Кампиня Бирута

Кампиня Бирута родилась в 1940 году.

Маминым родителям принадлежал дом в центре Лубаны.

Мама работала бухгалтером, отец Карлис был в правлении молочного хозяйства, общественный деятель, командир айзсаргов,

мама - командир женского отряда айзсаргов.

страница 890

Маминым родителям принадлежал дом в центре Лубаны. Мама работала бухгалтером, отец Карлис был в правлении молочного хозяйства, общественный деятель, командир айзсар-гов, мама - командир женского отряда айзсаргов. Жили на два дома - в центре и в доме родителей отца «Гундеги».

14 июня отец был в Мадоне, а его сестра дежурила на коммутаторе. Она слышала все разговоры и позвонила в «Гундеги» предупредить отца, чтобы прятался.

Мы с мамой были на улице Базницас, с нами были дедушка и бабушка. Мы спали. Мама видела странный сон - будто все латвийские флаги на мачтах порваны.

К дому подъехал грузовик. Вошли вооруженные люди и один из волости и сказали, что нас перевозят и вещей мы можем взять с собой столько, чтобы смогли сами унести. Мама растерялась. Русский открыл шкаф и вложил ей в руки зимнее пальто. В Сибири она его благодарила. Бабушка плакала. Мне был один год и пять месяцев. Собака не лаяла. Посадили нас в машину, а сами поехали искать отца. А он был предупрежден и спрятался.

Папина мама целовала сапоги и просила оставить ей ребенка, но ей ответили, что нельзя. Ну, и мои вещи взяли - горшок и резиновую куколку, одежду. Все плакали, причитали.

В машине было битком. Поехали в Мадону. На рельсах стояли вагоны, нас загрузили. Были нары, мама устроилась на верхних. Была одна очень толстая женщина, потом оказалось, что на ней было четыре или пять пальто. Приехала наша квартирантка и через окошко передала вещи, от бабушки, и сказала, чтобы и

меня подали ей в окно. Мама решиться не могла, потом все-таки отдала. Подруга ей сказала: «Ва-лия, что ты делаешь? Отдаешь последнее, что у тебя есть!». И я осталась.

Несколько дней жили в вагонах. В Гулбене она могла бы сбежать. Если бы меня отдала, сбежала бы.

Наш вагон был 14-й. В вагоне пели. Когда переезжали границу, пели «Боже, благослови Латвию!».

Ехали медленно. Началась война - все думали, что повернем обратно. Негде было вымыться. Ехали 21 день. 3 июля поезд остановился в Ачинске. 3 июля - ровно через 15 лет - я возвратилась домой! В Ачинске высадили, приехавшие из деревень отобрали женщин, посадили всех в машину и увезли.

Бригадир учил косить сено всех фашистов, белоручек. Все удивлялись - эти хорошо одетые белоручки умеют косить! Наши женщины работать умели! Распределили по селам - все знакомые, все свои. Мы остались в Назарове - в районе добычи каменного угля. Настоящие сибиряки были бедные, но отзывчивые.

Женщины ходили на полевые работы, ночами пасли коров. Боялись только волков. Мама за меня боялась, что я отстаю в развитии, так как я сидела в уголке как зверек. Женщины воровали молоко для своих детей. Природа была дикая, боялись заблудиться. Меняли белье на продукты. У кого было больше, те и жили лучше. Страшила зима. Начали отправлять людей на Север, не хватало дружеского плеча.

В 1943 году с мамой случилось несчастье - поранила ногу, рана начала гноиться. Фельдшер ее спасла. Мама уехала в Назарово на реку

страница 891

Ададым. Там была больница со своим хозяйством на 16 гектарах. Маме предложили работу бухгалтера, перевезли меня.

Первые воспоминания - густая липкая грязь, и мне нечего надеть на ноги. Безнадежность, обида, серое небо. Когда война кончилась, домой вернулись мужчины. Они страшно пили и дрались. Мне страшно было выходить на улицу. Они дрались кольями. Меня отдали в ясли, было минус 40 градусов.

Была улица Царицына, был там полуразвалив-шийся дом, в нем мы и жили, и у меня волосы примерзли к железной спинке кровати. Нагревали кирпичи и укладывали вокруг, чтобы теплее было спать.

Мама работала с утра до вечера, дома ее не было. Я самостоятельно что-то делала, убирала комнату. Полы были из белых досок, их скоблили ножами. Надо было сражаться с грязью. Мама зарабатывала тем, что из марли делала абажуры. Кукла у меня появилась только в 7-м классе. Я и сейчас помню, как она выглядела.

Хорошо, что были ясли и пионерский лагерь. Воспитывалась я советским режимом, мама работала. Приходила только спать.

Помню, я была маленькая, дали мне вареное яйцо, половинку съела, половинку отдала вечером маме. Весь день держала в кулаке, рука онемела, а яичко превратилось в кашу.

За мной смотрели, кормили, но давление было страшное. Было много финнов, были эстонцы, литовцы.

Воду коромыслом носили из реки. Возле реки собирались и японцы. Дети над ними смеялись, распевали дразнилки.

На Рождество занавешивали окна, чтобы не видел никто.

Природа летом была красивой. На Лиго украшали комнату. Воспитывали нас на лозунгах «За Ленина, за Сталина!». Пошла в школу.

В 1946 году детей стали отправлять домой.

Отец, когда узнал, что нас увезли, хотел взять винтовку и идти мстить, но доктор Бардиньш его удержал - винтовку отнял. Он ушел в леса, а в 1944 году с бабушкой и остальными уехал в Германию. Бабушка умерла в 54-м году в Канаде. Я не понимала, что такое родственники. Отец оказался в Торонто, там сейчас и лежит.

В 1946 году мама хотела, чтобы я поехала, но я вцепилась ей в юбку и сказала - нет!

Помню, что бабушкина сестра присылала нам из Латвии посылки в деревянных ящиках. Прихожу из школы, а дома яблоками пахнет. Иногда местные вынимали и клали в посылку камни. Присылала и носовые платочки с кружевцами. Мама кроила и делала воротники. Я отличалась от одноклассников - они были в фуфайках. Меня обзывали. У меня была шапочка с цветочками - мальчишки облили чернилами. У меня была серебряная сакта с огненным крестом - русские дети этот фашистский знак велели разбить камнем. Мама была в ужасе от того, что я от нее отдаляюсь.

страница 892

Школа в Назарове была двухэтажная. Стоял гипсовый Ленин. На 1 Мая надо было идти на демонстрацию. Водил нас директор Толстихин. Я должна была обнять портрет Сталина и держать собрание сочинений Ленина в руках, и при этом еще петь. Мне было страшно, я вся тряслась. Согнали и всех латышей. Все говорят: Валия, вон там твоя дочка. Была звеньевой. Летом жили в пионерском лагере. Все бы хорошо, но так давили идеологией.

Когда умер Сталин, в школе стоял его портрет во весь рост. Галстуки надо было обшить черной лентой и стоять в почетном карауле. Мне муха села на кончик носа, но я не шевельнулась. Казалось -папочка умер и весь мир вместе с ним! После митинга пошли в класс, надо было рисовать. Я рисовала сцену.

Наступил 1956 год, латыши стали уезжать домой. Мама поручила отвезти меня одной латышке. Я ехать не хотела, но свою роль сыграла первая любовь - мальчик уехал в Латвию. Мне было 16 лет, я готова была уехать.

В Риге жила сестра отца. С собой у меня было письмо. Ехала на третьей полке, говорила на русском, по-латышски плохо. Вышла в Кегумсе. Первое впечатление - вошли в дом этой латышки. Там мебель еще улманисовских времен, из шкафа выпала фата. Начала думать - что же такое Латвия.

В Риге поселилась у маминой подруги, потом осталась у папиной сестры. Писала всякие заявления, и Вилису Лацису тоже. Мама вернулась осенью 1957 года. Жить было негде, кочевали. Мама во вновь обретенный дом своего отца вернуться не успела.

Дети Сибири ( том 1 , страница 890 ):

мы должны были об этом рассказать... :
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ;
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2015 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.