... Было лето, и мы жили в Дудинке под лодкой. Когда начинался дождь, затыкали дырки в днище. Приближалась зима, и мы пошли с мамой в спецчасть - сдаваться. Обратно маму не отправили.

Жили мы - несколько семей -в одной комнате, были и местные. Было холодно. Мама работала в пе-

страница 478

карне, по крайней мере, воду давали. Нищета была страшная.

Мечта была наесться до отвала. Так мы и мучились: мерзли и голодали. Чтобы выжить, воровала уголь, корм, предназначенный быкам. Как бомжик, шныряла по помойкам, собирала картофельные очистки, листья капусты... Когда однажды украла у рыбаков рыбу, помню, бежала и орала благим матом... Почему, не знаю, но бежала и кричала. Когда крала уголь, с вышки кричали, что стрелять будут.

Помню, ходила в школу. Жили мы тогда в бараке. Умерла Соня, и нас, детей, попросили, чтобы мы день посидели возле трупика... Сидели. Нашли в кладовке банку с вареньем. По ложечке, по ложечке, все варенье и съели, а потом испугались, что накажут. Намазала палец вареньем, потом рот умершей девочке намазала. Когда пришли родители, сказали, что Соня встала и все варенье съела... Всякое было.

Мама в 1945 году вышла замуж второй раз. А я все время ждала отца. Муж мамин был тоже высланный, украинец. Стало жить легче. Мне уже не надо было воровать, но отчим не разрешал нам с мамой говорить по-латышски. Когда родился сводный брат, он меня вообще возненавидел. Мама попросила его уйти. Остались мы одни, но после войны жить стало полегче. Мама работала в ветеринарной клинике, ездила к оленям, привозила иногда мясо. Трудно было с жильем - то в одном месте, то в другом.

В Дудинке я окончила 10-й класс. Освоила и латышский язык - мамина сестра присылала нам газеты. Прислала и сказки Пушкина - синюю книжку с золотым петушком. Сама все прочитала.

В Дудинке платили мало. В Норильске платили больше. Я хотела поступить в медицинский институт, поступила в Казани. На фармацевтику, но мне не понравилось. Хотела учиться в Норильске в горном институте, но провалилась на химии. Так

страница 479

и осталась с десятью классами, работала в аптеке бухгалтером, зарплата маленькая - 53 рубля.

Мама вышла замуж в третий раз. Он тоже был ссыльный - прокурор из Литвы. Работящий. Мама работала уборщицей в порту. Приемный отец получил квартиру на берегу Енисея. Дом старый, холодный, но было свое жилье.

В 1958 году мама съездила в Латвию - к тете в Кулдигу. Но они и сами жили бедно. Мама вернулась в Сибирь. Мама приехала в Латвию в 1964 году - с мужем и братом. Я к тому времени и сама была замужем, были дети. И я осталась. Когда с мужем отношения совсем разладились, все бросила и приехала домой.

Дали мне никудышную комнату, и я пошла в партком. Зашла в кабинет секретаря, с тремя детьми, младший описался, я сняла ползунки, повесила на радиатор и сказала, что никуда отсюда не уйду... Выделили мне комнату в полуподвальном помещении. Поехала я в Даугавпилс, выучилась

на маляра. Там прожила десять лет. Мама с мужем построили в Вентспилсе дом, началась нормальная жизнь.

Здесь весной все бегут смотреть ледоход на Вейте. Да смотреть здесь не на что! Как у нас на Енисее лед шел! Дома сносило! Как ни было трудно, душой приросла к Северу. Так хочется съездить. Но возможностей нет. Во сне Дудинку вижу. Я всю жизнь отца ждала. Уже и старая была, а все ждала... Если мать жива, почему отец не может быть жив?

Много времени прошло, пока дождались реабилитации. Узнали, что отцу не давали работу, так как он не подписал какие-то бумаги... А кто не работал, тому не давали есть. Умер он голодной смертью. Ему было 42 года. Если бы деньги были, съездила бы в Вятлаг, посмотреть на это место. К сожалению, нет такой возможности.

Я много перенесла. Но все прощаю. Это была воля Сталина. Одного не могу простить - что убили отца.

Rautenberga Vizma Jāņa m.,

dz. 1938,
lieta Nr. 20113,
izs. adr. Ventspils apr., Ventspils, Kapteiņu iela 1 ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Sovetskas raj.,
atbrīvoš. dat. 1956.04.04

Rautenbergs Jānis Jura d., dz. 1902, lieta Nr. 20113, izs. adr. Ventspils apr., Ventspils, Kapteiņu iela 1

Раутенбергс Янис Юрьевич умер в Вятлаге 4 3 1942 дело 20113 страница 670 Aizvestie

 Для поиска дела по дате рождения или букв имени и фамилии используем запрос

на сайте http://www.lvarhivs.gov.lv/dep1941/meklesana41.php

Дети Сибири ( том 2 , страница 477  ):

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2015 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.