14 06 1941

Дрейблатс Янис родился в 1940 году.

страница 651 

Родился я 12 февраля 1940 года в Элкснеской волости под Екабпилсом. Отец был лесничий, командир айзсаргов. Мама была дома. Еще в семье была сестра Инта, старше меня на восемь лет. События 1941 года я знаю только по рассказам, в момент высылки мне был год и четыре месяца. Мама рассказывала, что отец еще накануне этой даты предчувствовал, что что-то должно произойти, и на несколько дней исчез. Но переживал - как это он, мужчина, бросил женщину с двумя детьми. И как раз накануне этого дня пришел домой. Тут его и взяли. Никому из высланных 14 июня и в голову не могло прийти, что семья будет вместе только до станции, а потом мужчины поедут в одном эшелоне, женщины с детьми - в другом. Но так было - в Крустпилсе их отделили, и отца я знаю только по фотографии. Он погиб в Вятлаге в январе 1943 года. Позже бабушка (мать отца) мне рассказала, что, когда они узнали про нас, очень беспокоились, выдержим ли я и Анныня (моя мама). Я такой маленький, мама хрупкая. А вот Эмиле (отец) и Инта (сестра) выдержат обязательно. И все-таки папа погиб. Единственный. По официальной версии, отец умер от воспаления легких, но почему-то в это не верится - отец был крупный, здоровый. Но он остался там, как и большинство из обитателей лагеря. Ему было тридцать шесть лет. Когда мы возвратились в Латвию, мама об отце не говорила - было ей слишком больно. Нас привезли в Канск, название села не помню. Это тоже был выигрыш в лотерею - что мы попали сюда, а не дальше на Север. Спасибо еще надо сказать и маминой маме, Эмилии Зали-те, второй моей бабушке, которую тоже вывезли, но она нас в Сибири отыскала. Она как мудрая крестьянская женщина (дедушка умер рано, и она одна вела хозяйство, к ней даже Улманис приезжал )

взяла все, что можно было взять, - сукно, серебряные вещи. Их можно было продать, обменять, и так протянуть.

Благодаря ей мама, сестра и я выжили в первые годы. Мама работала на лесоучастке. Не знаю, как она это выдержала, раньше она никогда физически не работала. Замуж она вышла молодой и занималась в основном домом, тяжелых крестьянских работ не знала.

Я бегал вместе с русскими мальчишками, которые дразнили нас фашистами, если латышей в одном месте собиралось несколько человек. Всякое бывало. В целом должен сказать, что судьба была ко мне благосклонной. В 1945 году в Канске меня сбил студебеккер. Но так удачно, что я выкатился между колес. Вероятно, он затормозил, и я потерял сознание. У меня и фотография есть: какой-то русский дядечка принес меня домой. Вот, пожалуй, и все, что я знаю о Сибири.

Нас в большой степени спасла бабушка, которая перетерпела все и тоже вернулась домой. Они с мамой вернулись в 1956 году, мы с сестрой - в 1946-м. Я только потом понял, что чувствовала мама, когда шестилетнего ребенка надо было одного отправить домой (сестру отправили раньше). Ей из двух зол пришлось выбирать меньшее. Здесь было кому меня и сестру встретить и приютить. Помню, обратный путь занял неделю. Меня поместили на верхней полке, там, куда обычно складывают матрасы. Когда, уже шестнадцатилетним, я снова ехал поездом дальнего следования (я учился в техникуме, и мы ехали в Грузию), я удивился, почему же на третьей полке никто не спит. Только тогда и понял. В Москве стояли день или полдня, ребят постарше отпусти-

страница 652 

ли гулять, а таких, как я, шестилеток, конечно, никуда не отпустили. Помню, когда переезжали границу Латвии, взрослые кричали: «Латвия, Латвия, мы дома!»

Сестра жила у маминой сестры (у тети Зенты) в Нерете, а меня из детского дома на улице Кандавас (это я помню смутно) забрал крестный, потом моя тетя, которая работала учительницей в Море, позже в Аллажи. Там потом жила и бабушка, и они меня вырастили. Все воспоминания о Сибири главным образом связаны с едой. В 1946 году, когда я приехал в Море к тете, она жила в доме у хозяина. Я не ели ничего, что ели латыши - ни супа, ни мяса. У хозяйки был сын 18-ти или 19-ти лет, он меня учил есть, пока не приучил к нормальной еде. До шести лет я ничего подобного в рот не брал. Лебеда и суп из трав - это было нормально. Помню, я, и возвратившись, как только оказывался в лесу, начинал жевать смолу. Головки клевера высасывал. Бабушка, которая с нами всюду ходила, заметила, что я не съедаю весь хлеб, а оставляю на потом. И такой инстинкт выработался. Латышский язык знал, но все проявления чувств (недовольство, злость и

т.д.) выражал на русском. «Мать» поминал чуть ли не после каждого слова.

Был активным, легко поддавался на озорство. Меня часто провоцировали и соседские мальчишки, и одноклассники. Когда мы перебрались в Аллажи, директор школы учил меня не проявлять свои эмоции мгновенно, учил сдерживаться, не обижаться. Все постепенно, очень медленно уходило, я научился собой «владеть». Спасибо надо сказать и тем людям, которые понимали, откуда во мне это, и ненавязчиво формировали меня, помогали и за проделки не всегда наказывали. Но одна обида засела в памяти. В Море у школьной уборщицы был сын (младше меня), который зачиркал стенную газету. Когда это увидел директор, он сразу решил, что это я. Я сказал, что не виноват, но ведь я был в Сибири, и все свалили на меня. Меня не наказали, но не поверили. И еще один случай. Тетя из Риги привезла мне перочинный ножик - фискар. Когда в понедельник все съехались в интернат, я стал ножиком хвастаться. Один из ребят подошел ко мне и говорит: «Чего ты тут бахвалишься?» Случайно я ткнул его в бедро. Меня наказали - исключили на два дня из школы. Конечно, я был виноват.

страница  653

Мама вернулась в 1956 году. Ее дом был возле Екабпилса, но жили мы в доме леспромхоза. В Ригу тоже не разрешили вернуться. Но мама окончила школу в Кауцминде, и единственное, что она умела, - готовить. На работу ее не брали, пока не было прописки, а не прописывали, пока не устроилась на работу. Заколдованный круг. И тогда мама через знакомых получила справку, что она до войны жила в Риге, и ей выделили комнатушку.

Позже в Риге я учился на Театральном факультете. Когда мы с мамой заговаривали о Сибири, сестра уводила разговор в сторону или уходила. Очевидно, она не хотела об этом вспоминать. Но я не припомню, чтобы кто-то в Море или в Аллажи попрекнул меня Сибирью. Все знали, откуда я. Никто не говорил об этом. Из-за своей биографии я не страдал.

Жизнь сестры могла быть счастливее. Когда она училась в средней школе, тяжело заболела тетя, и она осталась одна. Сестра говорила, что и учителя, и местные помогли ей окончить школу - приняли на работу в школу уборщицей, чтобы ей было хотя бы на что жить. Насколько мне известно, большинство из тех, кто вернулся, не держит в сердце зла. На кого я буду злиться? Зачем мне копить зло? Я могу не забыть, не простить, но на кого злиться? Уж не на русскую же нацию. Русские страдали точно так же, как другие народы. Не только русские нас вывозили. Это был чистый латыш, который совершил свое черное дело, сделал так, что нас вывезли. Всю свою жизнь я был общественно активным человеком, и меня всегда выдвигали - и в физколлекти-ве, и в комсомоле, и в консерватории. Я хотел и в комсомол вступить, но в Аллажи меня отговорили, так как опасались, что из-за биографии меня могут не принять, и я буду переживать. Потом, в Цесисе, в техникуме, я вступил в комсомол, и об этом не жалею. Кое-что хорошее я для людей сделал, будучи комсомольским секретарем или профсоюзным «полуначальником». Никогда при этом о карьере я не думал. Меня и в горком комсомола приглашали. Но я понял, что это своего рода «петля». Сказал: «Лучше уж я буду играть в театре». Возможно, я наивен и глуп, этакий честняга. Долгие годы в доме никогда не говорили о чекистах и тому подобных вещах. Возможно, потому, что тетя была учительница. Еще будучи студентом, я не понимал, что такое стукач. Только когда сам получил подобное предложение, понял.

Как-то в Консерватории мы согрешили. Театральный факультет находился на улице Вагнера,

мы в какой-то момент играли в карты, и нагрянули директор Озолиньш и декан Слуцков. После этого мне, как члену комитета комсомола, вынесли выговор и через некоторое время вызвали в комитет комсомола. Там сидел молодой мужчина и предложил мне стать гидом в группах, которые отправляются за границу. Говорю - есть за мной грех, да и языки я не знаю. Вывернулся. Потом только понял, что мне предлагали. Много лет после этого меня не пускали в туристскую поездку за границу. Когда я наконец попал в группу, отправлявшуюся в Венгрию, там состоялась встреча с местными комсомольцами. Болтали, пили вино, и разговор зашел о кино. Я сказал, что латышей на «Мосфильм» приглашают в основном на роли немцев. После этого узнал, что в отчете о поездке есть каждое мое слово, и о поведении каждого тоже...

Когда Министерство культуры организовало поездку в Англию, всех пригласили и познакомили с молодым человеком - сотрудником министерства. Но Министерство не столь велико, чтобы мы не знали всех его сотрудников! Нам все стало ясно. «Сотрудник» сам же и выдал себя в Англии, воскликнув: «Ах, как поднялись цены по сравнению с месяцем назад, когда я здесь был!» Ну кто в те времена мог каждый месяц бывать в Англии? Они -из «углового дома» рядом были всегда и везде, это чувствовалось и в театре. В театре для чека всегда были зарезервированы два места. Перед спектаклем кассирша Крузите поднималась наверх и предупреждала: «Мальчики, эти места заняты!» Ясно - мы произносили только то, что было в экземпляре пьесы. В другом случае можно было что-то пропустить или дополнить. Что мы с удовольствием и делали. И когда играли на селе, вплетали в текст что-нибудь на актуальную тему, например, отсутствие в магазинах муки или колбасы. Помню, играли мы какую-то пьесу современного латышского драматурга, и во время одного выездного спектакля Янис Маковские что-то «выдал» - про очереди, про то, что нет муки. На следующий же день позвонили директору театра - что это ваш актер себе позволяет! Но это была 12-дневная поездка, и в Лиепаю мы еще не вернулись. То есть, всюду сидели люди, которые держали «ушки на макушке» и заботились об идеологической чистоте.

Но говорить об этом нельзя было. А главному режиссеру было сказано, что Дрейблатс не имеет права на торжественных мероприятиях читать стихи. Это продолжалось какое-то время.

Dreiblats Jānis Emīla d.,
dz. 1940,
lieta Nr. 17399,
izs. adr. Ilūkstes apr., Susējas pag., Silmači ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Dzeržinskas raj.,
atbrīvoš. dat. 1946.08.29

Jānis Dreiblats (dzimis 1940. gada 12. februārī Rites pagastā) ir latviešu aktieris.

 Dreiblats Emīls Kārļa d., dz. 1907, lieta Nr. 17399, izs. adr. Ilūkstes apr., Susējas pag., Silmači

Дрейблатс Эмилс Карлович умер в Вятлаге 28 1 1943 года дело P-9199* страница 242 Aizvestie

Иногда есть информация на некрополе

https://nekropole.info/ru

 Для поиска дела по дате рождения или букв имени и фамилии используем запрос

на сайте http://www.lvarhivs.gov.lv/dep1941/meklesana41.php

Дети Сибири ( том 1 , страница 651  ):

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2015 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.