14 06 1941

Озолиня Инара родилась в 1936 году.

 страница 178

Звать меня Инара Озолиня. Родилась я в Лау-берской волости Огрского района. Отец и мать преподавали в местной школе. Отец преподавал и военное дело, а мама окончила учительский институт и до 6-го класса могла преподавать все предметы.

Наше хозяйство считалось новым, было у нас 26 гектаров, считались богатыми по сравнению с нынешними временами. Большой хлев, коровы, три лошади, мелкая живность.

В 1941 году нас всех - маму с тремя малолетними детьми - вывезли в Россию. Сначала всех из Лауберской волости привезли в Сунтажи, ждали, пока не укомплектуют состав семьями с других хуторов, из волостей. Отец был командиром айзсар-гов и знал, что будут высылать, поэтому ушел в лес. Он решил, что если его не будет дома, то и нас не вышлют. Но когда увидел, что нас увозят, на лошади примчался в Сунтажи, догнал нас. Один раз они с мамой встретились в Сунтажи, потом каждого посадили в отдельный вагон и привезли сначала в Ригу, а потом эшелоны шли параллельно. Захватить с собой ничего не успели. В два мешка запихнули какие-то вещи - мама растерялась, к тому же дело было летом, когда весь скот на пастбище, она и об этом беспокоилась, так что толком ничего не взяли, и бабушка привезла на станцию в Сунтажи хлеб и сало. Помню, захватила еще и мамин народный костюм. И всем нам из него в России пошили какую-то одежду.

Дорогу помню плохо. Запомнилось, что выпустили из вагона на какой-то луг. Обратно в душный вагон идти не хотелось. Мама рассказывала, что ей пришлось отрывать нас от земли - мы вцепились в траву и не хотели идти обратно. Ехали долго и приехали в Дзержинский район Красноярской области. В дороге нас одолели насекомые, всякие кожные болезни.

Потом приехали из колхозов, отобрали тех, кто мог пригодиться в хозяйстве. Нас мама обхватила, мы маленькие были. Младшей сестренке было всего два года. Мне пять, старшей семь лет. Обхватила и сидела. Ее никто не брал. Они думали - что с нее взять, с женщины с тремя детьми. И у второй семьи из Лаубере было три девочки. И обе семьи отвезли в один колхоз. Так мы там и остались - две семьи в колхозе имени Сталина. Насколько помнится, вначале у мамы не было никакой серьезной работы. Летом колхозники уезжали в поле, брали с собой посуду с едой, потом посуду привозили обратно. Мы все ходили, обвешанные посудой и разносили тем, кому она принадлежала. Вот это я помню.

Мама была рукодельница. Когда она куда-то шла, по дороге вязала. И мы, совсем маленькими, научились вязать и на спицах, и крючком.

И еще нас обокрали. Помню, сначала мы спали в каком-то доме, кроватей не было, спали на досках... Я лежала с краю, рядом сестры. Ночью через окно вытащили чемоданчик и, кажется, срывали с меня одеяло, я так страшно испугалась... Ведь ничего не было, у нищих воровали.

Мама была человеком отзывчивым, своим рукоделием, помогая другим, что-нибудь да зарабатывала. Пошила нам из народного костюма одежду. У младшей сестренки было платьице. Сестер моих зовут Гундега и Байба. Шапочки мы сами вязали. У

старшей сестры беретик был.

Еды было мало. Собирали лебеду, крапиву. И в дождь и в грозу посылали нас рвать крапиву, руки, ноги обстрекаешь. Из лебеды пекли лепешки, прямо на плите. Возможно,

страница 179

это было и неплохо - болели мало, может, поэтому сейчас и живы.

Мама устроилась в контору уборщицей. Жили мы там же, в пристройке. Мы, девочки, нянчили детей у местных, присматривали за ними, играли. Игрушек не было. Из коровьей шерсти скатаешь мячик, такой твердый, что от земли отскакивал. В лес ходили, съедобные растения искали. Лилии в лесу росли, луковицы выкапывали и ели.

Местные к нам вражды не проявляли, сами были бедные. Коров в загоне не держали, бродили они по всему селу. Сухие коровьи лепешки служили для нас топливом. Кто-то строил из них дома. Одну работу, которую нам поручили, я помню: я должна была отнести в соседний колхоз какие-то бумаги, отчеты. Часто я их просто до места не доносила, бежать туда не хотелось, не помню, далеко ли. Когда спрашивали, куда бумаги делись, говорила, что на окно положила, вероятно, ветер унес. Всякие шалости за нами числились. Река за селом была, бегали купаться.

Помню, когда нам присылать стали семена брюквы, моркови, они удивлялись, не знали, что такие существуют.

А потом мы пошли в школу. В каком году пошла старшая сестра, не помню, я была на два года младше, училась по ее книгам, умела читать, писать. Конечно, по-русски. Школа находилась то ли в здании церкви, то ли в доме священника. Вокруг все было усыпано мелкими цветными камешками, ими можно было писать на доске. Когда нам присылали карандаши, мы их делили на части и меняли на продукты. Помню, меняли на яйца крохотные кусочки. Перья макали в чернильницы. Такую баночку, которую сегодня мы бы просто отшвырнули, нам давали в награду за хорошую учебу. И все-таки желание учиться было огромным. Мне кажется, книг из Латвии в то время у нас не было.

На работу в школу устроилась и мама из высланной вместе с нами семьи, с тремя дочками. Она убирала и топила печи. Зимой вставала рано-рано, чтобы мы могли прийти в теплые помещения. В школе было, кажется, два или три этажа. Дрова надо было носить наверх. Говорили, что там живут привидения, потому что школа была построена на фундаменте церкви.

Во второй семье одна девочка умерла, младшая там осталась, а мы все три выжили и вернулись домой.

У мамы была знакомая, жила она в соседнем селе, но к нам часто приходила в гости. Очень энергичная женщина. Когда в 1946 году детей стали увозить домой, она пришла и сказала: «Отправляй, отправляй детей!» Фактически отправлять можно было только детей, оставшихся без родителей, сирот, которые жили в детских домах. Но она сказала: «Отвезешь в Красноярск, а там уж как-нибудь довезут их и до Латвии». И мама посадила детей -всех пятерых - в машину, привезла в Красноярск. В поезде нас кормили. Все казалось таким вкусным! Ехали в обычных вагонах, я спала на третьей полке, однажды упала, но без последствий.

Привезли в Латвию. Заранее была договоренность с маминой сестрой, - они были близнецы, -что она заберет нас к себе. Она приехала, но нас сначала поместили в детский дом, накормили. Очень хорошо запомнилась баня, где нас помыли, избавили от вшей. Помню, как я снимала вшей с воротника, бросала на пол, давила ногами, помню звук. Не знаю, зачем мы это делали, мы ведь знали, что одежду прожарят. Выдали нам ношеную детдомовскую одежду. В каком детском доме были, не помню.

Мамина сестра отвезла нас в Друсты. Приехали в сентябре и сразу же пошли в школу. Я в 4-й класс, старшая сестра в 5-й, младшая - в 1-й. Вначале казалось, что будет трудно, но мы успевали, нигде по два года не сидели. Мне очень нравилась математика. Потом нас разобрали родственники, и папины, и мамины. У маминой сестры и своих было трое, все школьники, еще и хозяйство. Я жила то у одной папиной сестры, то у другой, ходила в разные школы - в Пуре, в Яунпиебалге, в Тукумсе. В танцевальном коллективе участвовала, в шахматы играла, в хоре пела.

Мама осталась в Сибири. Потом появились слухи, что матерей, чьи малолетние дети уехали в Латвию, тоже отпустят. Мама достала какие-то бумаги (но не о реабилитации) и приехала вместе с еще одной женщиной. Ехали через Москву, тайком, прятались. Ехали долго, поезда ходили редко. В Риге заявили о себе, как положено, и устроились на работу. Мама вначале жила у родных в Друсты, мы у других родственников. Я думаю, все было легально, она же о себе заявила... В 1950 году ее увезли второй раз... Сначала в 1949 году увезли ее сестру, у которой мы жили, вместе с мужем и детьми - как кулаков. Мы остались в тетином доме. Потом увезли и маму. Но ее везли как какую-то преступницу. У меня даже есть бумаги, что она якобы бежала из России. Но знали, как все было: с разрешения властей бежала к своим детям.

страница 180

В Друсты осталась старшая сестра. Я тогда жила в Пуре, младшая сестра в Яунпиебалге. Старшая сестра очень рано вышла замуж, 15 лет ей, кажется, было. Теперь она уже бабушка.

Маму увезли, на сей раз через тюрьмы и лагеря, в Соликамск. Там она пилила бревна на шпалы - работа не женская. Переживала за нас. Нам, младшим, жилось нормально, а старшая сестра работала на ферме, у нее муж и сын. Мама позвала ее к себе: «Приезжай, будешь работать по договору». Старшая сестра с мальчиком на руках, в ожидании второго ребенка, уехала к маме. Через пару лет уехала и младшая сестра. Я не поехала. Все работали, но маме не надо было переживать за детей. Хотя работали все тяжело.

В 1956 году они вернулись. Сначала приехали сестры: истек срок договоров. Потом и мама приехала. Я в это время училась в Сунтажской школе. Мы вернули свой дом, до этого там жили совершено чужие люди, не из Лаубере.

Я читала документы отца, у меня даже есть копии, в них говорится, что он был арестован. Его

кто-то предал... Так оно и было, кто-то доносил. Существует список жителей нашего поселка, две фамилии подчеркнуты красным, их и вывезли. В документах сказано, что он состоял в Крестьянском союзе и в организации айзсаргов. Приговорен к смертной казни. В 1941 году увезли, в 1942 году расстреляли. В архиве мне отдали и фотографии. На одной он красивый человек. На другой - годом позже - узнать можно с трудом. Были такие две фотографии.

Мама непрестанно интересовалась судьбой отца. Все время писала из России. И все время приходил один ответ - осужден на 10 лет, отбывает наказание в одной из шахт.

В свидетельстве о смерти указано, что он был расстрелян в 1942 году.

Документы отца я получила в отделе внутренних дел, на бульваре Калпака, а мамины на улице Стабу. И фотографии тоже. 17 марта 1993 года я была в Комитете безопасности. Там теперь находятся все документы репрессированных. Там и мои письма, в которых я просила разрешить маме

страница 181 том 2

приехать в Латвию... Мама, вероятно, говорила, что дети должны писать и требовать, чтобы ее отпустили, что мы здесь одни.

В 1954 году я окончила Тукумскую школу и приехала в Ригу. Остановилась у двоюродной сестры. Учиться пошла туда, где платили самую большую стипендию. Поступила в Электромеханический техникум, при заводе В ЭФ.

Жила только на стипендию, все мои были в России. После окончания работала на электроламповом заводе в Яунмилгрависе. Вышла замуж. У меня два сына, шестеро внуков. С мужем расстались, а сейчас он уже умер. Дети живут нормально, не могу сказать, что плохо. Старший живет в доме, который нам вернули, но все никак не приведет хозяйство в порядок.

Мама умерла в 1992 году, было ей 95 лет. Все мы отца пережили. Мама очень любила отца... У нее о любви вообще было идеальное представление. Были, кто предлагал ей руку.

Все люди работящие, порядочные. Но она всем отказывала, все ждала отца. Был случай, когда у нас

появилась надежда, что он жив. Свидетельства о смерти мы еще не получили. Маме пришла посылка. Там было все, чтобы сшить что-то: отрез на пальто, нитки и пуговицы, подкладка, белье, отрез на платье... Мы подумали, что отец, возможно, за границей, он и прислал, вероятно, официально не мог, прислал через постороннего человека... Но оказалось, что это была какая-то благотворительная организация, которая помогала семьям, потерявшим главу семьи.

Мама все надеялась, где она только не была, куда только не ездила в поисках отца. Ответы приходили разные - то он был в шахте и там умер, то жив и здоров, отбывает наказание, то ему дали не 10, а 25 лет. Глупости всякие. Она все ждала, пока не пришло свидетельство о смерти...

Не скажу, что ненависть все заслонила. Раздражает только, когда русские снова устраивают пикеты и выдвигают свои требования. Мне кажется, что им ничуть не хуже, чем тем же латышским пенсионерам - законы для всех одинаковы. А с нами что сделали?

Ozoliņa Ināra Kārļa m.,
dz. 1936,
lieta Nr. 17717,
izs. adr. Rīgas apr., Lauberes pag., Plintis ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Dzeržinskas raj.,
atbrīvoš. dat. 1946.09.15

===================================================

 Для поиска дела по дате рождения или букв имени и фамилии используемзапрос

на сайте http://www.lvarhivs.gov.lv/dep1941/meklesana41.php

Дети Сибири ( том 2 , страница  178 ):

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2015 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.