14 06 1941

Фреймане Велта родилась в 1933 году.

Наша семья жила в Риге, отец был бухгалтером в организации айзсаргов.

Ни в каких мероприятиях он не участвовал, разве что в вечеринках, когда отмечали Рождество,

помню, мы с мамой ходили.

Я уже умела читать и с нетерпением ждала осени, чтобы пойти в школу.

И вот 14 июня 1941 года в дом вошли 2 или 3 человека , сказали, чтобы собирались,

потому что надо уезжать, далеко.

Я видела, что мама и папа очень взволнованы , но незнакомцы торопили.

Мама интересовалась судьбой отца ещё в то время, когда мы жили в России.

Пришёл ответ , что он был в лагере, болел туберкулёзом и умер.

Мама не поверила, потому что в нашей семье никто туберкулёзом не болел.

Разве что условия у отца для этого были подходящие...

И только совсем недавно , когда мне пришлось оформлять документы,

я получила совсем другое свидетельство - что в лагере он был расстрелян.

страница 880

Наша семья жила в Риге, отец был бухгалтером в организации айзсаргов. Ни в каких мероприятиях он не участвовал, разве что в вечеринках, когда отмечали Рождество, помню, мы с мамой ходили. В 1941 году мне было восемь лет. Я уже умела читать и с нетерпением ждала осени, чтобы пойти в школу.

И вот 14 июня 1941 года в дом вошли два или три человека, сказали, чтобы собирались, потому что надо уезжать, далеко. Я видела, что мама и папа очень взволнованы, но незнакомцы торопили. Куда увозят, не сказали. Один из них подошел к маме, шепнул, чтобы брала побольше теплой одежды. Но что она могла в спешке взять...

Отвезли нас в Шкиротаву, отца сразу же увели, сказали, что когда приедем на место, встретимся. В вагоне было что-то похожее на полки, мы оказались возле окна. Вернее, возле небольшого отверстия, которое считалось окном. Сутки, вероятно, стояли на станции. Кто-то принес коробку с печеньем - это прислал папа. Пришла на станцию и мамина сестра, приехала из деревни, пришли соседи. Рижская соседка, у которой были две дочери, принесла пальтишко, еще какую-то одежду. Дорогу помню плохо, так как я заболела. Мама потом рассказывала, что не надеялась, что я выживу. В вагоне ехала врач, у которой были лекарства. Я поправилась. Привезли нас в Тасеевский район, деревня называлась Сухо-во. Завели в бывшую церковь - теперь клуб. Потом жили у какой-то женщины. У нее была комната с кухней, жили мы в комнате. У меня была кровать. Помню, что в доме были цветы в горшках.

Мама работала на МТС. Мешала раствор. Работа очень тяжелая. Я была дома, гуляла. К хозяйке приходила

подруга, открывала наши чемоданы, примеряла мамину одежду. Когда приходила мама, они просили что-то обменять. Так большинство вещей и ушло за продукты.

Наступила осень, пора было в школу, но языка я не знала. Но через какое-то время я стала рассказывать маме, о чем говорила хозяйка со своей гостьей, - стала понимать. Спустя некоторое время мама стала отводить меня к женщине, у которой было две дочери, чтобы мне не было скучно. Так прошла зима.

Мама стала искать другую работу - эта работа была тяжелая, да и заработка никакого. Мама умела шить, у кого-то достала старую швейную машинку. Ей разрешили с работы уйти, так как она часто болела. Так мама и начала шить. Сначала шила хозяйке, потом знакомым хозяйки. Люди были довольны. Потом мама стала ходить по домам, шила. Жили мы тогда уже терпимо, еда была. Я русский язык уже освоила, понимала, с детьми играли вместе. Весной собирали молодые побеги сосны, елки... Носили домой все, что можно было, сушили на зиму. Осенью, после уборки урожая, разрешали собирать колосья. Дети ходили толпой, приносили домой, сушили, мололи. Росли там растения с широкими листьями, из них пекли что-то похожее на хлеб, добавляли немного муки. Словом, витаминов съедали много.

Осенью пошла в школу. Школа начиналась 1 октября, сентябрь надо было работать в колхозе - собирать колоски, помогать на молотьбе. За работу выдали 16 килограммов зерна. Конечно, зимой это было подспорье. За шитье маме давали картошку, молоко. Зимой мама стала вышивать. Русским все это

страница 881

очень нравилось, но у них этим никто не занимался. Я тоже научилась вышивать крестиком. Русским нравились белые блузки с красной вышивкой. Так вот и я стала зарабатывать на хлеб.

В школе ребята были очень хорошие. Отношения были нормальные, и не только в школе. У нас была очень хорошая учительница, много с нами занималась - мы пели, танцевали. И мы, малыши, ходили в соседние села выступать. Ближайшее село было километрах в семи, но для нас это было огромное приключение. Поддерживался строгий порядок, выступать ходили после уроков. Шли по темноте, не боялись ни волков, ничего. И домой возвращались ночью. А утром рано шли в школу. Никаких поблажек. В этой школе училась я до 5-го класса, и в сентябре все обязательно работали в колхозе.

Когда мы жили у хозяйки, она отвела нам кусок земли от своего большого огорода. Когда жили там уже последний год, маме колхоз выделил четыре сотки земли. Посадили картошку, это было наше главное пропитание.

Помню, уже во 2-м классе вся моя одежда износилась. Как-то я стояла доски, и в классе начали шушукаться, пересмеиваться. Учительница объяснила ребятам, что нельзя смеяться над человеком, если ему нечего надеть. Оказалось, мое платье просвечивало, так оно вытерлось. Мама починила, и все. Учительница была умным человеком.

Спустя какое-то время уже можно было переписываться с Латвией, получать посылки, мамина сестра прислала одежду. В Сибири все ходили в валенках, но купить их было невозможно. А так как мама шила фуфайки, она сшила мне на ноги что-то подобное чуням. На них надевали галоши. Сначала смеялись, но и тут на помощь пришла учительница. Это и было в школе самое неприятное.

В 1947 году мама решила, что поедет домой. Если я правильно поняла, мама была знакома с проводницей. Она вообще умела с людьми договариваться. И вот однажды проводница завела нас в свое купе и велела забраться на самую верхнюю полку. Потом она отвела нас в вагон. Возможно, был контроль.

страница 882 

Приехали домой. Вероятно, препятствий особых не было. Мама получила паспорт, жили у маминой сестры в деревне. В квартире жили чужие.

Латвию, мне кажется, я помнила. Да и мама много рассказывала. В сибирском селе было несколько латышских семей, на Рождество собирались, занавешивали окна. Пели песни, была елочка. Все разговоры были только о доме. Но у меня не было желания остаться в Сибири.

Со станции в Риге ехали на извозчике в Дрейлини. Школа от дома находилась в полутора километрах. Я не особенно волновалась, что мне придется учиться на латышском языке, мама меня учила и читать, и писать, разговаривали между собой по-латышски. Осенью пошла в 6-й класс, в латышскую школу. Окончила через два года. Трудностей перехода на латышский язык не было никаких.

Мама вступила в колхоз, вначале работала в полевых бригадах. Когда колхоз стал возить свое молоко на Видземский рынок, - у колхоза был свой стенд, - маме предложили место продавца. Она согласилась, каждый день они вдвоем с еще одной женщиной ездили в Ригу торговать. Сколько она получала, не знаю, но у нас была своя земля, огород, да и школа стоила немного - учебники в то время были дешевые. В этом отношении было хорошо. О России больше не думали. Помню, была там латышская семья, мать умерла, осталась девочка, чуть старше меня. Взяла ее к себе пожилая женщина. Когда детей стали отправлять домой, она отправила девочку к родне. Иногда мы с мамой ее навещали. Звали девочку Рута.

После 7-го класса поступила в 6-ю Рижскую среднюю школу. Я, конечно, ни с кем не делилась, что была выслана в Сибирь, об этом в то время и заикнуться было нельзя. Разве что учительница русского языка догадалась, спросила, откуда я так хорошо знаю русский язык. Я на ушко рассказала ей свою тайну - что пять лет была в ссылке, но она об этом не сказала никому. Весной, в мае, маму забрали, как раз накануне моих экзаменов. Просто увели, ничего не объяснив. Потом пришел какой-то человек, меня в то время дома не было. Сказал, когда позже

страница 883

меня взяли, что просто дали мне возможность сдать экзамены. Мама была в Центральной тюрьме, потом выяснилось, что там таких, у кого учились дети, было много. Как только я сдала экзамены, забрали и меня. Просто пришли и сказали - идемте. Позже стало известно, что к нашей высылке «приложил руку» председатель колхоза - ему потребовалось на мамино место устроить другого человека, а уволить маму не за что было. Но ведь мог и сказать! Так что нас снова арестовали и снова повезли в Сибирь, и снова в вагонах для перевозки скота. С нами ехала молодая женщина, лет 20-ти. Сказала, что ее сдала собственная свекровь. Они с мужем собирались ехать в Германию, но за неделю до этого их взяли. Так мать сдала своего сына.

В Москве нас отправили в баню, на дезинфекцию. Среди высланных была компания латышей, там все время пели - «если в дверь стучат, не открывай», большинство из них ехали во второй раз. Некоторые знали, некоторые не знали, за что. Из Москвы привезли в пересыльный пункт в Соликамске, везли в купейных вагонах с решетками.

Страшно не было? Вероятно, ехали с уголовниками? Высланные были в отдельных камерах. Уголовников не было, но мы знали, какие они. В Красноярске, там, да, там были. Помню, в Красноярске были вместе с воровками, но они нас не очень тревожили, у них были свои законы. Из Красноярска повезли нас в Канск. Там было немного посвободней, разместили нас в отдельных домиках, провели несколько дней. Потом согнали на пароход - затолкали в самый низ - и повезли в Енисейск.

Дорогу не помню, мне снова было плохо, возможно, от перемены климата. Высадили в поселке в 20 километрах от Енисейска, завели в какой-то барак. Летом ходили полоть, но это продолжалось недолго. Близилась осень, и мама не давала начальнику покоя - мне пора в школу. Школа находилась в Ярцево, она добилась разрешения отправить меня туда. До Ярцево добраться можно было только по реке. Парнишка из нашего села добирался до школы на своей лодке, мама договорилась, что он и меня отвезет. В лодке была и картошка, которую

страница 884

парень вез с собой. Плыть было страшно - борта были почти вровень с водой. Но наше путешествие закончилось благополучно.

В школе было общежитие, мама дала денег, я купила картошку. Что еще ела, не помню. Окончила 9-й класс.

Зимой мама связалась с заведующим швейной мастерской в Ярцево, договорилась, что он возьмет ее на работу. Она приехала весной. Каждый месяц мы с ней должны были ходить «отмечаться». Проблема была с жильем. Но начальник пошел навстречу - разрешил маме ночевать в мастерской. Я иногда приходила к маме из общежития, и мы спали на огромных пошивочных столах. Как-то мама заикнулась о вышивке. Сделала образец - маленькие занавесочки, людям понравилось, появились заказы. Вечерами после школы мы с мамой работали вместе. Я тоже научилась шить, вдвоем зарабатывали, сколько могли. Сумели даже снять половину комнаты у женщины с дочерью, прожили там год. Позже мама заработала столько, что смогла купить домик. Маленький, но свой.

Я окончила 10-й класс. Мама настояла, чтобы я пошла учиться дальше, чтобы могла получать стипендию, и отправилась просить начальство, чтобы меня отпустили в Енисейск, в институт. Был там двухгодичный педагогический институт.

Вначале я хотела учиться в Красноярске, писала туда, пришел положительный ответ, что меня примут. Экзамены начинались в августе, но начальство все время отговаривалось, что разрешение не пришло. Я уже договорилась, что пойду работать в пошивочную мастерскую, как мне сообщили, что можно ехать. Я пыталась сказать, что в сентябре уже поздно, но мне сказали - раз есть разрешение, надо ехать. Поехала, у начальника там жила сестра, договорились, что я у нее поживу. Об институте речь уже не шла, стала интересоваться, нельзя ли поступить в техникум. Предложили мне машиностроительный, но меня это не интересовало, и я вернулась к маме. Всю зиму помогала ей. И тут умер Сталин. Помню, когда об этом сообщили, я белила дом. Позже подала заявление, чтобы мне разрешили поехать учиться в Енисейск. Разрешение на сей раз пришло в мае. Надо ехать. Но что я буду делать там до августа, когда начнутся экзамены? Пошла к директору, все ему рассказала, спросила, примут

ли меня, ссыльную. Он устроил меня в общежитие, сказал, что о пропитании должна позаботиться сама. Два месяца я готовилась к экзаменам, в июле мне выделили комнатку, где я жила все время, пока училась. В параллельной группе учились две девушки - литовка и латышка.

На 2-м курсе меня вызвали и сообщили, что я свободна, могу уезжать. Но куда я поеду? Надо закончить учебу. И еще два или три года отработать по назначению. И вот к концу 2-го курса сообщили, что институт станет четырехгодичным. В некотором смысле это был шок. Состоятельных среди нас не было, как-то перебивались на стипендию, если была у кого-то картошка, значит, она была у всех. Решили с мамой, что надо заканчивать учебу здесь, как-то мы уже держались. А что будет в Латвии, неизвестно. Окончила я институт, поехала работать в Тюхтет, еще с одной выпускницей. Она была из местных. В школе нас приняли не очень радостно, и не потому, что я была выслана, молодых учителей вообще принимали настороженно, слишком уж они были активны.

Год проработала, и мама заговорила о том, что я могла бы съездить в Латвию, посмотреть, как и что. И я поехала в Латвию в отпуск. Жила у тети. В Риге поинтересовалась работой, была в Отделе образования, но почувствовала, что я здесь не очень желанный человек. Написала в Ригу, в Валмиеру, в Цесис. Указала образование, указала, что была выслана. Ответили только из Цесиса, сказали, что место в любом случае найдется. Отработала я по направлению второй год и вернулась в Цесис. Готова была работать в любой сельской школе. Но мне сказали, что ждут меня во 2-й Цесисской школе. Там работал еще один бывший ссыльный Гунтарс Гайлитис, в отделе образования им были довольны, сказали, что вернувшиеся из Сибири вообще работают хорошо.

Мама интересовалась судьбой отца еще в то время, когда мы жили в России. Пришел ответ, что он был в лагере, болел туберкулезом и умер. Мама не поверила, потому что в нашей семье никто туберкулезом не болел. Разве что условия у отца для этого были подходящие...

И только совсем недавно, когда мне пришлось оформлять документы, я получила совсем другое свидетельство - что в лагере он был расстрелян.

 Freimane Velta Indriķa m.,
dz. 1933,
lieta Nr. 17005,
izs. adr. Rīgas apr., Rīga, Brīvības iela 94-21 ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Tasejevas raj.,
atbrīvoš. dat. 1954.12.23

Freimanis Indriķis Jēkaba d., dz. 1897, lieta Nr. 17005, izs. adr. Rīgas apr., Rīga, Brīvības iela 94-21

Фрейманис Индрикис Екабович расстрелян в Усольлаге 8 4 1942 P-8689 стр 502 Aizvestie

№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№№

Для поиска дела по дате рождения или букв имени и фамилии используем запрос

на сайте http://www.lvarhivs.gov.lv/dep1941/meklesana41.php

https://nekropole.info/ Человек умирает не тогда, когда перестает биться его сердце, а тогда, когда о нем забывают те, кто его любили

Дети Сибири ( том 2 , страница 880

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2015 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.