14 06 1941

Едейкин Леон родился в 1927 году.

Я родился в Риге 6 сентября 1927 года.

страница 686

Я родился в Риге 6 сентября 1927 года. Наша семья состояла из отца, матери, сестры, которая была на четыре года старше, меня и брата-близнеца. У нас семья была хорошая, из так называемого «высшего класса», отец был владельцем велосипедной фабрики «Latvello». Жили хорошо. Так продолжалось до 1940 года, пока СССР не протянул нам « дружеской руки ».

В 1941 году нас выслали в Сибирь. Мы с братом были у родственников. 12 июня маму, отца и сестру взяли прямо в квартире, мы об этом ничего не знали. Только 14 июня нам позвонили по телефону. С трудом добрались до Риги. Двери квартиры были запломбированы. Родные - папина мама, сестра отца с семьей, мамина сестра с семьей - одни говорили, что не надо ехать с родителями, стоит подождать, мамина группа говорила, что дети должны быть там, где и родители. Поговорили они между собой и решили, что мы должны ехать. Был там и друг, жених моей сестры и один из старейших работников отца. Они были из так называемых PDI - сотрудники помощника полицейского. Они и отвели нас на станцию. И там было такое место, где стояли русские офицеры, которые сказали, что нам ехать нет необходимости, оставайтесь, зачем вам уезжать.

Это было по дороге на станцию Шкиротава, где уже два дня в вагоне находилась мама. Мы были в списках на выселение, но у нас была возможность не ехать, так как «они» нас не нашли. Мы явились на станцию добровольно.

Отца в то время уже разлучили с семьей, и он находился в другом поезде. Отца отправили в Соликамск, и 9 апреля 1942 года его расстреляли. Убили в лагере. Об этом мы узнали гораздо позже, когда вернулись в Латвию. Он

был владельцем велосипедной фабрики, на которой работало 200 человек, он был капиталист, и за это его расстреляли.

Когда в 1940 году вошли русские и протянули нам свою “дружескую руку”, кажется, через месяц или недели через две отняли все наше имущество, а у нас был пятиэтажный дом, где мы жили. Был магазин, еще что-то. Отняли все. У нас была квартира из семи комнат, половину забрали. Отец до последней минуты оставался на фабрике директором. Рабочие хотели, чтобы он остался.

Тетя, когда мы еще были в Салдусе, вошла в нашу квартиру, взяла кое-какие наши вещи. Дала нам денег, я пошел и купил сухарики. Помню, на станции мама кричала: “Отдайте мне моих мальчиков!” Не знаю, как на станции мы нашли маму. В вагоне были широкие двери, мы вошли и их задвинули. В вагоне были двухэтажные нары. В углу так называемый “писсуар”. Приехали мы часов в десять вечера, а в полночь поезд тронулся. Если бы мы пришли на пару часов позже, мы бы не уехали, но тогда я бы не сидел сейчас с вами и не разговаривал...

Ни один из наших родственников, за исключением музыканта Вальдштейна, не остался в живых - всех их убили... Я не говорю спасибо, но я мог бы сказать спасибо, что мне удалось остаться в живых.

До Новосибирска ехали примерно пять недель. Ночью открывались двери, кричали: «Суп!» Так мы раз в неделю получали суп, и солдаты разрешали нам, когда поезд стоял, сбегать за горячей водой. Маме и старым людям было очень трудно. Мне было тринадцать лет, мне было проще.

Из поезда нас пересадили в пароход «Николай Тихонов». Не знаю, сколько мы плыли по Оби, потом по

страница 687

Васюгану. На каждой остановке вызывали две-три семьи и высаживали на берег. Нас выкинули в Рабочем поселке. На реке Васюган, в 200 или 300 километрах от Каргасока. Разместили нас в клубе на сцене, со всеми вещами. В клубе показывали фильм «Девушка с характером». Я смотрел фильм. Нас было там две семьи. Мама приняла одну девушку, которая в вагоне безутешно плакала. Через два дня из вагона забрали ее мать и двух братьев, у них тоже была какая-то фабрика или что-то. Девушке было лет 18, и мама ее приняла. Так что нас стало пятеро. Была еще одна семья, фамилия их была Шомер. Там было трое детей, была еще Люба Эйзенштат.

Через неделю или две стали искать прибежище. Не помню, но мне кажется, что это был какой-то центр: там был поселковый кооператив, маленькая больница на две или три койки, колхоз, кажется, назывался «Победа», колхоз небольшой. Не больше 13 домов. Потом нам дали или продали землянку - внутри земля, наверху перекрытие из жердей. Еще через две недели нам сказали, что надо выходить на работу, что приехали мы не на курорт, а на перевоспитание. Первая наша работа была корчевка. Мама никогда не работала, и в Сибири она не работала. Работали мы втроем, но выполнить надо было норму четырех человек. Так продолжалось два месяца. Прибыло начальство и придумало, что раз идет война, нужна рыба. Выдумало, что нужны солдаты. И мы так и назывались «4-й военизированный рыболовецкий дивизион». Зато как звучит потрясающе! Стали рыбачить. Летом ловили с лодок, ставили большие сети. Зимой тоже ставили сети. Мы с другом Шомером спросили у бригадира, как ставить сети. Он объяснил, что сначала надо сделать прорубь и через каждые 10 или 6 метров снова прорубь. Вставить доску и снова вытащить. Словом, ничего толком не объяснил. Лед метровой толщины, сеть ко льду примерзает. В общем, рубили лед, такая вот была моя зимняя рыбалка.

Через два года я решил бежать. Хотел учиться. Там, где мы жили, школы не было. Брат сказал, что уедет со мной. Мы взяли лодку, картошки и отправились в Усть-Чижапку. Где-то привязали лодку к барже, и так плыли. Я стал искать жилье. Нашел семью, с которой сговорились, что дрова и вода будет нашей работой.

Пришел в комендатуру, заявил, что мы убежали из Рабочего поселка, но мне ничего не сказали. Начали мы учиться. Через пару недель мама собралась в Каргасок к врачу, брат решил, что поедет к ней. Я решил остаться - не знал, что меня ждет в Каргасоке, хотел учиться, никуда не хотел уезжать.

Зима была трудной. Картошка быстро кончилась. Я каждый день покупал 120 граммов муки. Каждый мог выбирать - или 200 граммов хлеба, или 120 граммов муки. У людей, где я жил, забирал картофельные очистки. Собирал крапиву и каждый день варил себе кашу из муки, крапивы и очисток. Это была вся моя еда. Окончил я семь классов и снова на лодке отправился за 30 километров, туда, куда из Каргасока были высланы сестра и мать. Сестра работала на барже, где стояла большая лебедка, которую приводили в действие восемь лошадей, закладывали бревна, выбрасывали на баржу и надо было их потом уложить. Проработали июнь, июль, август, потом отправили нас в Каргасок. Там уже надо было валить лес, пилами. Я уже был взрослый, окончил семь классов. Не знаю, как мама уговорила начальство, чтобы предоставили мне возможность учиться дальше. С братом ходили в 8-й, 9-й и 10-й класс. Надо было сдавать экзамены на аттестат зрелости. Русского языка я не знал, в детстве писал и читал только по-латышски и по-немецки. Говорить по-русски умел, у меня была русская нянька. Дома с мамой говорил по-русски, с папой - по-немецки. Читать по-русски не умел. Помню, была в Риге такая газета «Сегодня», по ней выучил русские буквы.

Экзамен по русскому языку я, конечно, не сдал. Следующий подход - через год. Когда я провалился, меня тут же послали на шпаловый завод. Там я проработал год, это было ужасно - далеко от дома, каждое второе воскресенье шел к маме за 20 километров. Я не рассказал еще, это был 1948 год, когда брату и еще пятерым, каждому из них вменили статью 58.10 - за антисоветскую агитацию. Его и еще четырех женщин увезли, и он восемь лет просидел в Омске. Мне аттестат надо было получить во что бы то ни стало. Думал, может быть, смогу дальше учиться. Там были хорошие люди - директор завода. Я работал хорошо, мы с ним ладили. Он сказал: ты мобилизован, но беги отсюда, я единственный, кто может подать на тебя в суд и выдать органам. Я тебя не выдам, обещаю.

Поехал в Каргасок, заявился к коменданту, и он мне - я тебя не выдам, но подпишись, что после учебы придешь работать грузчиком.

Пошел учиться, месяц у меня был на подготовку. Стал сдавать экзамены, был и письменный. Спросил: ну, как я сдал? Между двойкой и тройкой, еще решаем, что поставить. Поставили тройку, и я получил «аттестат зрелости». Пошел работать грузчиком. В сентябре там уже холодно. Приходилось таскать ящики с баржи под 200 килограммов. Трудно было,

страница 688

конечно. Но ты знаешь, что ты должен идти, потом снова и еще раз. После работы давали стакан водки и стакан молока. Отработал я так год. Образование у меня было, и назначили меня заместителем заведующего складом. Склады там были огромные.

В 1946 году все высланные дети получили разрешение вернуться в Ригу. Одна группа уехала, я был во втором списке. Там были дети, родившиеся после 1925 года. Ехал я на пароходе. Пришвартовались, чтобы загрузить дощечки для бочек. Простояли мы там три часа. Появилась милиция, искали, а мы стали говорить по-английски, будто бы мы не из Риги. Велели всем сойти с парохода. И мы со всеми вещами тащились обратно три километра. Мама спросила, что случилось. Оказалось, начальство получило распоряжение, что детей все-таки в Ригу отправлять нельзя. Тех, кто успел уехать, потом вернули обратно. Нас не отправили, мы три часа просидели на пароходе.

Учиться было негде. Хотел поехать в Томск, но разрешение получил только в 1953 году. Меня никуда не принимали, только в лесной техникум. После окончания надо было три года отработать по направлению. Но если ты имел все пятерки, то пять процентов отличников могли поступать в институт. У меня не было ни одной четверки, и я получил свободный диплом. А поскольку за плечами у меня была десятилетка, в техникуме я учился всего два с половиной года. Полгода проработал и получил паспорт. Было это в 1956 году, уже Сталин умер. Я хотел учиться и уехал в Ленинград. В Лесотехническую академию. Я выяснил, что экзамены сдавать мне

не надо, и уехал в Ригу. Там были знакомые, среди них и моя будущая жена. Три летних месяца я был в Риге и 1 сентября вернулся в Ленинград. И... не могу я там учиться. Мне было уже 29 лет, а вокруг были 17-18-летние ребята. Договорился с руководством, что перейду на заочное отделение. Отправился в Ригу и здесь в 1962 году окончил вечерний институт. Что делать дальше? У меня были знакомые, я у них жил. Начал искать работу на предприятиях, связанных с деревообрабатывающей и бумажной промышленностью. Приняли меня в проектный институт, позднее он назывался «Латгипропром», на улице Ленина, 15. Начал техником, потом инженером, старшим инженером, руководителем группы, специалистом. Проработал там 17 лет. Через несколько месяцев женился. У нас две дочери. Жили нормально.

В 1973 году решили, что будем искать что-нибудь другое. Мама, сестра и брат уже два года жили в Израиле. Долго думали - что делать? По тем временам жили мы неплохо. Мне уже было 45 лет. И все-таки мы решили ехать, и могу сказать, что сделали правильный выбор. Здесь я начал работать на нефтезаводе по своей специальности - контрольно-измерительные приборы. Ушел на пенсию с должности начальника отдела.

А теперь немного о моем латышском. Когда я приехал из Сибири и был уже старшим инженером, работали у меня два латышских парня - Янис Кло-тиньш и Гунарс Муйжниекс, мы дружили. И они мне сказали - не будешь говорить по-латышски, считай, мы больше не друзья. И так постепенно вернулось все, что я знал раньше. Могу сказать им только спасибо, потому что сейчас я говорю с вами по-латышски так, как разговаривал в детстве.

Я сейчас пенсионер, делаем, что хотим, живем нормальной жизнью. Одна дочь живет здесь, другая в Лондоне. Если подытожить... Не знаю, могу ли я еще что-то добавить. Человек все время должен помнить, что в любой ситуации он может проявить свои лучшие качества, стараться быть лучше. Где бы я не жил, у меня везде остались добрые люди, я всегда встречаю таких. Знаете ли вы, сколько раз я начинал все сначала? Трижды! В Сибири я встретил очень много хороших людей, но были и плохие. Я в людях ищу хорошее. Здесь у меня новые друзья, но я помню и друзей, которые были у меня в Риге, некоторые из них тоже здесь. Каждую пятницу мы встречаемся. Здесь писатель Минц, инженер Вальдштейн и другие - мои хорошие друзья из Риги.

Ну что еще сказать...

Edeikins Leons Jakoba d.,
dz. 1927,
lieta Nr. 16104,
izs. adr. Rīgas apr., Rīga, Kirova iela 18-4 ,
nometin. vieta Novosibirskas apg., Kargasokas raj.,
atbrīvoš. dat. 1956.10.23

Дети Сибири ( том 1 , страница 686  ):

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2015 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.