14 06 1941

Лупмане Рута родилась 10 ноября 1926 года в Тукумсе.

Когда мне было 5 лет, семья переселилась в Ригу.

Так как была безработица.

Жили на улице Матиса, 13, в доме дедушки.

Он был капитаном дальнего плавания - Микелис Барсс.

Жили в трёхкомнатной квартире.

Отец работал на государственной службе, налоговым инспектором, был он и управляющим домом,

ремонтировал машины - это было его любимое дело.

страница 1186

Родилась я 10 ноября 1926 года в Тукумсе.

Когда мне было пять лет, семья переселилась в Ригу, так как была безработица. Жили на улице Матиса, 13, в доме дедушки. Он был капитаном дальнего плавания - Микелис Барсс. Жили в трехкомнатной квартире. Отец работал на государственной службе, налоговым инспектором, был он и управляющим домом, ремонтировал автомашины - это было его любимое дело.

В 1933 году поступила во Французский лицей, училась до 1941 года. Летом предпочитала жить в деревне, нравился сад, животные. И вот наступила суббота, 14 июня 1941 года. Я была у бабушки, была там и мамина сестра с дочкой Илзите, ей было два года. В 12 часов дня во двор въехала машина с белой полосой на боку. В кузове сидели два вооруженных человека, из кабины вышел один в штатском. Все трое вошли в дом и спросили, где я. Бабушка была поражена, но ей сказали, что они увезут меня к родителям, таков приказ. Надо взять ее вещи. Мои летние платья были в маленьком чемоданчике. Человек в штатском сказал: «Снимайте одеяло с кровати». Я не поняла. Тогда он сам сложил все постельное белье. Он увидел на стене очень красивую тетину шубку. «Вот это тоже возьмем». Я сказала, что это не моя, возражала. Но он положил шубку в узел, завязал его и сказал: «Атеперь пойдем».

Бабушка сидела внизу. Он велел дать мне кусок хлеба. Бабушка отрезала мне маленький кусочек. Человек в штатском спросил: «А больше нет? Дайте побольше. А маслом пользуетесь?» Бабушка дала какую-то крошку, не думал никто, что надо дать как можно больше. Хотя еды в доме было достаточно. Простилась со всеми. Посадили меня в кабину между шофером

и человеком в штатском. И поехали мы в Ригу, за 60 километров. Я все смотрела - так вокруг было красиво. Приехали на станцию Торнякалнс. Иду в сопровождении штатского и не понимаю, что в вагонах люди. Слышу, меня мама зовет. Мама сидела возле окошка. Затолкнули меня внутрь с узлами. В вагоне полно народу. Помню женщину с маленьким ребенком, он плакал. Потом открылись двери и мне передали коробку с печеньем фабрики Кюзе, сказали: «Это тебе передал отец». В вагоне, рядом с местом, где была устроена уборная, лежала женщина, мать офицера. У нее были больные ноги. Мы разговорились, я принесла ей печенья. Она сказала: «Бог тебя будет хранить, у тебя доброе сердце».

Проезжали по Латвии, цвела сирень. Подъехали к границе, это уже была не наша земля, все такое мрачное. Первый раз дали пшенную кашу. Я такой никогда не ела, все ели, хотелось есть. За Уралом нас выпустили вымыть лицо и по своим делам. Ехали до 3 июля, еще 200 километров за Красноярском, до Канска. Высадили, сидели мы в ряд вдоль железнодорожной насыпи. Мама встретила своих знакомых, даже портниху с маленьким ребенком. У мамы были деньги, дала немного портнихе, чтобы та купила ребенку молока.

Из колхозов за нами приехали разбирать. Вид у лошади был ужасный: худая, с одним глазом. Председатель кнутом указывал, кого брать. Мы с мамой приехали в колхозный центр. Вещи уложили на телегу, сами шли рядом. Природа вокруг очень красивая. Гористая равнина и цветы - лилии, ирисы. В деревне было много домов без крыш. Их пустили на дрова. В 1937 году туда привезли украинцев, они усердно работали, и снова их выслали. Остались дома. Вначале спали в клубе, потом с

страница 1187

мамой попали к какой-то женщине с маленьким мальчиком, муж ее уже был мобилизован. Выделили нам угол в комнате, спали на полу. Назавтра отправили окучивать картошку. Потом за пять километров от села в лес. Деревья уже были напилены, надо было пилить их на чурки. Была там хибарка, в ней и жили, все время хотелось есть. Собирали морошку. На душе муторно. Хлеба нет. Появились первые вши и клопы. Выполняли и другую работу. Зимой нас поселили в другом доме, латышей собрали вместе. Работы не было, еды не было. Мы с мамой заработали несколько килограммов овса. Растирали его, чтобы что-то испечь. Было нас человек 20. Собирали подмерзшую картошку и пекли ее вместе с овсом. Жиров не было, все страдали желудком. Весной ко мне прицепилась ангина. Лекарств не было. Как будто она прошла, но потом все повторилось сначала. Спали на полу. Ангина не отступала, я не могла даже подняться. Все стали говорить, что что-то надо делать. Была шубка, мама пошла в соседнее село, долго не возвращалась. А когда пришла, вместо шубки принесла комочек масла. Съела я его и пошла на поправку. Потом сказали, что надо ехать на север. Было это в начале июля 1942 года. Отвезли в Канск, оттуда в Красноярск. На баржах вниз по Енисею. Народу много. Страдали поносом, вечная очередь в туалет. Какой-то хлеб давали, с голоду не умирали. Проехали Енисейск. 22 июня высадили людей в Игарке. В Норильске высадили человек 20. Для меня это было страшным переживанием. Мы ничего не понимали, домов не было. Выгрузили мешки с мукой. Когда баржа отплыла, запели «Боже, благослови Латвию!». На берегу просидели несколько дней, за нами приехал пароходик и отвез нас на север в Сит-ко. Там хоть было два дома. И начался лов. 13 июля закинули первую сеть в Енисей. Никто этого делать не умел. Были лодки и несколько молодых мужчин. Ничего у нас не получилось. Потом приехали местные, и начался настоящий лов, выходили на лодках в Енисей, а в этом месте ширина его пять километров. Рыбу надо было сдавать государству. Нам не полагалось. В октябре Енисей замерз, и начался подледный лов. Лед еще тонкий. Поделили нас на две группы, вручили ломы, пробивали проруби и спускали в них сеть. Я ловила сигов. Весной они икряные, икру мы научились выдаивать и ели. Весной лед там толщиной два метра. Нас было четверо. Я младшая, руки не мерзли, голыми руками тащила сеть, в карманах руки отогревала. Из Архангельска приехали два бригадира, в чем-то они там согрешили, и их прислали к нам. Они были нормальные люди. Ловить надо было мелкую

жирную сельдь. Жили на острове посреди Енисея и ловили мелкую сельдь. Бригадиры поставили условие нашему начальнику чека - один раз в день сварить уху. Разрешили, и это был настоящий праздник. Мама совсем ослабела, по ночам сторожила от зверья пойманную и еще не засоленную рыбу. Еще привезли латышей, и в этом холоде надо было строить землянки. Построили землянку, была печка - лицу жарко, спина мерзнет. Спали в одежде. Через некоторое время поселились в доме, были двухэтажные нары, можно было хоть лицо ополоснуть. И тут мне неожиданно стало плохо. Среди вновь приехавших латышей была медсестра, она сказала, что у меня воспаление слепой кишки, нужно попасть в ближайший город, нужна операция. Но нет телефона.

Спустя время приплыл пароходик с солью. Мама попросила, чтобы взяли в Дудинку. Там жили два врача из Латвии - госпожи Райека и Озолиня. В больнице прооперировали, хирурга привезли из лагеря. Это был кремлевский врач профессор Петухов. Осложнений не было. Доктор сказал, что хлеб у меня лежит, но ни есть, ни пить я не должна. Я не выдержала, хлеб съела и испугалась - а вдруг станет плохо. Выздоровела быстро и вернулась в Ситко. Там рыбачили и финны, поволжские немцы, калмыки, молдаване, полный интернационал. Труднее всех было молдаванам - из-за холодов.

Вокруг были озера. Пришел приказ - в тундре очистить от рыбы одно озеро. Включили и меня, но остальные были недовольны, я все еще была слаба. Дали полушубки, на ногах - сапоги из оленьей шкуры. Всю утварь надо было нести на себе - палатку, печку, сети и еду. По Енисею шли долго. Лыжи из досок, такие тяжелые, что я еле за другими поспевала. Перешли через Енисей, потом по берегу до озера добирались долго. Пришли к вечеру. Началась метель, хибарка обвалилась. Пришлось идти обратно. На меня нагрузили трубу от печки. Тяжелые вещи несли те, кто был покрепче. Иду, а ветер свистит в трубе, шагу шагнуть не могу. Решили трубу бросить, а я и лыжи с места сдвинуть не могу. Ситко не найти. Села я и увидела прекрасный сон - все розовое, так хорошо. Вдруг меня начинают бить, тормошить, не дали замерзнуть. Взобралась я на крутой берег и скатилась прямо к землянке, где мама в дверях стояла. Бог меня спас. Жили мы там до марта 1945 года. Робертс Клинте уговорил меня пойти в Дудинку, искать работу под крышей. Шли 36 километров по Енисею и всю дорогу говорили о Латвии. В Дудинке отыскали латышей. Робертс устроился на стройку. Потом и

страница 1188

маму перевез в Дудинку. Я пошла на флот, ведь я была «высокообразованная - семь классов». По-русски говорила не очень хорошо, но нашлись отзывчивые люди. Я, как человек честный, написала все, как есть. А начальник говорит: «Что ты здесь написала? Нужно разве писать, что ты знаешь французский, да еще и немецкий? Это плохо, выбрось все это. Хватит и русского языка».

Мама приехала вместе с мамой Робертса. Обе устроились в швейную артель. Стало уже лучше.

Конца войны не помню. В колхозе нам гадала госпожа Киша, раскладывала на столе карты. Мне она сказала: «Я тебя научу». Клиенток у меня было много. Карты были рисованные, на картоне. Все мои предсказания были хорошие, да и люди хотели слышать только хорошее. Когда мне исполнилось 15 лет, госпожа Киша подарила мне маленькое золотое колечко. Оно и сейчас со мной. В колхозе был и сын Дубултского священника Витаутс Эйхе. Мы выступали перед колхозниками, танцевали латышские народные танцы, пели.

После войны стали переписываться с бабушкой, никого из родственников не осталось, только моя нянечка тетя Олга. Она сохранила старые альбомы.

Работала она продавщицей в частном писчебумажном магазине. Сохранился старый товар, дела шли хорошо. У владелицы магазина племянница была в Дудинке. Обе они прислали денег, чтобы детей привезти домой. Приехала госпожа Аусе. Это был 1946 год, у нас уже были американские продукты.

Труднее всего было тем мамам, у кого было двое, трое маленьких детей. Чаще всего мы умирали от голода. Дети оставались в детских домах.

В Дудинку приехала госпожа Аусе, пошла в чека с документами. Начальник против списка не возражал. Была там госпожа Кандере с шестилетней Сандрой. Она хотела, чтобы я взяла с собой Скай-дрите. Пришли в чека, а девочки в списках не было. Начальник говорит: «Хорошенько подумайте, ей с мамой будет лучше». Так госпожа Кандере и не отпустила Скайдрите. Нас было много, человек десять - Кулис, Круме, Олга Кузма, другие. На пароходе доехали до Красноярска, не голодали. Госпожа Аусе отправилась дальше, а нас поселили в детском доме. Это был какой-то ужасный сарай, спали на полу. Потом приехала госпожа Аусе с новой группой сирот. Повели их в баню. Младшему было лет пять. Самый грязный оказался. Мыла ему ножки, так он криком кричал, так грязь въелась.

Достали вагон, каждое утро кормили, в конце пути с едой стало уже плохо. К Москве подъехали -вообще ничего не было. Откуда-то появились полмешка муки и соль. Старшие должны были ехать в центр, в представительство, и там приготовить для нас еду. Поехали, быстро замесили тесто, на плите испекли лепешки, в мешок и обратно. И отправились в Ригу. Ехали долго. Ждали, когда пересечем границу Латвии, все казалось таким красивым. На вокзале в Риге нас ждал маленький автобус из детского дома. Когда привезли, раздели, вымыли и дали чистую одежду. Там был замечательный директор, Делиньш, прежде всего нас накормили. Малыши никогда не ели помидоры со сметаной, черный хлеб с маслом. Это было божественно! Господин Делиньш обратился к нам с речью, мы пели «Ты пребудешь вечно, Латвия».

Связались с родственниками. У одного мальчика - у Айварса Варны - была корь, его высадили в Омске, но потом он благополучно приехал. У него была сестренка Рута. Я приехала к тете Олге. Здесь тоже были переживания.

Мама вернулась в 1956 году. Там она работала в швейной артели.

В одной комнате жило нас пятеро. По вечерам сидела за столом и читала им книги. В Дудинке один год

страница 1189

посещала вечернюю школу. С муками изучала химию, физику и математику. Произношение у учительницы немецкого языка было чудовищное, она меня стеснялась. Говорила: «Иди домой». Русскую литературу преподавала монголка. Сказала, что укажет мне билет на экзамене. Она тоже ненавидела существующую власть. На экзамене я получила четверку.

Тетя Олта сказала, что прежде всего надо искать школу. Пошла в свой старый французский лицей. Мои одноклассники школу уже окончили, а у меня было всего восемь классов. Встретила свою учительницу пения, госпожу Микельсоне. Она сказала - все уладим. Приняли меня в 9-й класс. Мозг мой был как хороший насос. Окончила 9-й класс, учиться надо 12 лет. Директором пришла Янковска. Я ее боялась. Коммунистка с 30-х годов. Но она, в конце концов, оказалась человеком благожелательным, школу я окончила. Нам, взрослым, разрешили за один год окончить 11-й и 12-й классы.

В марте 1947 года арестовали тетю Олту. Она помогала людям, которые скрывались в лесу.

Я осталась в квартире, пришел какой-то русский, сказал, чтобы я убиралась, квартиру отдали ему. Выкинули меня, пошла в школу. Что делать? По соседству жила госпожа Попова, стала я жить с нею в комнате. Хотела учиться, но помочь было некому. Знакомый госпожи Поповой сказал: «Приезжай, работу найдем, образование есть». Начала работать в конторе. Когда появилась возможность учиться, сдавала экзамены, но мне вернули автобиографию с подчеркнутыми сведениями об отце. В 1956 году поступила на вечернее отделение экономического факультета Латвийского университета. Через пять лет окончила. В конце концов, работала в министерстве.

Когда в 1956 году приехала мама, она поселилась в деревне. Она уже была больна. В 1960 году в Ир-лаве ей сделали операцию, оказалось - рак, в апреле этого же года она умерла. Во время оккупации мне выдали свидетельство о смерти отца, он якобы умер от кровоизлияния в мозг в 1944 году, а в 1991 году выдали свидетельство, что отец был расстрелян в июне 1942 года. Это второе свидетельство о смерти.

А со мной рядом все время был Боженька. И мама, как добрый ангел. Если бы семью не разлучили, не было бы такого ужаса. Пусть даже нищета, но был бы выход.

Lupmanis Fēlikss Eduarda d., dz. 1898, lieta Nr. 16947, izs. adr. Rīgas apr., Rīga, Tērbatas iela 59/61-6

Лупманис Феликс Эдуардович расстрелян в Усольлаге 11 6 1942 года страница 499 Aizvestie 

Дети Сибири ( страница 1186, том 1 ):

мы должны были об этом рассказать... :
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ;
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2015 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.

The Occupation of Latvia [videoieraksts] = Оккупация Латвии :
(1917-1940 годы) : видеофильм / реж. Дзинтра Гека ; авт. Андрис Колбергс.

Точный год издания не указан
[Диск включает 3 части: 1 ч.: 1917-1940 годы ; 2 ч.: 1941-1945 годы. ; 3 ч.: 1946-1953 годы]На обложке ошибочно указан исторический период: (1917-1940 годы), относящийся только к первой части.
Весь рассматриваемый период: 1917-1953 годы
Регионы: PAL