14 06 1941

Наудушевица Луция  ( Дилевко )родилась в 1936 году.

14 июня все мы спали -маленький братик, мама , папа и я.

Я спала в другой комнате.

В окно постучали, и я увидела человека с ружьём.

страница 114

14 июня все мы спали: маленький братик, мама, папа и я. Я спала в другой комнате. В окно постучали, и я увидела человека с ружьем. Слышала, как папа сказал: «Я пойду», а мама ему: «Нет, нет! Как же я останусь с двумя детьми?». Я вбежала в комнату со словами: «Папа, папа, эти люди приехали!». Один отца знал, даже очень хорошо... Спросил: «Петро, за что тебя?». Отец сказал: «Ну, раз ты приехал, значит, знаешь, за что... Я ничего не знаю!». Потом он прочитал бумагу, там говорилось: со всей семьей... Мама думала, что возьмут только папу. Маме стало плохо, прошло какое-то время, пока ее привели в чувство. Отцу велели надеть сапоги, вообще, диктовали, как одеваться. Папины вещи сложили отдельно. Мама натянула на себя три платья, халат и шубу. Петерис спрятался в кухне за дверью, попросил никому не говорить. А я радовалась, что поедем. Брат, видно, чувствовал, чем все закончится... Теплых вещей не было, только маленький чемоданчик с печеньем. Ехали долго, на станциях водили под конвоем за водой. В вагоне людей было много, мы ехали на верхних нарах. Когда мама сняла платок, голова у нее была белая - у мамы были черные волосы, и вот голова ее побелела...

Привезли в Канск, потом на лошадях ехали еще 120 километров. Мама говорила, что было там около 100 семей. Мы жили в одном доме с семьей

Козловских - матерью и сыном.

Мама быстро пошла работать - пасла коров, а я оставалась дома одна. Мне было тогда четыре с половиной года.

Помню, было у нас деревянное ведро, в нем я приносила воду - сколько уж там могла я принести из реки ? Мальчик еще был жив. Мама не разрешала подходить к огню. Нас отправили в

детский сад, ложки бросали на стол, и все старались схватить первыми, нам оставались какие-то огрызки, ничего ими не зачерпнуть... Есть приходилось из общей миски. И нам ничего не доставалось. Брат заболел дизентерией, его отвезли за 20 километров в районный центр, в Дзержинск, и мама ходила к нему по вечерам, а утром снова на работу...

Там ему стало лучше, его снова отправили в детский сад, и там всему пришел конец... Козловска позвала маму: «Нина, подойди, Петерису опять плохо, он только сказал: бабинька, присмотри за няней (он меня звал няней), чтобы она выжила... вы все уедете, а я останусь в этой земле, передайте всем привет - крестному, тетям, всем, всем...». У него была хорошая память, одаренный был мальчик, красиво говорил.

Было ему тогда два года и несколько месяцев. Родился он в феврале.

Жили мы у учительницы. Мне не было еще и шести лет, но я должна была доить корову, чтобы получить немного молока и не платить за квартиру. Мама прислала мне немного хлеба, но я скормила его корове, чтобы она давала мне молока, а она хлеб съела, а молока не дала... Я ходила за ней, а хозяйка сердилась. Мама домой возвращалась затемно, и если хозяйка была недовольна, получалось, что виновата была я.

С едой было по-разному. Мама меняла свои платья на зерно, иногда на что-нибудь другое. Зимой мама вязала свитера, а я с пяти-шести лет вязала воротнички, карманы, словом, все, | что могла, так мы зарабатывали на еду. Когда Латвию освободили, нам прислали посылочку. Кое-что мы продали, купили корову. Плохо было с хлебом - собирали лебеду, сушили.

страницк 115

Мама ею отравилась, еле выжила. В селе Шеломки, за три-четыре километра, был доктор Берзиньш из Дагды и сестричка Пурмале. Маму спасли.

Начала ходить в школу, но мне не было еще семи лет, так как я родилась в декабре. Инспектор пускать меня не хотел, но когда я быстро и правильно решила примеры по математике, меня оставили, я окончила четыре класса и стала ходить в Шеломки. После 4-го класса надо было работать в колхозе, заработать 50 трудодней - ворошили сено, пололи. С мамой встречались уже только ночью. Мама, очевидно, была очень сильным человеком. Она собрала всех женщин и сказала: «Подпишем все, что от нас требуется, - ну и что от этого изменится? Ничего!», так многих она успокаивала, и все было хорошо. У меня была замечательная воспитательница - Антонина Дробышева из Ленинграда. Она выхлопотала для меня пионерский лагерь - я хорошо окончила семь классов, - но туда я не попала, так как была спецпереселенка.

В школе были мальчишки, которые все повторяли: латыш, латыш и обязательно толкнут или еще что, но председатель колхоза сказал, чтобы я давала сдачи. Однажды подралась с Антоном Стрельнем, а он ходил в какой-то шубейке, так я от шубейки этой оторвала подол. Пришла мама и спрашивает Антона - в чем дело. «Твоя Луция разорвала...» Ясно, что мне досталось. Потом еще с одним подралась, но больше меня не трогали.

В 1946 году я сказала, что в Латвию не поеду. Все-таки война, сказала - будем держаться вместе. Уехали Эля, Рита, дочки Паулины, дочки Ванаги.

Еще в 1942 году от одной женщины узнали адрес мужского лагеря, начали писать... От папы письма не было, написал его друг Гайдулис. До этого Козловские писал письма - что его лучшие друзья Баде, по-русски же не напишешь - голод, вычеркнут, и Журкас - крысы. Уходим мы по одному, написал, что Петра Лукьяновича больше нет... но благодаря ему, мы все еще держимся. Папа умер 15 декабря 1941 года.

В Дзержинск приехал Лифшиц, и мы с мамой поехали к нему. Если бы вы знали, какой он был! Я с детьми ездила в Минск и там мы видели фотографии из концлагерей - кожа до кости... И я сразу же вспомнила Лифшица - желтая кожа, натянутая на кости, он весь дрожал: Донатовна, вы не волнуйтесь, я вам помогу, это спасибо Петру Лукьяновичу... но он умер - где такому выжить...

В 1953 году, когда умер Сталин, все плакали, я тоже плакала, пришла домой, упала на кровать... плачу. «Ах, Сталин твой настоящий отец? Прекрати!» - сказала мама. С 5-го класса я была старостой, а мальчишки заложили в книжки картинки с каким-то стариком, и мы, весь класс, смеялись, а директор говорит: «Вся страна скорбит, а вы хихикаете», и на меня показывает: «Это ты виновата, твои родители - враги народа!». Весь класс за меня заступился. Эта учительница преподавала химию. Говорит: «Завтрарасскажешь новый материал, который я объясняла!». А химия, физика и математика были мои любимые предметы, и я все рассказала. Но после этого в школу я больше не ходила. Потом пришел классный руководитель, молодой парень и уговорил меня вернуться. Я окончила 9-й класс, а когда перешла в 10-й, в школе был уже новый директор. Учителя были самые разные - два поволжских немца, историю преподавала марийка, двое были из Ярославля, знали, кто такие Маяковский и Есенин, очевидно, из интеллигентных семей. А директор стала парторгом на машинно-тракторной станции.

Когда мама уже не могла косить, она правила косы. Потом работала в курятнике. Когда она болела, я вставала и утром бежала прибирать за курами, а потом со всеми вместе шла в школу, поодиночке ходить нельзя было - дороги заметены, водились и волки - на пути в школу была расположена ферма.

Окончила я среднюю школу. У отца было специальное образование, он был инженером-проектировщиком, говорил, что дочка его обязательно станет инженером. Но для этого я должна была ехать в Новосибирск. Отпускать меня не хотели - кто работать будет? Это было в 1954 году. У меня ни паспорта не было, ничего...

Приехал какой-то офицер. Он служил в Австрии, дал мне письмо для своих знакомых в Красноярске и сказал, чтобы я пошла там в комендатуру и встала на учет.

Ночью мама меня проводила, и Коля, который работал на бензовозе, тайком отвез меня на станцию. И тут я впервые увидела железную дорогу. Прихожу, а билетов нет... Встретила брата одноклассницы, он был военный и помог достать билет.

Пришла в Красноярске в спецкомендатуру, назвалась - я Наудушевич Люся, из Москвы... Они смеялись, остановиться не могли - так ты сбежала, почему? Сказала, что хочу учиться. Мне ответили - сдашь экзамены, принесешь справку из института, и тогда дадим тебе паспорт. Я даже села -мне, паспорт? Сдала экзамены в Красноярский

страница 116

педагогический институт. Думаете, я получила извещение, что зачислена? Только когда я второй раз сбежала, тогда отдали... Получала стипендию 220 рублей, 100 отдавала за жилье, 120 оставалось на питание. Осенью ездили в колхоз, работала на комбайне, еле жива осталась. Смогла купить первые часы. На Октябрьские праздники приехала к маме, с каким-то мужчиной пошла валить деревья - мама уже не могла, сильно болела...

Нашему институту за работу в колхозе дали четыре путевки, а на нашем факультете она досталась мне. Декан вызывает: «Наудушевич! Есть?» Бывший учитель взял меня за руку, вывел на сцену, и вот стою я там. Декан снова спрашивает. Это я, говорю. И я поехала. Мама продала теленка, привезла мне материал на платье и деньги...

Я получила паспорт и была на седьмом небе от счастья... Ведь все это время я жила без документов, словно скотинка какая-то. В 1957 я была в Москве -на фестивале молодежи и студентов и приехала в Ригу. Договорилась в Даугавпилсе, что они меня примут в институт, договорилась о том, что и мама приедет в Латвию.

Оттуда меня не отпустили, но мы окончили на год раньше - требовались учителя! Договорилась с заведующей отделением, чтобы меня не искали. Приехала в Ригу, пришла в Министерство заявить о себе, сказала, что хочу работать в Латвии. Сидит одна, спрашивает: «Откуда?». Сказала, что из Красноярска. « Откуда приехали, туда и возвращайтесь!» - «Я там уже была, теперь ваша очередь туда поехать!»

Двоюродный брат воевал вместе с министром Самсонсом. Он принес мне направление в Эзерние-ки, в Букмуйжу. В Резекне я работать не согласилась. Мне было страшно, как бы не началось все сначала, потому что одну подпись я хорошо знала, мне предложили работу в горкоме комсомола, с квартирой, но я не согласилась.

Были трудности с латышским языком. Мы с мамой говорили по-латышски, мне родственница прислала учебник для 3-го класса. Я училась... Но было нелегко.

Когда получила стипендию, купила банку консервов, сварила суп... На втором курсе думала, что будет чахотка... Из-за своего характера по физике получила тройку, лишилась стипендии - ела только черный хлеб и одной девочке прислали клюкву... Эля жила в военном городке, так что раз в месяц я ела - чаще туда приезжать совесть не позволяла. Накануне экзаменов я заболела. Нужен был пенициллин, денег не было, сын хозяйки выручил - дал денег. Думала, что не выдержу, но выдержала. Только бы окончить и вырваться...

Один из коллег сказал мне, что я только по паспорту латышка, а характер у меня русский. Что ж сделаешь! Рослая в России - с 1941-го по 1958 год, срок немаленький...

В наш дом не пустили. В 1957 году, когда я хотела просто посмотреть, мне сказали: «Марш отсюда!».

Латышский народ был обречен на уничтожение - ведь вывозили тех, кто работал или головой, или руками. Ясно, что в любой работе нужна голова... Это геноцид, но они и свой народ не берегли -те, кто был у власти...

У меня иногда спрашивают - ты не злишься? Не знаю, на кого злиться.

На Петериса, на Яниса? В политику я не лезу, но когда мне пришлось учить детей того человека, который подписал бумаги о нашем выдворении... Посмотрю я иной раз на этого ребенка - детка, детка, если бы ты знал, кто ты... Но ребенок не виноват, если дед совершенно не понимал, что делает...

Nauduševiča Lūcija Pētera m., dz. 1936, lieta Nr. 19487, izs. adr. Rēzeknes apr., Rēznas pag., Čači , nometin. vieta Krasnojarskas nov., Dzeržinskas raj., atbrīvoš. dat. 1954.11.06

Nauduševičs Pēteris Lukjana d., dz. 1904, lieta Nr. 19487, izs. adr. Rēzeknes apr., Rēznas pag., Čači

Наудушевич Пётр Лукьянович умер в Вятлаге 15 12 1941 года страница 412 Aizvestie

Дети Сибири ( том 2 , страница  114 ):

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2015 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.

http://istorija.lv/images/pdf/n2.pdf