14 06 1941

Ниедра Райта ( Шуста ) родилась в 1939 году.

страница 141

Я родилась 21 января 1939 года на хуторе «Струньки» Лиелплатонской волости. Брат Эдгаре на восемь лет старше. Отец крестьянствовал, был очень хорошим хозяином. Мама окончила все возможные школы домоводства, тоже была хорошей хозяйкой. Познакомились они, когда играли в театре, в те времена в Земгале, особенно в Елгав-ском уезде, это было почетное занятие.

Еще и сейчас люди вспоминают маму как хорошую актрису. Но после замужества она полностью переключилась на хозяйство.

Хозяйство насчитывало 60 гектаров. Основным занятием было животноводство, в латвийское время популярен был экспорт бекона, этим тоже занимались. Был большой фруктовый сад, особенно много было вишен. С реализацией проблем не было. Приезжал еврейчик - так мы его звали - оценивал, потом приезжала его команда, убирали и реализовали.

14 июня нас выслали. Это я знаю только по рассказам. В семье были отец, мать, брат, папина мама и я. Отец был командиром айзеаргов, мама - айзеарг. Жили открыто. Другом отца был Александр Чак, у нас сохранились фотографии тех лет. На обороте одной из них надпись «Близкому душевному другу». Отец дружил и с Гедертом Элиасом. Он

приезжал к нам рисовать, в доме висела написанная им картина.

В день высылки во двор въехала повозка с тремя людьми, вели они себя по-хамски. Отца дома не было, он еще раньше что-то почувствовал, получил какую-то информацию и, полагая, что будут забирать только мужчин, ушел из дома. А взяли нас всех. Бабушка пережила Первую мировую войну, беженство.

Она послала маму на чердак за мукой. За ней, конечно, следовал человек, разрезал мешок, мука высыпалась.

Ругался по-русски. Взяли в Сибирь мою самую большую куклу, больше меня самой. Было лето, никто не знал, что брать, куда повезут. У нас на глазах увели коров - и мама, и бабушка очень переживали.

Везли через лес, километров 10 - на станцию Мейтене. По дороге лошади остановились, ждали, когда привезут папину сестру Мирдзу Роне и ее дочек - Визму и Зайгу. Их отец Карлис Ронис, кавалер ордена Лачплесиса, был арестован еще раньше на таможне, где он работал. Мирдза страшно переживала, когда увидела, что ее старая больная мать тоже находится в машине.

Помню один эпизод. Мне захотелось по своим делам, на обочине дороги я сесть отказывалась, брат взялся проводить меня в лес. Охранник, что шел рядом, ткнул брата прикладом в бок, сказал: «Беги!» Но брат испугался, решил, что убьют. Потом-то он думал, может быть, зря не убежал. Вторая бабушка жила в Элее. Отец пришел домой, увидел, что забрали всех, сам пришел на станцию. Думали, что поедем все вместе. Отец успел продать кое-какой скот, у него были деньги, которые он передал маме, благодаря этим деньгам в первый

год мы выжили.

Мне рассказывали, что в вагоне я ела все, что мне давали. Ребенку, вероятно, проще. Попали мы в село Таргинка Красноярской области. Первую зиму жили нормально.

В июле следующего года, когда Енисей освободился ото льда, нас на пароходе отвезли на север, высадили в Хатанге. Брату было десять лет. И мальчики примерно его

страница 142

возраста стали рыть землянки. Первой умерла двоюродная сестра Зайга Роне, тетина младшая дочка; каждое утро кто-нибудь умирал. Многие оставляли мертвого хоть на день дома, чтобы получить и его норму хлеба. Умерла и мама. У нее была цинга. Было это в 1943 году. Большинство мучилось цингой, все ею болели. Мама не выдержала. Брат осенью приносил ягоды, на них мама еще как-то держалась. Варили хвою. Брат тонул в болоте, перемерз, он и сам мог уйти, его всего свело судорогой. А рядом умирала мама, она это видела и кричала. Он заставил себя двигаться, чтобы что-то делать, это его спасло.

Утром мама примерзла к бревнам, внутрь задувал снег, было холодно. Помню, что помои выливали прямо у двери. Кто-то ел картошку, потому что в помоях были смерзшиеся очистки. Мы соревновались - кто первый схватит эти очистки. Вокруг бродили дикие коровы, я их страшно боялась. Я и сейчас еще вижу сон - корова вламывается в дом через окна и двери.

Неподалеку еще раньше возник латышский поселок. Оттуда приходили люди и, как могли, нам помогали. Меня взяла к себе семья Янкович, возможно, потому что я была самая маленькая. Я выжила, мне было хорошо, была накормлена.

Помню мамины похороны. Ящик был из неструганых досок. Брат рыдал, я его успокаивала, потому что люди мне сказали, что мама теперь отдохнет, что здесь ей было очень тяжело. Я думала тогда, что умнее брата, потому что я это понимала, а он нет.

Остались мы с братом вдвоем, он очень обо мне заботился. Мама, умирая, сказала: «Заботься о сестренке, держитесь друг друга, тогда все будет хорошо». Мне действительно было хорошо. Помню цветочный луг, ели луковицы лилий. И вот в 1943 году нас забрали в детский дом. Жили там год. Мальчики что-то делали, я держала лучину. Мастерили даже художественные изделия. Я всегда была рядом с братом, за мной смотрели, все время чем-нибудь одаривали.

Родилась я 21 января, в день смерти Ленина, этот день в детском доме всегда отмечали. Один такой раз запомнился. Нарядили нас. В детский дом приходили продукты из Америки - молочный порошок, яичный порошок. Порошок был расфасован в картонные коробки, не помню, сколько там было, возможно, полкилограмма. Мальчики меня поздравили, подарили такую коробку, обклеенную

звездочками, разукрашенную. Внутри были разные вкусные вещи - кто что придумал. Я казалась себе принцессой. Недавно спросила у брата, что же там было внутри. Оказалось, вареные воробьи. А тогда мне казалось, что там невесть что. Это был мой первый день рождения в детском доме, мне исполнилось пять лет.

В детском доме была школа. Брат ходил, а меня не приняли. Я ужасно плакала и сказала, что в школу никогда не пойду, раз меня сейчас не приняли. И когда приехала в Латвию, в школу идти боялась.

Про один случай брат мне только сейчас рассказал - как нас хотели утопить. Посадили в баржу, дотащили по реке до того места, где ширина Енисея четыре километра, и отпустили. Ведь какие из нас работники, зачем нас зря содержать! Было нас около 50 и две воспитательницы - две девочки лет 15-ти. Их изнасиловали. Когда по счастливой случайности мы все-таки выбрались на берег, нас с братом отвезли в Дудинку, брат знал, что папина сестра Мирдза с дочкой Визмой живет в Дудинке. Но ей нас не отдали, потребовали доказательств, что она сможет нас содержать. Обе они работали на каком-то промкомбинате. Туда поступали одеяла из Америки. В мастерской их распускали, и латышки вязали кофты офицерским женам. Обе зарабатывали, и им разрешили нас взять. Так мы оказались у тети и бабушки.

Брат пошел столярничать. Ему было 15 лет. Я оставалась дома. Детям полагались специальные продуктовые карточки, по ним давали и сгущенное молоко. Бабушка каким-то образом ухитрилась припрятать одну баночку и подарила мне ее на день рождения.

Я любила детей, ходила их нянчить, но не считала это работой. За это мне всегда что-то давали. Там были воинские части, брат ходил смотреть фильмы. Я тоже ходила с ним, там впервые увидела кино. И меня снова посадили за стол и накормили супом.

Остались в памяти страшные ямы, доверху наполненные грязью. Говорили, что если в такую яму попадет человек, то утонет. И вот однажды, возвращаясь из части, я упала в такую яму. Страшно испугалась, но все кончилось хорошо, только вся я была, до самой красной шапочки, в грязи. В селе были длинные бараки, там жили бандиты. Помню, как одного хоронили, шли через все село, а гроб несли на кинжалах. Тут уж все по домам прятались, боялись. В Дудинке заболела коклюшем. Слышала, как говорили: не выживет. А я выжила.

страница 143

Плескалась в Енисее и провалилась в яму, уже тонула, и брат вытащил меня из воды за волосы. Не раз со мной случались всякие истории, но, вероятно, мне на роду написано было выжить.

Если меня чем-то угощали, я хоть самую малость, но спрячу в карман - несла брату. И когда в Латвию вернулись, прятала ему под подушку хлеб. Мы всегда заботились друг о друге.

В 1945 году брат отправил бабушке в Элею письмо-треугольник. Написал, где мы, написал еще, что сам он как-нибудь, а вот сестренку жалко.

В Латвии в то время по деревням ездили люди, которых называли спекулянтами. Сейчас их называют предпринимателями. Они везли из деревни в город продукты, торговали, а из города в деревню привозили разный товар: одежду, иголки, вообще все, чего нет в деревне. Одна такая предприимчивая женщина поселилась у бабушки Аниты Жи-глевицы. Фамилия ее была Усталс. Читали вечером они письмо брата, плакали. И тут эта Усталс говорит - я за ним поеду. У нее были дети - мальчик и девочка, года на два старше нас. Она придумала, что выдаст нас за своих детей и по их документам привезет нас домой. Бабушка, которая жила с младшей маминой сестрой, отдала ей все деньги. Помню цифру - 30 тысяч. Не знаю, насколько ценны были тогда эти деньги.

В деревне с собой ей дали ведерко с медом, мясо и другие продукты. Где мы, она знала, - в Дудинке. Почта в то время работала отлично. Мы знали, что за нами едут. Брат рассказывал мне о доме, и мне казалось, что это дворец с зеркалами. Эти вот зеркала и интересовали меня больше всего. Уезжать мне было жалко - появились подружки, но как только подумаю, что поеду в дом с зеркалами, смирялась.

Летом 1946 года она приехала, выдала себя за нашу мать, даже обняла меня. Нас посадили на пароход, это была тайная операция, но в последнюю минуту ссадили. Мы остались, она уехала. Команда парохода уговорила ее, чтобы ни за что не сдавалась, боролась. Она приехала в Красноярск, пошла в партийный комитет, выдала себя за члена партии с какого-то там года. В сумочку положила тяжелый предмет, чтобы думали, что у нее пистолет, как стукнет сумочкой по столу: «Вы что здесь детей голодом морите!». И добилась разрешения увезти нас в Латвию. Она вернулась за нами, и тут стало известно, что собирают детей до 16 лет и везут их в Латвию почти официально. Отовсюду собирали

детей. Из нашей семьи вернулись трое: я, брат и двоюродная сестра Визма Роне. Бабушка и тетя, конечно, остались.

Вернулась я - настоящая русская девочка. Знала пару латышских слов, в голове все перепутано. Говорила и по-немецки, так как в ссылке жили и немецкие дети.

Когда приехала, в школу не пошла, брат пошел в 3-й класс, летом с учителями окончил 4-й и 5-й. В 3-м классе ему было 17 лет. На фотографиях видно, какой он был маленький. Росточком мы были маленькие, гномики. Я в восемь лет едва до стола доставала. Вырос брат быстро. Отца искать боялись. Первые сведения появились в газете «Литература ун Максла» в 1989 году. Был опубликован список доктора Шнейдерса - те, кто умер в Вятлаге. Отец умер в Вятлаге 20 января 1942 года голодной смертью. За день до моего дня рождения, в возрасте 42 лет, крестьянин, крепкий мужчина. Мать осталась лежать в Дудинке, отец в Вятлаге.

Бабушка с папиной сестрой вернулись в Латвию в 1956 году. Бабушка выжила - мудрость помогла.

У меня один-единственный вопрос - за что нас выслали? За что нам пришлось перенести все эти муки?

Niedra Raita Vaira Jāņa m.,
dz. 1939,
lieta Nr. 20808,
izs. adr. Jelgavas apr., Lielplatones pag., Struņķi ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Manas raj.,
atbrīvoš. dat. 1946.10.06

Niedra Jānis Edgars Jāņa d., dz. 1900, lieta Nr. 20808, izs. adr. Jelgavas apr., Lielplatones pag., Struņķi

Ниедра Янис Янисович умер в Вятлаге 20 1 1942 года дело 10465 страница 261 Aizvestie

===================================================

 Для поиска дела по дате рождения или букв имени и фамилии используемзапрос

на сайте http://www.lvarhivs.gov.lv/dep1941/meklesana41.php

Дети Сибири ( том 2 , страница  141 ):

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2015 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.