14 06 1941

Ниедра Эдгарс родился в 1931 году.

 страница 138 том 2

Отец был командиром айзсаргов в Лиелплатонской волости, мама - айзсаргом. Выслали нас 14 июня 1941 года. Утром я еще спал, когда они, все трое, строем вошли в комнату, и головы повернуты в разные сторону, так что напомнили дракона с тремя головами, как в сказке. Мама опустилась на кровать и сказала: «Сынок, вставай, нас высылают».

Когда я встал, один из вошедших сдернул мой матрас. Бабушка имела представление о переездах, помнила опыт Первой мировой войны. Послала меня в клеть взять белой муки. Он высыпал весь мешок на пол. Бабушка собрала. Потом я пошел в клеть за мясом, он за мной следом. Мама хотел взять из ночного шкафчика золотые часы - нету! Не знала, как одеваться, куда повезут. На улице лето. Бабушка сказала - повезут расстреливать.

Проехали через лес до шоссе, другие отправились за папиной сестрой, один с винтовкой остался нас сторожить. Дождались тетю, и повезли нас на станцию Мейтене. Там стоял товарный вагон. Каждый взял с собой, что мог.

Отца в это время дома не было, видно, он что-то почуял. Его привезли после обеда, он решил, что нас взяли в заложники и явился сам. Детей из вагона выпускали, я сходил в магазин, принес папе две пачки сигарет. Маме я сказал - пойду домой,

она не отпустила - поедем все вместе.

Привезли семью Янсонс из Сесавы: саму ее и дочь Татьяну. Спустя время привезли и вторую дочку - Нину, измученную - по дороге ее изнасиловали, она криком кричала.

В Елгаве поезд долго стоял, вагон не открывали, на окнах решетки, да еще обвитые колючей проволокой. Приехал мамин отец на лошади. Я просунул в окошко руку, вытащил всю в крови.

Увидел, как дедушка изо всей силы хлестал лошадь, ни разу не видел до этого, чтобы он лошадь бил.

Привезли в Шкиротаву, сцепили вагоны, и эшелон тронулся. В вагоне было тесно, ногу некуда было поставить. Дышать нечем - только наверху небольшое отверстие. Пить не давали. Кричали -воды! В России на всех станциях названия были прикрыты тряпками, куда нас везут, мы не знали. К нашему вагону прицепили вагон с мужчинами. В Кирове его уже не было. Привезли нас в Канск, высадили.

В дороге один раз выпустили, когда сменился караул, всех обыскали. Умер в вагоне старик - его вынесли, его невестка родила мертвого ребенка, ее тоже вывели, с ней было еще двое детей.

В Канске поместили нас в загон и отобрали тех, кого собрались везти в Тагринку. До села добирались на лошадях несколько дней. Обзывали нас фашистами. Местные русские, конечно, видели, что никакие мы не фашисты. По сравнению с тем, что было потом, вначале ощущение было такое, что ты в какой-то сказке - они не понимали по-латышски, мы - по-русски. Но сибиряки совсем другие люди -сердечные, отзывчивые, жалели нас. Мы - мальчики - сгребали сено, у нас получалось. Женщины делали все подряд. Место было красивое - цвели

цветы, земля плодородная. Женщины управлялись одни - мужчин забрали на войну. В июле следующего года отвезли нас в Красноярск. Выделили хибару -четыре стены и печь. Клопов было полно. Пошел в школу, научился читать, писать. Сестренка ходила в ясли. Собирали колосья, коноплю. Есть хотелось все время, но не голодали.

В Красноярск плыли по Енисею на большом пароходе «Сталин».

страница 139

Высадили нас в тайге, на крутом берегу реки, в пустынном месте. Дали топор, пилу и скомандовали: «Шагайте!» И стали мы зарываться в гору.

Настелили поверху крышу. Наступила осень, и начался ужас. Были тут и поволжские немцы, и карельские финны. Пол в землянке застелили еловыми ветками и мхом - так и спали. Укрываться было нечем. Зима выдалась очень тяжелой.

Мы были лишние - нас уничтожали. Осенью народу было много, дожившие до весны еле ноги таскали. Никаких рентгеновских аппаратов не надо было: поставь против окна - насквозь видно все было, так мы истаяли. Не знали, как от цинги спастись: зубы шатались, выпадали. Не знали, что надо пить хвойный отвар. Приходилось носить дрова из леса на берег, где причаливали плоты. У мамы шалило сердце, не один раз она под грузом веток теряла сознание. Мама там и умерла. Я упал ей на грудь и плакал, она очнулась и говорит: «Зачем ты меня разбудил? Мне было так хорошо». Я сказал: «Я совсем один остался». Помню мамины слова: «Я знаю, сынок, ты вернешься на Родину, только

обещай мне одно - того зла, которое нам причинили, ты не должен даже в мыслях пожелать своему злейшему врагу». «Да! Только не умирай!».

Она прожила еще один день. Последние ее слова были: «Береги сестренку!». Не хочу об этом рассказывать, тогда во мне эта злость поднимается. Я остался один. Мама умерла 20 июня 1943 года, когда на Енисее тронулся лед. Похоронили ее на крутом берегу - земля немного оттаяла. Несколько дней я не говорил, что мама умерла, - получал по ее карточке хлеб.

Умерли многие. Вилсонсы из Цесиса - половина умерла, и сама, и две дочери. Страздиньши из Айзпуте - умерли все трое. Зубной врач из Элеи умерла в первый же год. У тети Мирдзы умерла дочка, перед самым Рождеством. Летом ели грибы, ягоды, травы, корешки. Зимой было трудно - хлеб давали раз в четыре дня. Человек привыкает, организм приспосабливается - меньше двигаешься, медленнее дышишь. Чувствуешь, как медленнее бьется сердце. И снег можно есть. Летом нас, оставшихся в живых детей, собрали в детском доме. Мы жили

страница 140

у тети Мирдзы. В детском доме была школа, но не было ни тетрадей, ни книг.

И среди немцев были коммунисты. Учительница была немка - она носила черное платье с белым воротничком, очки были завязаны ниткой. Директор была русская. Она добилась, чтобы нам давали кусочек хлеба и кусочек сахара. Приняли нас в пионеры, в октябрята, воспитывали будущих строителей социализма. Маршировали с ведрами на Енисей за водой, гордо салютовали.

Мы тянулись друг к другу, жили дружно. В нищете люди все же лучше. Между собой говорили по-русски и по-немецки. Помню, у сестры был день рождения - поймали четырех воробьев, зажарили, скопили сахара, отпраздновали.

А потом начался этот страшный путь... Пришла тетя Мирдза и сказала, что их посылают в Дудинку, а нас, детей, ликвидируют. Она дала мне буханочку хлеба, сказала - вряд ли еще увидимся. Мы с сестрой сходили к маме на могилку, так тяжело на сердце стало. Рядом была вырыта ямка - для меня. Но я выкарабкался. Съели этот хлеб, выжили...

И вот нас, 40-50 ребят, посадили в баржу, которую тащил за собой буксир. Завели в залив, буксир встал рядом с баржей. Позвали обеих воспитательниц - девочек 13-15 лет, велели сойти на буксир. На буксире были два члена экипажа и чекист. Нам насыпали сухарей, а девочек... Их изнасиловали. Одна девочка жутко кричала. Они считали, что с нами покончено. Согнали всех в трюм, закрыли люк и отпустили по течению. Баржа старая, погружалась все глубже. Плыли день, два, три... От голода совсем обессилели. И тут баржа остановилась, открылся люк и в нем показалась страшная голова. Это оказался эвенк. Баржа села на мель, левый берег был пологий, и ветром ее прибило к берегу. Нас вытащили. Они хотели нас утопить, сбросили вниз и изнасилованных девочек со словами: «Все равно подохнете!».

Девочки были немки. Эвенк варил рыбный суп. Показал, в какую сторону идти. Долго шли мы вдоль кромки берега, пока не пришли к рыбакам. По дороге ели улиток, дикий лук.

Потом на пароходике отвезли нас в Дудинку к тете Мирдзе. Работал на комбинате - зимой в столярке, летом на обжиге кирпича. В Дудинке в те времена ничего не было. В Норильск вела узкоколейка. Я ходил туда за углем - вокруг валялись человеческие черепа. Там зона за зоной. Тетя работала швеей. Есть было нечего. И я по ночам жил на этом комбинате, караулил, тут уж я хозяйничал. Они из рыбьих костей

варили клей. По вечерам я в эту жидкость крошил хлеб, вкусный получался суп.

В своих походах по тундре нашел однажды клык мамонта. Половину должен был отдать в мастерскую - из него делали язычки для рубанка, вторую оставил себе. Химическим карандашом написал бабушке в Латвию письмо, сложил листок треугольником, пробрался на судно и отдал его механику с просьбой бросить в ящик для писем. Отдал ему эту кость, иначе ничего не вышло бы. В Красноярске он бросил мое письмо в ящик - в то время такие были на вагонах. И бабушка мое письмо получила.

Одна женщина приехала за мной в Дудинку в 1946 году, назвалась Андерсоне, сотрудником отдела внутренних дел, захватила с собой документы своих детей. Она зашла в мастерскую и сказала: «Я твоя мама». Я обалдел, не может быть, подумал, у нее зубы не такие. Взяла она и сестру. Привела нас на пароход. Но кто-то доложил об этом органам безопасности, и нас с парохода сняли. Пришла милиция. Она сказала: «Какое вам дело, я приехала со своими детьми на экскурсию». Что еще она говорила, не помню. Звали меня тогда Адолфс, а не Эдгаре. Она поехала в Красноярск, пошла в партийный комитет просить, чтобы детей отпустили с ней в Латвию. Она так стукнула сумкой по столу, что опрокинула чернильницу. Спросила: «Вы с какого года в партии?» Те что-то пробормотали. А она: «А я с пятого!». Ее и саму могли забрать. Но она приехала за нами. По пути в Красноярск по беспроволочному телеграфу прознали про нас, и к нам присоединилось еще около 30 детей. В Красноярске долго не могли достать вагон, но наконец поехали. Ехали через Москву, там нас приодели, оборванные были жутко. Ехали в пассажирском поезде, все ждали - когда же Латвия будет. На границе я потерял сознание.

Я знал, что вернусь домой. Я смотрел на солнце и знал, что и в Латвии оно так же светит. Отца в последний раз видел на станции. Его отправили в Воркуту, в январе 1942 года он умер - через полгода. Сказали - от пневмонии. Из всей большой семьи я остался один, всех уничтожили. Могу простить за себя, но за мать и за отца - нет!

Школу я прошел хорошую, мне теперь живется легко, когда знаешь, как бывает. Ну что может быть лучше, чем сейчас.

Это не оккупация - это безжалостное убийство! Правильно Путин говорит, что это была не оккупация - такое слово еще не придумали, как все это называть.

 Niedra Edgars Jāņa d.,
dz. 1931,
lieta Nr. 20808,
izs. adr. Jelgavas apr., Lielplatones pag., Struņķi ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Manas raj.,
atbrīvoš. dat. 1946.10.06

Niedra Jānis Edgars Jāņa d., dz. 1900, lieta Nr. 20808, izs. adr. Jelgavas apr., Lielplatones pag., Struņķi

Ниедра Янис Янович умер в Вятлаге 20 1 42 страница 261 Aizvestie дело 10465

===================================================

 Для поиска дела по дате рождения или букв имени и фамилии используемзапрос

на сайте http://www.lvarhivs.gov.lv/dep1941/meklesana41.php

Дети Сибири ( том 2 , страница  138 ):

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2015 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.