14 06 1941

Гулбис Арвидс родился в 1931 году.

13 июня 1941 года отец ушел в лес, он знал, что если его возьмут, то расстреляют. Он был айзсаргом и должен был сдать оружие. Отец и меня научил стрелять из малокалиберки. (Русские в армию меня не взяли, я считался ссыльным.)

Отец велел мне пасти коров ближе к лесной опушке. Их там было трое, я принес им завтрак. Все мы следили за домом - что там будет происходить. Я мчался через гору с криком: «Синие идут!» - у русских форма была синего цвета. Они все бросили и побежали в лес. Я остался пасти коров. Подошли солдаты, спрашивают, где отец. Сказал, что не знаю, но они увидели на краю поля остатки завтрака, и четверо с оружием повели меня в лес разыскивать отца. Ну где им найти отца! Я их не боялся, оружие у отца видел, даже стрелял из отцовского оружия. А мама, пока мы бродили по лесу, собирала одежду, связывала узлы. Я, десятилетний мальчишка, всего трагизма происходящего не понимал. Нас посадили в грузовик, двое солдат со штыками охраняли нас. Из нашей семьи увезли маму и меня. Привезли в Валмиеру, посадили в вагоны, в которых перевозят скот. А я подумал - поеду на поезде! Мне все это казалось приключением.

С собой у нас были продукты тоже. И в дороге кормили - из армейской кухни. Когда приехали на конечный пункт, вот тут уж «амба». Приеха-ли в Ачинск и сразу же мы стали менять одежду на провизию. Ачинск - районный центр, лесов там не было. Когда распределяли, спросили, ктда хотим поехать - в леспромхоз или в колхоз. Хорошо, что мама поняла ситу-шию, выбрала леспромхоз. Там давали вс 500 граммов хлеба в день. Из распределительного пункта повезли нас в село, там протекала речка - маму

направили очищать от кустарника берег, чтобы можно было сплавлять лес. Через некоторое время из села переселились ближе к железной дороге. В районный центр работать маму не пустили. Мама поинтересовалась у коменданта, могу ли я учиться, хотела отправить меня в ремесленное училище. Разрешение дали, поехал я в училище. Потом и работа была, трудился в конторе плотником. Было это, правда, позже, кажется, уже в 1947 году.

В селе было много пустовавших домов, без кроватей и окон. Спали на полу.

Хорошо, что в селе была школа-четырехлетка и учительница из Ленинграда. Русский язык я понимал, но писать не умел. Учительница была в отчаянии - по математике «отлично», по письму «двойка». На этом и закончилось мое образование в селе. Потом я учился в Ачинске, в вечерней школе, язык к тому времени я уже знал. С мамой разговаривали по-латышски, и в селе жили латгальцы, с которыми тоже можно было говорить по-латышски.

Местные были люди не злые, большинство живших в Сибири и сами были когда-то высланы. Они нас понимали, ненависти не испытывали. Были, правда, и такие, кто вначале обзывал нас фашистами, дразнили: «Дурной латыш, куда летишь?»

В 1946 году мы слышали о возможности отправить детей домой, но у нас в Латвии родственников не было, не к кому было ехать. Да мама и не очень старалась меня отправить, и хорошо, потому что потом многих отослали обратно.

Латвию я помнил, все-таки мне было десять лет. Помнил отцовский дом.

Мама работала, получала свои 500 граммов хлеба. Меняла одежду

страница 

582

на продукты, деньги там не ценились. Летом в лесу было много съедобного - чеснок, дикий горох. Картошку хранить было негде, и мы ее не сажали. Нас бросали из дома в дом, а у русских дома маленькие. Потом выделили нам комнатку в бараке. Самое ужасное - нам не хватало соли. Разве только запеченную в печи картошку можно было есть без соли. Хлеб давали, это был тяжелый формовой хлеб. Кусочек маленький, а весит полкилограмма.

Осенью ходили собирать колосья. Наберем, почистим, мололи на ручной мельнице. Добавляли в хлеб картофель. А так как печи у нас не было, русские с готовностью разрешали нам пользоваться их печью.

На охоту не ходил, не было дроби. Порох местные где-то доставали, но где, не знаю. Дробь местные добывали в горах, в свинцовых выработках. Выламывали кусок породы, кидали его в огонь, свинец плавился и стекал в ямку. Так получали дробь. Я ставил петли на зайцев, иногда случалось и поймать. Из животных были там еще олени, лисы и медведи. Медведя не видел, но как он рычит, слышал. Зашел на вырубку за малиной, слышу - чуть дальше шум и рык. Я со всех ног припустил домой. Для серьезной охоты я был еще мал.

В село приехали солдаты из Ачинска - за дровами для воинской части. У солдат были автоматы,

у офицеров - пистолеты. Мы, дети, пристали, чтоб и нам дали пострелять. И давали, только стрелять мы ходили за село.

Война шла к концу, об отце мы ничего не знали. Позже кто-то из родственников написал, что отец в Америке. В тот раз он убежал в лес, и всю войну прожил в собственном доме. Когда немцы отступали, он, возможно, направился в Лиепаю, оттуда в Америку. Мы с отцом не встретились.

В Сибири окончил училище, начал работать в Ачинской стройконторе. Были проблемы с жильем. В районном центре мама найти работу не могла, через какое-то время получили разрешение переехать. В комендатуре надо было регистрироваться каждый месяц. Пришли, подписались.

Нас там было немного, и комендант всех знал. Тогда было не так, как сейчас, - придешь в милицию, а тебя спрашивают, как тебя звать. Те чекисты нас знали. Однажды я опоздал отметиться, пришел, спрашиваю - зачем подписываться. Он мне на это ответил одним предложением, отправит, мол, меня к белым медведям, если мне не нравится установленный советской властью порядок. Тут я испугался и больше ни о чем не спрашивал. Стоило мне возразить, он тут же исполнил бы свое обещание.

На севере все солили рыбу, чтобы соленую отправлять на фронт. Я остался в стройконторе. Потом приехала мама и устроилась уборщицей в хлебном магазине. Тут уж нам хлеба хватало. После смерти Сталина режим сделал послабление, в 1958 году всем выдали настоящие паспорта - езжай, куда хочешь! Конечно, я хотел уехать на Родину! Я четырежды пересекал Уральские горы - первый раз в 1941 году, потом в 1958-м, когда приехал в Латвию, договорился, где остановиться, и поехал обратно за мамой. А в 1959 году поехали в Латвию, чтобы остаться навсегда.

Приехали домой - нужна работа. В Сибири одно время шоферил. Мне не нравилось, но на мебельном комбинате работу мне обещали лишь через пару месяцев. Порекомендовали наведаться в АТК, сесть на грузовик. Комично было, когда я не смог на латышском языке написать заявление. Велено мне было ехать в Салацгриву, а я не знал даже, где это. Пришлось заглянуть в карту. Там я в первый раз увидел, как люди за свои деньги покупают землю под огороды.

Gulbis Arvīds Ludviga d.,
dz. 1931,
lieta Nr. 17164,
izs. adr. Valmieras apr., Kocēnu pag., Glumas ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Ačinskas raj. ,
atbrīvoš. dat. 1958.05.05

Иногда есть информация на некрополе

https://nekropole.info/ru

 Для поиска дела по дате рождения или букв имени и фамилии используем запрос

на сайте http://www.lvarhivs.gov.lv/dep1941/meklesana41.php

Дети Сибири ( том 1 , страница 581  ):

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2015 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.