14 06 1941

Лиеге Зента ( Эльберте ) родилась в 1937 году.

страница 1134

Письмо моего брата из Сибири в 1944 году.

«Я сажусь за стол со слезами на глазах и тяжестью в сердце. Не могу рассказать о своих бедах и о том, как мы мучаемся в далекой Сибири. Мы приехали в маленькую деревню, и там была лесопилка. Я с мамой работал - пилил дрова и зарабатывал хлеб, и мама измучилась и заболела легкими, и потом перестала работать, и я один только работал и зарабатывал хлеб, а мама дома шила и зарабатывала хлеб». И обо всем этом пишет ребенок. «Но мама стала все больше болеть, и началась чахотка, и мама два года болела и 20 марта 1944 года умерла, и мы стали сиротами. Нету ни матери, ни отца, а здесь много латышей, и многие умерли. Все больше старые и больные. Живем плохо. И сейчас я со своими братьями в приюте. Отправили нас в Красноярск. Теперь, известное дело, не так трудно, и только грустно за маму и других добрых родственников, и за папу, не могли бы вы как-нибудь нам помочь или прислать денег, тогда напишите, можете ли вы взять нас домой». Ну, что бы он делал с деньгами в приюте -детский ум, он от отчаяния не понимал...

Тот год, та зима была ужасная, мы все переболели воспалением легких, и, кажется, даже по два раза. В марте я хотела выйти на улицу, совсем ослабла. Удивительно, как все же мы продержались,

именно мы, дети.

Мы ели черемшу, сосновые почки, словом, жили на подножном корму. Была смола, колоски, как жвачка, на нёбе у нас даже мозоли от жеванья образовались. Сдирали кору, знали, у какого дерева вкусная кора.

Ваше самое яркое воспоминание о Сибири? Вам было четыре года, когда вывезли.

Когда нас высадили, сразу же дали работу, а жить негде было. И мы какое-то время в той лесопилке, на опилках. Там была маленькая печка, немного тепла, дым ел глаза. Внизу была река, названия которой не помню. Были мы в Рыбинском районе, в Тасеево. Река быстрая, берег крутой. Помню, как мама мучилась, - баграми надо было вытаскивать из реки бревна. Чтобы дым не ел глаза, я выходила на улицу, чуть не утонула.

Когда в марте мама умерла, нам ничего другого не оставалось, как идти просить милостыню. Ходили вдоль домов с протянутой ручкой. Нищенствовали до сентября... Жаль, что нет фотографий, какие мы были, - ни мыла, ни сменной одежды. Конечно, полно вшей, волосы нечесаные, попали в детский дом, там был карантин. Там нас постригли наголо, я радовалась - вши больше не кусались. Сводили в баню, сменили лохмотья. Помню, у меня было цветастое платьице. Там платье у меня появилось впервые...

В детском доме жили дружно - все за одного, один за всех. В школе я никак не могла понять, почему все дерутся, ссорятся. Меня сильно обижали, и я привыкла. Уже здесь, в Латвии. Прошло

много времени, пока я стала воспринимать это как обиду.

Помню, брат пошел к маме в больницу, километров за 12. Была зима. Помню, возвращается и тащит за собой что-то на санках. Выскочили посмотреть. А сверху была тряпка наброшена. На маме были ватные штаны, фуфайка. Он привез мертвую маму. Когда он туда пришел, мама была еще жива и перед расставанием сказала: «Зачем ты пришел, теперь мне трудно расставаться». Потом она вздохнула,

страница 1135

и брат только услышал: «Боже, Боже». Мы поняли, что она передает нас в руки Господа. Родители и бабушка были глубоко верующими. И мне это передалось, и Бог помогал мне преодолевать все страдания.

Мама умерла в 1943 году. А похоронить как -зимой земля замерзла, навалили, сколько смогли, камней. Меня не взяли. Я слышала, как говорили -когда земля оттает, можно будет вырыть могилу глубже. А потом волки растаскали.

Это было тяжко.

Последнее, что помню: как я съела герань, стоявшую на подоконнике. Брат испугался, что случится беда - как бы я не заболела. Нагоняй получила хороший. Потом привязали к ногам кору, обмотали газетами, тряпками и пошли побираться. Были дома, куда нас не пускали, кто-то отгонял собаками, но большинство пускали в дом. Поили горячим чаем, давали кусочек сахара. С теплом вспоминаю русский самовар. Если дело было вечером, нас не отпускали, - могли задрать волки. Как-то нам с младшим братом захотелось спать, сказали старшим - идите, мы догоним. Если бы они не заметили, что нас нет, мы бы замерзли. Старшие братья вернулись, надавали нам пощечин, пришлось идти. Вдали виднелись огоньки -волчьи глаза. Старшим братьям рассказали, что если зажечь лучину, волки испугаются и убегут. Не помню, чтобы приходилось жечь лучину, но до домов мы добрались, все четверо уснули на полу. Тикали часы. И я думаю - если бы простой русский народ нам не помогал, вряд ли мы бы выжили. Детский дом стал для нас спасением. Бить нас никто не бил. С едой было так: случалось, говорили - сегодня ничего нет, идите в лес. Летом-то не беда - ягоды, полуница, похожая на землянику. Казалась очень вкусной, может, от голода. Черная смородина, красная, черемша - я и сейчас ее ем с удовольствием. Замечательное растение, был и дикий чеснок. Ели молодые шишки - весной. Все вернулись. Вначале болели, потом-то стали нормально есть. Ели кашу - ячневую с картошкой. Каждый день одно и то же. Потом в Скрунде достали селедку.

В 1953 году я окончила школу и пошла учиться на хорового дирижера. Была я музыкальным ребенком, талант, но так как есть было нечего, снова стала болеть - воспаление легких, плеврит, туберкулез. Доктор сказал, что дирижер из меня не получится.

Я неудачно вышла замуж в Сибири, за русского, дочери было три месяца, когда меня скрутил ревматизм. Я кормила ребенка, сама не ела. Положили меня в больницу, а муж отдал ребенка в дом младенца, сам привел другую женщину. Врачи сказали, что я останусь уродом - ноги свело, руки, правда, отошли. Я только не понимала, почему ребенка надо было отдавать в дом младенца, почему не тете, которая жила вместе с бабушкой. Все это было страшно.

Помните ли вы 1949 год? Как вывозили, помню хорошо. Я сидела в классе, вошла директор школы, с ней какой-то мужчина. Вызвали такую Гулбе, из нашего класса увели четверых. Мы всполошились, что и нас заберут. Моя тетя замужем не была, хозяйства у нас не было, мы богатыми не считались. Нас не забрали. Страшно было. Три дня забирали. Помню, однажды вечером сидели на кладбище, домой не пошли. А напротив кладбища железнодорожная станция, крики и плач и сегодня слышу. Это было ужасно. Вещи из домов вывозимых забирали и в центре Скрунды устроили торги. Все можно было приобрести задешево. Бабушка и тетя сказали нам - не ходите в ту сторону, туда нельзя, там дьявол бушует.

Потом нам рассказывали, что этих людей увезли туда, откуда мы вернулись, и, Бога ради, не берите оттуда ни одной вещи. Когда торги закончились, меня послали за селедочным рассолом, и я видела там целую кучу вещей - постельное белье, фарфоровые слоники, вазочки, ложечки, все это там валялось. Люди подходили, смотрели, но никто не брал. А когда торги начались, бабушка нас даже смотреть не пускала. Мой двоюродный брат на кладбище это сфотографировал. Когда он сказал, что сделал, от отца получил нахлобучку - хочешь, чтобы и нас вывезли?

Домик наш снесли, землю вернули. Я была настойчивой, сказала - пойду, раскопаю, у родственников сохранились все наши документы. Сейчас есть 10 сертификатов, которые выдали сиротам... Постыдная вещь.

Нормально питаться я стала лет с 14-ти, до этого жила впроголодь. У меня крепкий стержень, дочь свою старалась оградить от трудностей. Хотя и это неверно - трудности закаляют, учат... Но я всегда хотела кому-то помочь. Мой крестный, священник, умер, крестная была еще жива, и в годы Атмоды я ездила к ней в пансионат для престарелых. Я организовала в Лутрини оборудование

страница 1136

для пансионата - кровати, одеяла, посуду. Мне и сегодня приятно, когда я вижу, что помощь нужна, и я делаю.... И вижу, что возвращается это все сторицей. Я работаю в Домеком соборе воскресной учительницей. Я думаю, что у нас отняли Бога, чтобы лишить нас способности думать, чтобы нами можно было помыкать. Когда началась Атмода, первое, что я поняла, - надо идти благодарить Бога, что это время настало. Меня рекомендовали воскресной учительницей в Домский собор, работала там шесть лет, потом занималась благотворительностью.

Помню, как мы побирались в Сибири. Нас могли растерзать волки, потому что дома стояли не рядом, надо было пройти километры. Мы, малыши, все это вынесли. В детском доме были дети разных национальностей, но все говорили по-русски. Писали на полях старых тетрадей. В Латвии я помогала изучать русский язык.

Маму помню плохо, помню только, как она везла нас на санках в детский сад, там ведь кормили.

Отца совсем не помню, только запомнилось, как он вошел в вагон, как мама дала ему полбуханки хлеба и что-то вложила в мякиш. Помню, какого он был роста, у него было коричневое кожаное пальто, а лицо... и чтобы я была когда-нибудь с отцом - этого не помню. И все, что связано с мамой, словно в тумане. Я помнила одного мужчину, но кто это был, не знала. А был это мой крестный, священник в Скрунде, и его фотографию я увидела у родственников в Германии. Я у крестного часто бывала в гостях. В церкви мне очень нравилось, вероятно, крестный со мной много говорил о вере, очевидно, от него исходит этот призыв - давать другим. Любви меня научил он. Нет у меня ненависти и к тем, кто нас вывозил. Беда в том, что люди не знают Бога, ибо тот, кому он ведом, ничего подобного не смог бы сделать.

То, что построил отец, пошло прахом, а то, что вложено в душу, уничтожить нельзя. Если есть силы, можно новый дом построить, можно жить, но если ты нищ духом...

Lieģe Zenta Kārļa m.,
dz. 1937,
lieta Nr. 21114,
izs. adr. Kuldīgas apr., Skrundas pag., Skrunda Ventas iela 1 ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Ribinskas raj. ,
atbrīvoš. dat. 1946.09.20

Lieģis Imants Kārļa d.,
dz. 1935,
lieta Nr. 21114,
izs. adr. Kuldīgas apr., Skrundas pag., Skrunda Ventas iela 1 ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Ribinskas raj. ,
atbrīvoš. dat. 1946.09.20

Lieģis Harijs Kārļa d.,
dz. 1931,
lieta Nr. 21114,
izs. adr. Kuldīgas apr., Skrundas pag., Skrunda Ventas iela 1 ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Ribinskas raj. ,
atbrīvoš. dat. 1946.09.20

Lieģis Jānis Kārļa d.,
dz. 1939,
lieta Nr. 21114,
izs. adr. Kuldīgas apr., Skrundas pag., Skrunda Ventas iela 1 ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Ribinskas raj. ,
atbrīvoš. dat. 1946.09.20

Lieģe Emīlija Kriša m.,
dz. 1903,
lieta Nr. 21114,
izs. adr. Kuldīgas apr., Skrundas pag., Skrunda Ventas iela 1 ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Ribinskas raj.

Lieģis Kārlis Hermaņa d.,
dz. 1903,
lieta Nr. 15076,
izs. adr. Liepājas apr., Bunkas pag., Smēdnieki

Лиегис Карлис Херманович страница 309 книги Вывезенные Aizvestie  - в Вятлаге - сведений нет.

P-7254*

 Якобы 

Dzimšanas vieta: 1903.g. Bunkas;

miris: 27.03.1942.g.

Kirovas apgabals, Vjatlags

informācijas avots:

Aizvestie

Latvijas Valsts arhīvs 2007.gads.

Otrais papildinātais izdevums.

Источник - некрополе https://timenote.info/lv/Karlis-Liegis

Для поиска дела по дате рождения или букв имени и фамилии используем запрос

на сайте http://www.lvarhivs.gov.lv/dep1941/meklesana41.php

Дети Сибири ( том 1 , страница 1134  ):

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2015 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.

The Occupation of Latvia [videoieraksts] = Оккупация Латвии :
(1917-1940 годы) : видеофильм / реж. Дзинтра Гека ; авт. Андрис Колбергс.

Точный год издания не указан
[Диск включает 3 части: 1 ч.: 1917-1940 годы ; 2 ч.: 1941-1945 годы. ; 3 ч.: 1946-1953 годы]На обложке ошибочно указан исторический период: (1917-1940 годы), относящийся только к первой части.
Весь рассматриваемый период: 1917-1953 годы
Регионы: PAL