14 06 1941

Ошупа Беатрисе ( Плейкшне ) родилась в 1924 году.

страница 203 том 2

Я Беатрисе Плейкшне, родилась 21 августа 1924 года. В прошлом году отметила свое 80-ле-тие. Родилась я в Лудзе, там и прожила первые 16 лет своей жизни. Училась, не успела сдать один экзамен - историю. Свидетельство об окончании гимназии я не получила, нас выслали. В семье были еще отец, мать и брат, в 1937 году отец в кредит приобрел дом. Сделал серьезный ремонт, но пожить в нем нам не довелось - выслали. Мама не работала, брат был младше меня на два года, учился. В Лудзе мы чувствовали себя не совсем уверенно, поэтому отец уехал в Ригу, устроился работать, со временем и мы собирались переехать в Ригу, но не получилось. В момент высылки отец был в Риге.

Отец возглавлял кредитное общество, и оно находилось в нашем доме. В то страшное утро 14 июня раздался громкий стук, вошли двое или трое вооруженных людей и вместе с ними сапожник Паньков, у них с отцом были дружеские отношения. Сообщили, что нас высылают из Латвии. Мама была в ужасе, думала только об одном: если высылают нас, то что будет с отцом. Сказали: «У вас есть полчаса, соберите вещи!» Какие вещи, ответила мама, если идем на верную смерть. Спасибо тому сапожнику, который очень тщательно собирал наши вещи, - что он положил, то у нас и было. Вещи мы продавали или меняли на продукты, одеты тоже были, эти вещи нас спасли. Мы думали, что высылают только нас, но когда вышли на улицу, в машине уже сидели знакомые из соседнего дома. А на станции в Лудзе нас ожидали вагоны, в которых перевозили скот, мне помнится, стоял плач, вой, было ужасно, когда разделили семьи. Брата не взяли, ему было 14 лет, ребят постарше посадили отдельно и только утешали: не 

волнуйтесь, в конце пути встретитесь. Это была очередная ложь, так как на какой-то станции вагоны с мужчинами отцепили, куда они уехали, не знаю, а мы продолжили свой путь.

Ехали долго и в ужасных условиях. Успокаивали слухи - предсказатель Финк сказал, что когда созреет брусника, мы будем уже дома. Тонущий хватается за соломинку, так было и с нами. В дороге поняли, что началась война, но это нам ничего не дало. Подолгу стояли на станциях. В пути многие умерли, ведь были и старые люди, и дети, страшно было, что их хоронили где-то вдоль железнодорожной насыпи.

Время от времени нас выпускали, давали кашу и кипяток. Поездка была ужаснейшая. Привезли в Дзержинский район, возле Канска. Кто был совсем без сил, того везли на лошадях, прочие шагали рядом. Согнали нас всех как на скотный двор, и под открытым небом мы ждали решения своей дальнейшей судьбы. Приехали из колхозов, выбирали тех, кто покрепче, семьям с маленькими детьми пришлось долго ждать своей очереди.

Прекрасно помню, как мы приехали в колхоз, нам указали на недостроенный дом. Одежда наша промокла, мы ее повесили сушиться, и набежала целая толпа - и взрослые, и дети, - рассматривали нас, потому что им сказали, что привезли фашистов. А когда мы у них спросили, что им надо, нам ответили, что пришли посмотреть. Первая ночь была ужасная - на нас напали полчища клопов. Спать было невозможно, мы вышли на улицу. Так мы там и мучились, в этом доме. Потом у всех начался понос. Удивительно, как мы вообще выжили. Начали искать другой приют. Нашли некую Каулиню - она была похожа на

страница 204

ведьму, старая такая женщина, она нас приняла, спали мы у нее на полу, но хоть без клопов.

Брату было 14 лет, мне 16, ходили мы с ним на работу на дальние поля. Косили, потом хлеб убирали, колхозники там же и ночевали, но условия были ужасные, и мы с братом отправлялись домой. Пару часов дома, и утром обратно - рано утром надо было быть на работе.

В колхозе было много латышей, к работе относились кто как, были и такие, кто говорил: «Мы не работали и работать не будем!». Я была свидетелем этому и в колхозе, и позже на севере, и эти люди быстро уходили, потому что им не на что было жить. В колхозе нам ничего не платили.

Фактически колхозники зла к нам не испытывали, они видели, что мы просто несчастные люди, и им никакого зла не хотим и не причиняем. Они нам говорили: «Только не вступайте в колхоз, а то придется платить налоги и деньгами, и натурой, и от колхоза никогда не избавитесь». А тогда за это шла такая борьба! Довольно долго и меня, и всю молодежь каждую ночь в 12 часов вызывали в сельсовет. Начальник усаживал нас в своем кабинете и начиналось: «Вы все тут фашисты, вам только дай в руки оружие, всех нас перестреляете, работать не хотите...». Помучает нас часа два, потом отпустит. И так продолжалось долго, каждую ночь. Но никто из латышей в колхоз не вступил, так и минула осень. Сами они жили очень бедно, они удивлялись нашей одежде, как вообще люди такую могут носить, жили очень бедно, кругом нищета. Культуры никакой. Трудно было привыкнуть жить с этими людьми, но делать было нечего - приходилось.

Наступила весна, и пошли разговоры, что нас куда-то повезут. В мае сказали, что повезут на Север. А старики жалели: «Ах, вы, бедные, куда вас повезут, там птица на лету замерзает». И посадили нас на баржи, условия нечеловеческие, кого в грузовой трюм, кого на палубе оставили, под дождем, не кормили, люди заболевали. Плывем, стоим, группу высаживают, плывем дальше, нас высадили в Усть-Пор-те. На берегу Енисея. Песок, до нас никому никакого дела, хорошо, что лето было, тепло и светло, солнце вообще не садилось. Но что делать дальше? Нашли какие-то банки вместо посуды, к счастью, у нас еще была какая-то одежка, и мы, три семьи, купили хибарку на обрывистом берегу реки. Нас было девять человек в этой хибарке, остальным велели строить барак. Называли его бараком смерти, условия там были чудовищные. Двухэтажные нары, не так что

у каждого своя лавка, все спали вповалку; у голодных, изнуренных переживаниями людей завелись вши, целые полчища. Мы в своей будке хоть от этого были избавлены. А там человек утром просыпается, а рядом труп. Там умерли многие. Там, где мы были, царила вечная мерзлота. Там была гора, и мертвых за ноги на веревке тащили вверх на гору. Глубокую яму вырыть было невозможно, трупы укладывали один на другой, землей едва присыпали. Говорили, что потом бедные эти люди стали пищей для зверей. Начало там было очень и очень трудным.

Прошли годы, пока не начали строить консервную фабрику, построили ее ссыльные. И стали выпускать консервы. Часть высланных увезли на лов - им вообще было тяжело, надо было рубить проруби во льду, холод страшный, надеть нечего, так они там и ловили. Рыбу привозили в Усть-Порт, перерабатывали, так у людей появилась работа.

Мне повезло, послали меня в контору, вначале ученицей, потом я стала бухгалтером, начисляла зарплату. Это счастье, что мне не приходилось выполнять тяжелую физическую работу. Но все равно - когда привозили соль, все работники из конторы шли ее выгружать, носили мешки с баржи на крутой берег. Жуткая работа. Мама работала сторожем, брат недолго поработал, потомо пошел учиться. Была школа, где преподавали латыши, но он учился в русской школе, окончил, потом работал на фабрике.

Весной, когда Енисей освобождался ото льда, сплавляли лес. И мне пришлось там поработать -ловить и вытаскивать на берег бревна, все бревна были пронумерованы. И еще работа - собирать в тундре мох. Им конопатили просветы между бревнами, когда строили дом. Стекла не было, привезли похожую на пергамент бумагу, ею «стеклили» окна. Снаружи ничего, но холод был страшный, и в стенах оставались щели. Мы из своей хижины тоже перешли жить в такой бревенчатый сруб. У каждой семьи был двухэтажный дом, с плитой, можно было уже и чистоту соблюдать.

Хлеб нам выдавали по норме, кажется, 400 граммов, но хлеб был ужасный. У нас у каждого был мешочек, куда мы складывали крошки, счастливый момент наступал, когда много крошек собиралось. Мы тогда говорили, что ничего больше не нужно, было бы хлеба сколько хочешь и сладкий чай. Так там было. Там было много интеллигентных латышских семей: супруга книгоиздателя Розе с дочкой Айной, госпожа Куплайс с дочерью. Куплайс был,

страница 205

кажется, адъютантом Улманиса, Майя была очень красивая, у нее были красивые волосы и она не хотела их прятать, простудила голову и умерла. И Айна Розе писала от имени Майи письма Куплайсу - ужасно все это. Электричества не было, наливали в плошку отработанное масло, вставляли фитиль - это был наш свет. На одном берегу Енисея были мы, на другом нефтяная экспедиция. Мама что-то для них вязала, так и подрабатывала, они расплачивались мукой, а мука такая - просеют, а мякину маме за работу. Мы ее варили в отработанном масле и получалась вкусная каша. Там была замечательная рыба, но нам не доставалось. На консервной фабрике были рыбьи головы - вот и вся наша рыба. На талоны нам выдавали спирт, а так как нам он был без надобности, а у ненцев был хлеб, который они возили в страшно грязных мешках, мы на хлеб меняли спирт и табак. Хлеб обжаривали, чтобы ничего не выбрасывать.

Мы были молоды, и жизнь требовала свое. Собирались в сарае, который называли клубом. Шустрые латышские ребята достали где-то музыкальные инструменты. Перевели латышские народные песни на

русский язык, они пели, мы танцевали; как бы мы не переживали, как бы не было трудно, все-таки становилось легче, когда собирались и вместе проводили время. Книг не было, радио не было. Летом почту привозили на пароходе, зимой иногда на самолете, и когда привозили почту, был праздник. Присылали журналы, могли обмениваться. Кому-то писали, что скоро отпустят, об этом узнавали все, и снова летали как на крыльях. Но снова Енисей скрывался подо льдом, наступала суровая зима, и снова мы жили ожиданием весны. Лето было очень коротким, солнце не садилось, но было страшно много маленьких мошек, страшнее комаров. От комаров спасались сетками, а от этих мошек спасения не было. А еще если и безветренно, вообще было ужасно, в тундру за мхом ходить надо было. Лед на Енисее сходит поздно, в июне чуть ли не шубу надевать приходилось, а потом вдруг наступала хорошая погода. Зато когда все зеленело, цветы расцветали - вот где была красота. А потом снова жили во тьме, и когда солнце возвращалось, видно было, какие у всех зеленые лица, страшно было смотреть друг на друга. Трудно было без солнца.

страница 206

Самую большую радость мы испытали, когда нашли отца. Отец был в Риге, когда нас выслали. Ясно, что он не находил себе покоя, приехал в Лудзу узнать о нашей судьбе. Но на станции его арестовали, до дома он так и не дошел.

На улице Стабуя познакомилась с делом отца -узнала и о его аресте, допросах, прочла все вопросы, которые ему задавали, все его ответы, и я не сомневаюсь, что все это правда, потому что на каждом листке стоит подпись отца. И если во время допросов он многие обвинения отрицал, то в протоколах после допроса все выдвинутые против него обвинения признал. Значит, можно понять, что людей заставляли признаться. Его отправили в Вятские лагеря. Он присылал нам весточки - треугольнички. Я все их сохранила. Столько лет прошло, буквы выцвели, и мы все письма отца переписали. Цензура жаловаться запрещала, и он писал, что у него все хорошо, что он сыт и одет, он только волновался за нас - что мы на севере делаем, где работаем. Он просил, чтобы писали мы все или хотя бы каждый из нас подписывался, чтобы он знал, что мы живы.

Он еще нас успокаивал. Его расстреляли 26 декабря 1942 года, его последнее письмо датировано 29 ноября, в котором он нас успокаивал, что война скоро закончится, что все будет хорошо и мы снова будем вместе. А решение суда о смертной казни было вынесено еще в начале ноября.

Есть отдельное дело на маму, на меня, на брата. Меня, например, выслали, как предательницу Родины.

В 1957 году мы написали просьбу об освобождении, но нас не освободили. Освободили семью жены брата, а нас - как членов семьи.

Из дневника:

«5 мая 1945 года, контора. Хочется что-нибудь написать, но писать придется столько, что не знаешь, с чего начать. Ждем ледохода, который может начаться со дня на день. 9 мая. Отпразднуем мир, кажется, и в нашей судьбе что-то изменится с окончанием войны, пока только разочарование, о, Боже, неужели же придется погибнуть здесь, на Севере, на земле голода и рабства. Каждое лето ждем чуда, которое вызволит нас из этих клешней дикаря, но

страница 207

лето проходит, и все оказывается пустыми разговорами, слухами, сплетнями. Енисей замерзает, и снова впереди длинная черная, холодная и мучительная зима. 14 июня ровно четыре года, как нас разлучили с Родиной. Воспоминания о Родине кажутся далеким прошлым, но можно закрыть глаза и мысленно пройти по дорогим улицам, тропинкам. Милая Родина, неужели же нам не суждено возвратиться! Самые лучшие годы позади, но так хочется вернуть хоть каплю из прошлого.

Нам надо было каждый месяц ходить регистрироваться. Надежда жила, только она нас и спасала. Когда Енисей покрывался льдом, надежды приходилось откладывать до следующего года. Без надежды вообще жить невозможно».

Когда нас выпустили из Усть-Порта, мы должны были подписать документы, что ехать можем куда хотим, но только не в Латвию. В 1957 году нам обещали северную надбавку - двойную зарплату, но никто не остался, и мы еще три года прожили в Красноярске, так как в Латвию ехать было боязно. Многих по этапу прислали обратно, а ты подписался, что в Латвию не поедешь. А если поедешь -нарушишь закон.

Приехали сюда, где нас никто не ждал. Дом стоял, но там была типография, сняли небольшую комнату. Приехали мы все. Я в Сибири вышла замуж и вернулась с маленькой дочкой. Там обзавелись семьей многие, моя дочь родилась в 1952 году, и она считалась репрессированной. Мама делать ничего не могла. Она умерла в 1970 году. Брат умер в 1984 году, он очень тяжело болел. Муж умер в 1982 году. Живу я сейчас с дочерью и правнуками.

Увезли меня ни за что. Жалко, что не сумела получить образование, какое сумела бы получить в Латвии. Отец не умер бы столь ужасной смертью. Лудза город небольшой, и там отца очень ценили. Среди жителей было много евреев и русских.

Бухгалтером я работала на Севере, и в Красноярске, а потом и в Риге, так всю жизнь и проработала бухгалтером. Дочка учительница, внучка тоже учительница.

Жизнь не сложилась, и не по собственной вине, что теперь говорить.

 Ošupa Beatrise Paula m.,
dz. 1924,
lieta Nr. 19406,
izs. adr. Ludzas apr., Ludza, Jaroslavas iela 22 ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Dzeržinskas raj.,
atbrīvoš. dat. 1957.05.10

################################################################################

 Для поиска дела по дате рождения или букв имени и фамилии используем запрос

на сайте http://www.lvarhivs.gov.lv/dep1941/meklesana41.php

Дети Сибири ( том 2 , страница 203  ):

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2015 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.