14 06 1941

Бушс Артис родился в 1930 году.

страница 332

Отец и мать занимались сельским хозяйством. Хозяйство было не очень большое - 40 га пахотной земли. Дедушка и бабушка помогали, летом приглашали и помощников. Отец был командиром отделения айзеаргов и старостой волости с 1935 года. В 38-м год/ отец приобрел молотилку. Я в 38-м году пошел в Вецмокскую основную школу. О детстве своем могу сказать только самое хорошее, я был единственным ребенком в семье, отец меня очень любил, как и мама и бабушка, так что детство у меня было счастливое, а 41-й год все прервал.

14 июня 1941 года приехал грузовик с вооруженными солдатами, и стали они стучаться во все окна. Мама уехала в гости к родне. В течение часа нам велено было собраться. Уполномоченный сказал, чтобы так много не брали - выкинут по дороге, на что отец ответил: лучше по дороге выкину, чем вам оставлю. Отвезли нас в Вецмокский волостной дом, там дождались еще нескольких семей. Из нашей семьи взяли меня, отца, дедушку и бабушку. На станции Тукумс II сказали, что отцы поедут в отдельном вагоне. Отец владел русским языком, пошел к офицерам, но о бабушке с дедушкой не упоминал, сказал, что возьмет меня в свой вагон. Ему отказали - нельзя категорически. Тогда он сообщил крестной, чтобы приехала за мной, но что-то не сложилось, и остался я с дедушкой и бабушкой. 16 июня в Елгаве вагон, где находился

отец, перевели на другие пути, и он оказался напротив нашего. Тогда я видел своего отца в последний раз. В дороге, когда останавливались, вагоны закрывали, давали воду, потом какую-то кашу. Наш вагон подолгу стоял, потом мы узнали, что началась война.

За Уралом поехали быстрее, конечная остановка - Красноярск. Высадили под открытым небом, посадили на баржу и повезли за 200 километров вниз до Галанино, и снова высадили под открытым небом. Там началось нечто напоминавшее базар -забрали тех, что покрепче и моложе, и отвезли в тайгу, в колхоз за 25 километров. Летом полно ягод, но и тучи комаров, от укусов стали чесаться и пухнуть. Местные русские давали какую-то мазь, на глазах были специальные сетки.

На родине я окончил три класса, здесь пришлось пойти в первый. А уже на октябрьские праздники меня перевели обратно в 3-й класс, так что я потерял только год. Не знаю, предвидел ли отец что-то, но он буквально дрессировал меня по русскому языку, так что учиться мне было легко. Весной удалось перебраться в районный центр, дедушка там был помощником печника, тоже ссыльного.

В колхозе ничего не давали, торговали одеждой в соседнем селе за кусочек мяса, картошку или молоко. Оказалось, отец забрал с собой мешок с моей одеждой. Ничего другого почти и не взял. Ни дедушка, ни бабушка русского языка не знали, и я стал переводчиком. Дед работал, колхоз был маленький, всего 25 домов, ничего не платили. Из мужчин были только председатель да бригадир. Женщин, что посильнее, отправляли в тайгу пилить деревья и заготавливать дранку для крыш. Весной

деда со вторым  ссыльным отправили  ещё дальше 

в тайгу, добывать дёготь из пней, и мы, дети, носили им еду. Потом переселились в центр, и дедушка еще с одним ссыльным взялись класть печи, тогда стали давать хлеб - мне 50 г, бабушке - 100, деду 300 граммов.

страница 333

А в хлеб добавляли картошку и еще что-то. Бабушка варила суп из крапивы. В 42-й году было еще терпимо, а в 43-м и у местных ничего не оставалось, все отправляли на фронт. Весной 43-го и продавать уже было нечего, так мы, дети, компанией, стали ходить в тайгу за черемшой, похожа она на наши ландыши, ели ее рубленую с солью, бабушка варила из нее суп, добавляла пару картошек. А летом 1943 года дедушка заболел и осенью умер. Совсем плохо стало, потому что какая же из бабушки работница. Но там организовали комбинат услуг, где пряли и вязали, и тогда бабушка получила хлебную карточку на 300 г, мне как школьнику добавили до 100 граммов. В школе обзывали фашистом, но так как я был отличником, меня отпустили на каникулы, и есть я ходил в столовую. И одна русская сказала: что ты в столовой ешь, возьми посудину, бабушке тоже достанется, наливала она мне побольше, за это ночью я ходил перебирать ее картошку. Так и вытянули. Когда уходил домой, она давала мне с собой что-нибудь.

В 1944 году жить стало еще труднее. Когда я окончил школу, меня приняли подсобным рабочим на склад, где работала бабушка, и мне дали продуктовую карточку. И 45-й год был не лучше, дети ходили в тайгу и приносили «голодную» траву охапками - черемшу продавали местным возле магазина. Плавили и продавали смолу лиственницы, весной, там, где молотили и снег уже подтаивал, подбирали зерна. Началась у меня цинга, все зубы можно было вытащить пальцами, дёсны гноились, пошел к зубному врачу, там работала еврейка, сказала - я тебя вылечу. Как мне помнится, срезала десны, чего-то натолкала, завязала рот на 24 часа, чтобы я не мог есть и зубы не шевелились. А есть хотелось ужасно. Постепенно все прошло. Помогал местным женщинам копать картошку и вообще по хозяйству, давали, что у кого было, картофелину или литр молока. Километрах в 12 от нас жила ссыльная Мария Эшфелде, очень предприимчивая. Она собрала вокруг себя шесть или семь сирот, и весной 1946 года сказала, что в Красноярск прибыла представительница Латвии, и дети могут уезжать домой. Собрали меня, как могли: из бабушкиного платка пошили пиджачок, заняли денег, так как 200 км надо было одолеть за свой счет. Засунули меня под брезент в почтовую машину, за это отдали 200 рублей. Приехали вечером, шофер взял к себе переночевать, а когда утром отвез по указанному адресу, сказали - поздно приехал, один вагон уже

отправили. Ходил я по Красноярску, не знал, что делать. Снова пошел к той женщине, а она - как хорошо, что ты пришел, через неделю еще один вагон из Томска отправится. До Томска надо было ехать поездом. На вокзале встретили женщину с двумя детьми, она тоже везла их в Томск, договорилась с местным детским домом. Во втором вагоне были все из детских домов, руководительницей, если не ошибаюсь, была Лице. Она доставала продукты, какие могла, в вагоне нас, детей, было 78. Она узнавала, куда какой эшелон следует, и наш вагон цепляли к следующему составу, и 5 или 6 июня мы были уже в Риге. Поместили нас в детском доме на улице Кулдигас. Отвели в баню, вывели вшей, одели в чистую одежду. Помню, первый раз нам накрыли стол. Странно так было: директор обратился к нам, велел выяснить, у кого где родственники, чтобы нас забрали, у кого не было, те остались в детском доме. Я дал адрес своего рижского дяди, но нас не выпускали две недели, пока был карантин. Дядя меня забрал, несколько дней пожил у него, потом поехал в отцовский дом. Бабушка написала, что я выехал, но я на два месяца опоздал, и тетушка думала уже, что я пропал. Мама взяла 15 гектаров земли, хозяйничала, была скотина, лошадь. Мне уже было 16 лет, но ростом я был с кочку. Корове до хребта головой не доставал.

С мамой связались в 1945 году. Слез было... Крестная тоже плакала, когда я рассказывал, как все было, а от отца ни весточки. Оказалось, что папа умер 21 ноября 1941 года.

В 1949 году мама вступила в колхоз, меня записала на курсы трактористов, но настало 25 марта 1949 года - снова солдаты и один местный. Самое страшное, что посадил меня рядом собой за стол солдатик с винтовкой, мне уже было 18 лет, мать волнуется, ну, мне говорить разрешили, и стал я перечислять, что с собой взять надо - теплую одежду и еду. Велено было запрягать лошадь, уложились и поехали, были и соседи, моя крестная, вторая тетя и мама двоюродного брата. Поехали в волость, так как еще одну семью надо было взять, к вечеру выехали в Тукумс, на станцию. Я был просто подавлен, так как знал, что предстоит. Крестная меня успокаивала - как-нибудь выкарабкаемся. 10 апреля мы уже были в Томске. На берегу Томи была пристань под названием Черемошники, река замерзла, всех выгрузили на берег, сложили вещи, сами встали вокруг. Ночью местные русские стали вещи воровать. Все это было страшно, многие за-

страница 334

болели, старики стали умирать. Нас, кто покрепче, послали за вагоном - мертвых надо было везти в Томск, в морг. За ночь набиралось три или четыре покойника. Страшнее всего было с маленькими детьми - дадут тебе 2-3-летнего, родителям ехать не разрешали, тебе его надо отвезти в больницу. Помню, забрали мы из больницы девочку, а она не знает, как зовут маму, папу, фамилии не знает. Привел я ее к начальнику эшелона, он говорит: будем искать, объявили по радио во всех эшелонах, никто не отозвался. Мама моя говорит: что делать - будет найденыш. Наконец на второй день из Видземского эшелона отозвались родители. Жили мы под открытым небом, жгли костры, ночью было 25-30 градусов, днем подтаивало, начался ледоход. По реке еще шли льдины, когда нас стали грузить на баржи и тащить от Томска по Оби, кого куда. 1 мая нас высадили на пристани, после половодья там еще было море грязи. Сложили вещи в сарай. Женщин с маленькими детьми и стариков поместили в какой-то дом, который отапливался, нам тепла не досталось. И снова базар - приехали из колхозов, назовут номер вагона, скажут - берем от стольки до стольки лет, столько-то женщин, столько-то детей и стариков. Нас колхоз забрал быстро, но транспорта никакого - не проехать, ждать надо, пока дороги подсохнут. На пристани был элеватор, там уже некоторые наши работали, а километрах в 70-ти в тайге был еще один элеватор, и когда дороги подсохли, нас туда отвезли. Шегарский район, поселок Монастырка, зерноприемный пункт.

Село большое, домов 600, сказали, что фашистов привезли, ребятишки и прибежали смотреть. Разместили нас в клубе. Не успели разместиться, как явился начальник: пришла баржа, надо идти работать! Ну, поработали, начальник похвалил, распорядился натопить нам баню, помыться, там же в клубе отдохнуть, потом нас распределят по домам. В селе было какое-то медицинское учреждение, фельдшер осмотрела нас, и стали распределять по домам. Мы с мамой и женой дедушкиного брата, которую одну взяли, моя крестная с мужем и дочкой жили в одной комнате. Часов на работе не считали, трудились с утра до вечера: зерно руками в мешок насыпать, отнести мешок по берегу вниз на баржу - тонн 25-30. Устали все, еле тащимся, до дому дойти не успели, снова: давай, ребята! Помощница начальника ушла в декрет, меня назначили весовщиком. Стоял у весов день и ночь, мешки, по крайней мере, таскать не приходилось. Мама носила, все носили. Тетушка мешки чинила, еще одна женщина за 60.

Бабушка умерла в апреле 1947 года, нам соседи написали. Всем велели расписаться, что не имеют никаких претензий относительно оставшегося дома имущества, что никогда не покинут место ссылки и не вернутся, что сосланы мы навечно. Раз в месяц приезжал к нам комендант, мы должны были расписаться, что никуда не делись, и так продолжалось года два или три. В первые годы учиться в Томск не отпускали. Мальчиков, которые занимались спортом, как-то еще отпускали, а доярку, лучшую в районе, в Томск за наградой везли под ружьем.

Мама работала, на следующий год купили корову, поросят, свой дом. Моя зарплата была 360 рублей, на нее ничего купить было нельзя. Когда наш «дорогой отец» ушел, подписываться уже не надо было, можно было поехать и на соревнования, и учиться.

В 1955 году умерла одна наша бывшая соседка, и сосед позвал маму жить к нему, в районный центр. Так мы остались вдвоем с тетушкой. Тетушка уже не работала, больше по дому, за скотиной присматривала. Мама с моим отчимом уже уехали домой. Я тетушку тоже отослал домой. Осенью 1956 года мне сообщили, что я могу приехать за документами. Бумаги получил, спрашиваю, могу ли получить паспорт. Если фотография есть, можно. Пошел в милицию, и через два часа был у меня паспорт. Было мне тогда 26 лет. Ребята моего года

страница 335

рождения уже отслужили, я выправил воинские документы, возвратился в село. Начальник в полном отчаянии: ничего не знаю, что на складе делается. Потому что ведь я все бумаги оформлял. Съездили к директору, тот сказал, чтобы на зиму остался, вот когда все зерно вывезут, сможешь уехать домой. Так что я пожертвовал еще одним годом и жил уже как свободный гражданин.

В 1957 году приехал к матери и отчиму в Ляудону, меня уже и работа ждала. Пошел, посмотрел я на эти кучи железа. Съездил в родные места, встретил знакомых, приятель посоветовал пойти к его отцу - тот был начальником участка. Он говорит: нам нужен учетчик в тракторную бригаду, но надо хорошо знать русский язык. А я латышский-то уже почти и забыл. Пошли, говорит, к директору.

Если и была программа высылки, то не за богатство, потому что отец мой не был никаким богачом, он купил технику и сам на ней три осени подряд работал, и соседям молотил, и дедушка с бабушкой бились, может, конечно, жили мы неплохо. Про 1949 год вообще не понимаю, думаю, я свое наказание уже отбыл. Не зарабатывал, а жил в холоде и голоде. Бабушка от себя кусок отрывала, лишь бы мне досталось больше. Представить это даже трудно.

Знаю, где похоронены дедушка и бабушка, - сам присутствовал, и помню все. Кладбище ужасное, там до сих пор живут высланные в 1941 году латыши. Каждую весну его заливает, непонятно, почему выбрали такое место. Отец родился в 1898 году, 21 ноября 1941 года ему было 43 года. Каждый год 21 ноября приезжаем на станцию и на рельсах... зажигаем свечу.

 Bušs Artis Ata d.,
dz. 1930,
lieta Nr. 13749,
izs. adr. Tukuma apr., Vecmoku pag., Pauciņi ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Kazačinskas raj.,
atbrīvoš. dat. 1946.06.15

Bušs Atis Jāņa d., dz. 1898, lieta Nr. 13749, izs. adr. Tukuma apr., Vecmoku pag., Pauciņi

    Бушс Атис Янович умер в Вятлаге 21 11 1941  страница 622 Aizvestie

Buša Emīlija Jāņa m., dz. 1878, lieta Nr. 13749, izs. adr. Tukuma apr., Vecmoku pag., Pauciņi , nometin. vieta Krasnojarskas nov., Kazačinskas raj.

Буша Эмилия Яновна умерла  15 3  1947  страница 622 Aizvestie

 Бывает информация на некрополе.

Смотрим https://nekropole.info/

 Для поиска дела по дате рождения или букв имени и фамилии используем запрос

на сайте http://www.lvarhivs.gov.lv/dep1941/meklesana41.php

Дети Сибири ( том 1 , страница 332  ):

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2014 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.

ISBN	9789934821929 (1)
	9789934821936 (2)
Oriģinālnosaukums	Sibīrijas bērni. Krievu val.
Nosaukums	Дети Сибири : мы должны были об этом рассказать-- / воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году обобщила Дзинтра Гека ; интервьюировали Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис ; [перевод на русский язык, редактирование: Жанна Эзите].
Izdošanas ziņas	[Rīga] : Fonds "Sibīrijas bērni", [2014].
Apjoms	2 sēj. : il., portr. ; 30 cm.
Saturs	Saturs: т. 1. А-Л -- т. 2. М-Я.

9789934821912 (2)
Oriģinālnosaukums	Sibīrijas bērni. Angļu val.
Nosaukums	The children of Siberia : we had to tell this-- / memories of the children deported from Latvia to Siberia in 1941, compiled by Dzintra Geka ; [translators, Kārlis Streips ... [et al.]].
Izdošanas ziņas	Riga : "Fonds Sibīrijas bērni", 2011-c2012.
Apjoms	2 sēj. : il., portr., kartes ; 31 cm.
Piezīme	Kartes vāka 2. un 3. lpp.
	"L-Ž"--Uz grām. muguriņas (2. sēj.).
Saturs	Saturs: pt. 1. A-K : [718 children of Siberia were interviewed by Dzintra Geka and Aivars Lubanietis in 2000-2007] -- pt. 2. L-Z : [724 children of Siberia were interviewed by Dzintra Geka and Aivars Lubanietis in 2000-2012].