14 06 1941

Лаконе Силвия родилась 6 августа 194ш года.

В Латвии прожила 10 месяцев, и нас вывезли в Сибирь из дома маминых родителей.

страница 1067

Я Силвия Лаконе. Родилась 6 августа 1940 года. В Латвии прожила 10 месяцев, и нас вывезли в Сибирь из дома маминых родителей. Мама рассказывала, что зашли два солдата, сказали, чтобы в 24 часа мы были готовы - собрали вещи, надо уезжать. Бабушка упала в обморок, дедушке стало плохо. Бабушка сказала: «Ну, доченька, повезут тебя в далекую Сибирь!» Отца увели в другой вагон, мама переживала, что его чемодан папе не отдали. Мама держала меня на руках. Были мы втроем - я, мама и Беатрисе. Когда надо было выходить, мама не могла распрямить руки. В пути останавливались, давали воду. Нас отвезли в Дзержинский район, поселили в Орловке, в клубе. Помню, как все вместе пели латышские песни. Было холодно, одежды не было. Дети болели. В селе был только фельдшер, лекарств не было. Началась дизентерия. Мама умела шить, она окончила курсы. Она шила и за это брала курицами. Варила бульон, и так поддерживала меня. Ходить я начала еще в Латвии. А в Сибири пошла только в два года. Помню, как болела мама.

Из Орловки переехали в деревню Гризново. Там была школа-четырехлетка. Жили там у хозяйки, она была удмуртка. У нее была дочь, был сын. Была у них корова. Ее пришлось продать. У нас еды не было, ходили собирать колосья, но за это могли наказать. Весной собирали мороженую картошку. Летом варили супы из трав. Рос там борщевик, говорили, что ядовитый. А там из него варили суп. Однажды я все же заболела. В Гризнове пошла в школу. От Гризнова до Орловки было приличное расстояние, и мама решила пойти в Орловку. Сестра в школу ходила. Потом я училась в Дзержинске.

В школу в Орловке я пошла со второго полугодия. Там был пустовавший дом, председатель выделил нам этот дом, без окон, застеклили сами.

Не скажу, чтобы к нам очень плохо относились. Дети есть дети, вражды не было.

В Орловке у нас не было дров. Ходили с мамой пилить деревья, сил у меня не было. Мама говорила: ТЯНИ ИЗО ВСЕХ СИЛ! И вот весной меня так искусали комары, что я попала в больницу в Дзержинске. Там не могли найти причину. И стали давать хинин. Однажды мама позвонила в больницу, а у телефона оказался больной, который грубо пошутил: умерла. И мама рассказывала: бегом бежала эти 25 километров, прибегаю - а ты в окне! Мама достала лошадь и увезла меня домой. Я сижу и удивляюсь - отчего это от меня все шарахаются, словно бы боятся. Посмотрела в зеркало: сама испугалась, желтая, желтая. И начала мама меня лечить. Выпросила в магазине кагор, смешала с алоэ и медом и меня вылечила. В 5-й класс меня перевели без экзаменов, так как я была в больнице.

Жить стало легче. У нас была козочка, потом и гуси, и куры. В первые годы, правда, есть было нечего. Мама говорит, что спасла нас иголка. Днем работала в колхозе, по ночам шила. Начинало светать, и только тогда мама засыпала. Надо было и в другие места ходить шить, во Власовку, в другие деревни. Ходила мама большей частью зимой, летом надо было работать в колхозе. Помню, боялась, что маму съедят волки. Такая вот была жизнь. И хотя мы скота не держали, надо сдавать яйца, мясо. Надо было подписываться на облигации, подписываться вызывали ночью.

страница 1068

Когда жили в Гризнове, надевать было нечего, обуви никакой. Сестре что-то собирали, она ходила в школу. Рядом был большой дом с высоким забором. Мне так хотелось увидеть, что там происходит, что я как-то забралась на забор. Но рукава не давали мне шевельнуться, я упала, разбила губу. Только когда я уже училась в медучилище, губу мне зашили. Так началось мое знакомство с миром.

Первые воспоминания хронологически выстроить мне трудно. Помню, как все вместе пели, но не думаю, что я могла это запомнить, когда мне было 10 месяцев. В Гризнове помню - мама уходит на работу. Сестра в школе. Я дома одна, сижу у окна. Приходили дети, выпрашивали тряпочки, играть в куклы. Мне эти игры не нравились.

Мама ходила шить. Дороги ведь не было. Шла и молилась. И появилась перед ней женщина в бархатном пальто и сказала: «Ты не волнуйся, ты много пережила, но живи так, как и раньше жила. О том, что ты пережила, еще в книгах напишут». Потом, мама рассказывала, женщина исчезла. Она говорила, что это была Божья матерь. Когда мама об этом рассказывала, я подумала - где же это напишут, что нас выслали, этого не может быть! Еще она рассказывала что-то историческое.

Мне нравилась местная природа. Лето короткое, но яркое, красочное. В полях полно цветов. Принесешь домой, такая радость. Играли, ходили в лес, где была яркая зелень. Мне нравилось забираться на деревья. Вскарабкаешься на молодую березку, а потом вместе с вершинкой - вниз, словно летишь. Когда была коза, надо было пасти. Мне это не нравилось. Хотелось с детьми бегать. А коза паслась только если я была рядом. Я ела землянику, а коза щипала траву. Она знала, что когда я наемся ягод, убегу. И тут коза срывалась с повода и убегала домой. Животные меня любили, и я любила их. Свиньи кусали человека, как собаки. Возле дома был колодец. Люди приходили за водой. Свинья их не подпускала. Все жаловались, что свинья не подпускает к колодцу. Возле входа в дом было семь ступенек, высокий фундамент. Свинья взбежала по ступенькам, укусила сестру за ногу. Свинья была умная, собрала окрестных свиней, и все отправились в поле, где рос горох, наедятся, возвращаются домой и спят. Кормить не надо было! Бригадир ругается, что весь горох потоптали, сказал, что перестреляет, если увидит. Пришлось их гонять. Наша свинья нашла обходной путь, опять стала водить остальных.

Воровали все. На трудодни ничего не заработаешь. Зерно насыпали в карманы. Свинья ходила маму встречать, и каждый раз ей тоже доставалась горсточка. Была у нас умная кошка и куры. Наша кошка враждовала с кошкой соседки, говорили люди - вишь, какие явились, хозяев выживают!

В первые годы было трудно, когда рабочему давали по 200 граммов хлеба. Мама делила на дни.

Хотелось есть. Было какое-то бессилие. Постоянно хотелось есть. Человек переставал реагировать на окружающее. Те годы были ужасные. Маму спасла иголка, за шитье ей давали муку. В колхозе некоторые работали на тракторе, можно было что-то насыпать в кулек. Люди были отзывчивыми, понимали, что маме надо кормить двоих. Часто бывало, что она все приносила нам, сама не дотрагивалась. Первые годы были ужасные...

Потом налоги уменьшились, стало немного легче. В первые годы у мамы ничего не было, надо было покупать и сдавать как налог.

Были облигации, так как надо было помогать Советской армии, подписываться на заем. Днем работа, ночью иди подписывайся. А где деньги взять? Не подписываешься - не на что.

Через пару недель снова вызывают. Все равно надо подписываться. Был какой-то год, велели подписываться - ну, мама и сказала - раз надо, на все подпишусь. И подписалась на 150 рублей, это были большие деньги. Так потом раструбили - латышка подписалась на всю сумму. Но облигации и выкупить надо. Электричества не было. Шила при лампе. Хорошо, что кто-то дал швейную машинку. Мне нравилось, когда люди зимой собирались вместе. Кто-то шил, кто-то вязал. Жгли лучину, люди рассказывали свои истории, что с кем приключилось, ждали из армии, ждали писем. Эти вечера мне нравились.

Мама за нас боялась, как бы чего не выболтали. Когда могли переписываться, уже было лучше. У мамы с собой была книга. Красивая, с картинками, перед которыми была тонкая бумага. Меня это удивляло, так как у нас даже тетрадей не было. Красивая была книга, не помню только, о чем. У мамы были и журналы мод. Это был другой мир. Когда у меня спрашивали, кем я хочу быть, я отвечала, что хочу в длинных перчатках и с сумочкой прогуливаться по тротуару!

Сестра что-то помнила о Латвии, но не рассказывала. Между нами была разница в семь лет, а в детстве это очень большая разница.

страница 1069

О Латвии стали узнавать, когда стали приходить письма, в Алуксне жила крестная. Однажды она прислала яблоки. Этот аромат я до сих пор не могу забыть! Были и помидоры. Не знаю, как они могли сохраниться в посылке. Ни один не испортился! Мама говорила, что в Латвии так много яблок, что ими кормят коров и свиней. Я представить этого себе не могла! В первые годы была картошка. Потом у хозяйки появился свой огород. Потом стали сажать лук, огурцы. Помидоров не было. Позже прислали и семена помидоров. Красные мне не нравились. Когда стали сами выращивать, мне понравились зеленые, полузрелые. Начали солить все, что можно. Мама добавляла в огурцы какие-то травки, тмин, вкус был совсем другой.

Я во Франции не бывала, но сны мне снились о Франции. Я не видела и липу, не знала ее запаха, но представляла себе липовую аллею возле дома. Бабушка была в Воркуте, на свободном поселении. И приехала к нам. Для мамы главное было нас накормить. У нее времени не хватало ни поговорить с нами, ни на сон. Мы сами пекли хлеб. Была деревянная кадушка. Бабушка велела мне замесить. Сестра начала и убежала. Моя очередь. А я маленькая. Кадушка на скамеечке, я встала на другую. Бабушка научила меня молитве «Отче наш». Церкви там не было. Надежды на возвращение не было. Мама рассказывала, как было в улманисовские времена, когда она окончила школу в Резекне, как училась на актерских курсах, какие балы устраивали под открытым небом...

Мне хотелось видеть места, где мама жила. Когда мы вернулись в Латвию, мамина сестра Каролина жила здесь. Я привыкла к своим русским знакомым, подружкам. Здесь была пустота, ни работы, ни я знаю, что делать. Был закон - отработать два года после окончания школы, и только тогда можно было учиться дальше. Работы нет, языка не знаю. Приехали в Алуксне, стала работать в кинотеатре контролером. Отработала два года, подала документы в мединститут. Сочинение написала, по физике провалилась. Пошла поступать в медучилище.

Читала латышские книги. Понимать понимала. Первая книга, которую я прочла, - «Сын рыбака». Поступила в медучилище на русский поток, проблем там не было. На работе тоже все было по-русски. Проблемы начались в свободной Латвии, когда надо было писать по-латышски. Училась сама, как могла, на курсы идти было стыдно.

Мы приехали в 1956 году. Когда умер Сталин, я была в 7-м классе. Я помню, был урок немецкого, и по радио сообщили, что умер Сталин. Все плачут, я заплакать не могу, изображаю, что плачу. Учительница заметила мой обман и меня отругала. Мама говорить боялась, как бы мы не проговорились. Боялась. Мы знали, что нас вывезли, как предателей. Мама сказала, что отец был полицейским. Позже я писала, что он был бухгалтером в полиции. Внутренне, вероятно, я не восприняла смерть Сталина, мне его не было жаль. Поэтому мне пришлось притвориться, но по-настоящему я не сумела, учительница видела, как я смачиваю слюной глаза.

Стало легче с налогами. Пошли разговоры, что нас отпустят. Я хотела жить в городе, не хотела в

страница 1070

колхоз. Когда мама рассказывала о городах, мне хотелось все это видеть. В 1956 году я окончила среднюю школу. Не знаю, была ли возможность уехать раньше. Мама решила, что лучше уехать после окончания школы. Сестра училась в Красноярске в педагогическом институте. Мы приехали в Канск, там была железная дорога. Но прежде продали козочку, гусей. Приехали мы в июле. В Канске жила одна женщина, которая переехала из Гризнова, удмуртка. У нее была дочка Елена. Помню, она молоко наливала в глиняный горшок, ставила его в печь, и молоко становилось вкусным. Девочка была маленькая, щупленькая, залезала в печь и наливала мне молока. В знак благодарности. Мы у них жили, пока не достали билеты до Красноярска. В Канске были втроем, но дальше Беатрисе с нами не ехала. У нас был большой фанерный чемодан, в нем все наше имущество. В Латвию приехали в июле. Красиво, возле домов цветы. В Сибири около

домов цветов не было. Пожили у тетушки, потом поехали в Алуксне, где я проработала два года и уехала в Ригу.

Моего отца звали Антон Донатович, мама Хелена. Я училась в Дзержинске, и однажды маму вызвали в какую-то юридическую организацию и сказали, что получен ответ на мамин запрос - отец был расстрелян в 1942 году как предатель родины. Когда мама вышла, я поняла, что все очень плохо -у нее был такой вид. Мне очень хотелось видеть отца, узнать, что же это такое, все дети ждали отцов с войны, я видела, как они возвращались, но у нас была только фотография, которую прислала тетя. И вдруг сестра из сада кричит: папа приехал! Вы не представляете, где было мое сердце! Выбегаю - нет никого! Сестра пошутила. А я так ждала, так хотела увидеть... Но была только фотография...

Маму все эти годы Бог хранил. У нее и сейчас светлый ум.

Дети Сибири ( том 1 , страница 1067  ):

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2015 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.