14 06 1941

Брока Илзе ( Круминя ) родилась в 1937 году.

страница 304

Я, Илзе Инара, младшая дочь в семье Броксов - Карлиса и Веры, родилась 1 мая 1937 года в Риге. Отец в то время был заместителем префекта Рижской уголовной полиции. Потом переехали в Илуксте, где он был начальником уезда. До 1940 года жили в Илуксте, потом в доме маминых родителей - на хуторе «Сили» Веселавской волости Цесисского района. Отцу приходилось прятаться, потому что уже существовал один ордер на его арест. Но он решил крестьянствовать в своем собственном доме - на хуторе «Саласзвиргзди» Валкского (в то время Лугажского) района. Уже в мае 1941 года мы переселились в «Саласзвиргзди», а все вещи и скот, полученный мамой в наследство, остались в «Сили».

14 июня 1941 года меня разбудила мама. Сестра сидела на кровати и в голос плакала. Мама плакала... Руки у папы были связаны за спиной. Один

из пришедших нашел папин револьвер и ударил им папу в лицо... Папа повернул голову, и получил второй удар... Я громко заплакала, оттого что бьют моего любимого папу.

Посадили нас в грузовик. Помню, мама сказала: «Нам нечего есть, потому что папа собирался в Валку...». Когда ехали через дамбу Задьэзерса, где стояла мельница, мельник бросил нам в машину одеяло и копченый окорок. Помню, потому что мама варила эту свиную кость еще долго...

На станции в Валке мужчин и женщин с детьми разделили. Какая-то женщина все время подводила меня к папе, и я снова шла обратно. Вагон - с нарами и с решетками на окнах. На станции в Цесисе нас позвали к окну, и одна женщина сказала маме: «Посмотри, Вера! Там, в толпе мужчин ведут и твоего мужа со связанными

руками...». Заметив маму, папа крикнул: «Вера, береги девочек! Мы, вероятно, никогда больше не увидимся...». Это оказалось правдой. Когда переехали границу Латвии, кое-кому разрешили выйти. И мы вышли. В памяти осталось, как мы грызли свиную кость... И вкус последних консервов, которые я ела в Латвии, тоже никогда не забуду...

Мы оказались в Ачинске. Был забор из колючей проволоки, какие-то бараки, везде битком. Лил сильный дождь, и мама из одеял соорудила палатку, в которой мы с сестрой спрятались. Мама стояла в летнем платьице под дождем... Помню, как на двух кирпичах что-то варили... Жили мы здесь довольно долго, так как прежде забрали всех трудоспособных, мы остались среди последних. Потом из районного города Тюхтета приехала повозка и за нами. И снова мы поехали. За это время умер маленький Карлене Эглитис. Тетя Луиза никому об этом не

сказала, только потом укрыла его прямо в телеге дёрном. От переживаний у нее в голове что-то помутилось. Позже братья Эглитисы привезли памятник и установили на могиле брата. На нем надпись: «Двухмесячному врагу советской власти».

17 июля, по дороге в Тюхтет, у сестры был день рождения. Мама ее поцеловала. Она вообще была эмоциональной, часто плакала - она не была сильной женщиной.

Доехали до места и стали жить в какой-то церкви. Потом нас отвезли еще дальше, за шесть километров, где находилась скотобаза. Жили в длин-ном-длинном строении с четырьмя выходами. В каждой комнатушке стояло четыре топчана - по одному на семью. Мама должна была сразу выйти на работу, и я каждый вечер держала ее за руку - чтобы никуда не

страница 305

отпустить. А утром, когда просыпалась, мамы рядом уже не было. Когда все, что захватили из дома, проели, начался голод. Весной единственной пищей была крапива. Нашей хозяйкой в семье была сестра, семилетняя Инта. Вместе со старшими детьми она ходила за два километра на реку за крапивой, рвала ее голыми руками, никаких перчаток не было. Руки и ноги были изъедены мошкой. Сварила крапиву и положила перед четырехлетним ребенком комок зеленой массы - соли у нас тоже не было...

Пока было что менять из одежды, какая-никакая еда появлялась. Но мы плакали - где наши ночные рубашечки... Помню - мама за обручальное кольцо выменяла ведро картошки, а сама из-за отеков идти уже не могла, упала по дороге... Ее привезли домой, и мы ели картошку...

Мне было четыре года, когда у меня началась дистрофия, ходить не могла. Было воспаление среднего уха. Никаких лекарств не было, врача вызвать невозможно. Но была в Тюхтете Эрика Андреевна, сосланная немка. Когда ночью у меня от боли голова чуть не раскалывалась, она пришла и что-то с ухом сделала -потек гной, и мне стало легче. И русская женщина одна сжалилась - принесла картошки. И мама каждый день варила мне две картофелины. А себе и сестре варила суп из очисток. Весной, когда я кое-как начала двигаться, эта женщина взяла меня в пастушки - я в загончике пасла свинью. За это она давала мне кружку молока. Вечерами, когда мама возвращалась из какого-нибудь села, сестра спрашивала: «Сегодня печь топить будем?» Если будем, значит, мама принесла какой-то еды, если нет, шли спать.

Когда голодали, лежала я на большом топчане, закрою глаза и думаю: сейчас проснусь, а на столе будет полно еды, вот тогда я и поем. Очень точно описала эти детские мечты в своей книге «На берегу Вель-ре-ки» моя тетя Мелания Ванага. И она мне надписала на книге: « Илзите, вспоминая ту серую печеную картофелинку, которую принесла ты на листике березы Андритису в день рождения. Тетя Ванага». Летом мама пасла коров базы и воровала молоко - прятала между ног бутылку, доила в нее молоко и под юбкой могла как-то принести детям. Мы, младшие, ходили к маме на пастбище, там что-то съедали. Собирали клюкву, мышиный горошек, на темных стебельках, он здесь был крупный. Бродили по тайге. Тейка, Аля и мальчики Эглитисов кололи кедровые орешки. Как-то попались нам полуголые галчата - испекли на костре и съели. Выкапывали луковицы диких лилий -очень они были вкусные.

На базе возле стены были сложены свиные кожи, и мы ножичками соскабливали с них жир. Это разрешалось, но все отправляли только на войну. До мяса по-настоящему добрались, когда на базе случилось что-то с лошадью. Лошадь забили и решили поделить ее между ссыльными, так как здесь было много калмыков, и они тоже голодали. Куски мяса вытягивали по жребию, и нам досталась голова с шеей. Уж как мама была рада. Я помню эти вкусные котлеты из конины.

Их тоже ели без соли. Нам надо было собирать плоды шиповника для заготовительной конторы. За сданный килограмм можно было получить 200 г карамели или полкилограмма соли. Так хотелось конфет, но вынуждены были брать соль...

Весной на полях базы собирали мерзлый картофель и пекли на плите нечто, напоминающее блины. Ели плоды боярышника (там их называют боярками). В тайге была брусника, но там хозяйничал медведь. Начальник базы был противный дядька. Но его внук Витя Ларышев был хороший мальчик. Пошли как-то в поле, и Витя говорит: «Ты постой здесь, я залезу наверх и кину тебе репу. Сама ты брать не можешь, ты преступница». Витя воровал для нас репу, и мы ели. Были у нас и свои игрушки -вырезанные из красных палочек овечки и коровки. Играли мы ис... вшами. Совсем недавно Атис Пра-улиньш спросил меня: «Помнишь, как играли с вшами, толстыми и такими жирными?» Да, помню. Выпускали их на одеяло и играли...

Из палочки и графита Атис смастерил мне карандаш. Как я им гордилась! Но карандаш сквозь щель провалился в погреб... Плакала я безутешно -ведь теперь не смогу писать. Но на Рождество Атис подарил мне настоящий карандаш. Вот где была радость! Был и трагический случай, когда сестру лягнула лошадь. Ей, семилетнему ребенку, велено было пригнать лошадь на ток для молотьбы. Сестра подошла слишком близко, лошадь лягнула и попала ей в лицо. У заведующего базой не нашлось ни одной лошади, чтобы отвезти ребенка за шесть километров в больницу. Мама тащила ее на спине, залитую кровью. Инта очень долго лечилась, и рана осталась на всю жизнь. У сестры был очень редкий и красивый голос - колоратурное сопрано, или меццо-сопрано, и композитор Янис Озолиньш после средней школы собирался ее без экзаменов принять в Консерваторию. Но Инта постеснялась и предпочла профессию медсестры. Осенью сестра пошла в школу (за шесть километров, через овраг, где водились волки),

страница 306

Атис тоже пошел. Я не могла - не хватало одежды. Старшим еще что-то мастерили (перешивали большие платки), а у малышей были только два зимних комплекта. Это значило, что малышей по двое выпускали на час погулять, потом одежду отдавали следующей паре. К сожалению, не было и туалетов, так что зимой на морозе в 50 градусов приходилось босиком бежать за угол...

Пока учительниц Айвиексте и Эверте не отправили в Дудинку, они учили нас читать и писать. Оказалось, что учительницы ничего из личных вещей с собой не взяли, только полные чемоданы книг. Когда я вернулась домой, то уже прочитала «Робинзона Крузо».

Отец в Латвии любил ходить на охоту. И мама на его охотничьем полушубке поставила как-то заплатку. Однажды мама увидела этот полушубок в Сибири, в местной амбулатории, бросилась - отец! Но полушубок был на чужом человеке. Папа умер 26 мая 1942 года - его забили железнодорожной шпалой. Мама узнала это от Велдре, который разными путями прислал письмо. Велдре написал, что заключенные протестовали - голодные и раздетые, они отказывались выходить на работу... Охранник подошел к отцу и ударил его шпалой... Похоронили его в рубашке, которую дала мать, и в постолах, которые дал отец, потому что его тряпки могли пригодиться другим. На глаза положили березовые веточки. Ему было сорок четыре года. Спустя некоторое время после получения этого известия мы с мамой были в Тюхтете. Переходили по узким мосткам, внизу были пороги. Мама шла посередине, мы каждая со своей стороны. Она остановилась и давай раскачивать мостки... Сестра сказала: «Мамочка, не надо. Мы жить хотим...».

Я потом у мамы спрашивала, почему она это сделала. Она ответила: «Я хотела со всем покончить. Жизнь моя больше не имела смысла». Но она все же остановилась.

Помню - вернулся из армии русский солдатик Лебедев (с одной рукой). Ему нравилась наша учительница Айвиексте. Он принес мешок с зерном и спрятал под кроватью учительницы. Но кто-то донес, и пришли чекисты. Вытащили мешок из-под кровати, стали допытываться у Айвиексте: «Чье зерно?» Учительница молчала, тогда Лебедев сказал: «Мое, это я принес. Здесь дети голодают». Его арестовали, а Айвиексте отправили еще дальше на Север.

Когда кончилась война, стало чуть легче. Разрешили самим выращивать картошку и огурцы.

Местные навозом не пользовались, а латышам разрешали его брать. Потому-то все и выросло, и уже не голодали.

Когда у нас появилась своя картошка, традиционным рождественским блюдом были картофельные клецки. Ели их все вместе. А для каждого ребенка был приготовлен подарок из дома. Нам - из «Сили» и «Саласзвиргзд», Тейке - из «Цирцени». И у детей сложилось представление о Латвии как о сказочной стране. О стране, где растут самые белые березы и живут самые замечательные люди.

В 1946 году мы уже переписывались с Латвией. Здесь жили мамина сестра и бабушка с дедушкой. Ходили слухи, что дети могут уезжать в Латвию. Мама должна была отказаться от детей, иначе не отпускали. Помню - сидим мы в телеге, Тейка, самая младшая, впереди. Лошадь уже пошла, и тут тетя Милда в последний момент выхватила Тейку из телеги, испугалась, что она уедет, останется ли в живых?

Привезли нас в Красноярск. Около недели, пока не укомплектовали вагон, жили в детском доме для глухонемых. Подъели все припасы (хлеб и мед), таких лакомств мы давно не видали. Мама передала одной женщине скопленные ею деньги, но та к нам так и не пришла... Уехали без ничего. Нас, младших, водрузили на верхние полки, внизу остались ребята постарше. Надо было держаться, чтобы не упасть, поезд раскачивало. Тогда один из старших ребят уступил нам свое место. Вагонной дверью я еще прищемила палец... Ели, что каждый (и проводники тоже) даст, но минимально.

Помню, приехали в Ригу, город был в развалинах. Нас отвели в баню. Прожарили одежду. Мне обрезали волосы, потому что от вшей они уже топорщились...

Детский дом на улице Кулдигас стал для нас настоящим раем. Был накрыт белый стол. Во главе стола сидел Белый отец (кто это был, я не знаю). У каждого была половинка яйца и белый хлеб с маслом. Спустя пять лет наконец увидели масло... А запах кофе! Кормили нас четыре или пять раз в день, но понемногу. Но мы таскали хлеб со стола, во дворе собирали каштаны - все прятали под матрасами. Кажется, однажды Делиньш приподнял мой матрас, но я бросилась на матрас сверху. Он спросил: «Детка, ты разве не ела?» - «А когда нечего будет, что тогда я есть буду?»

Приехала мамина сестра с моим сводным братом Карлисом, и я не могла понять, отчего это она,

страница 307

такая суровая женщина, плачет... Мы были дистрофики, с большими животами...

Довезли нас до станции Мельни. Там уже ждал дедушка на лошади. Приехали в «Сили», а бабушка уже напекла целую гору желтых оладушек. Пришли и соседки - поглядеть на дикарок.

Сестра была посмелее и спросила: «Это оладушки?» Бабушка подтвердила: «Да». - «И нам можно их есть?» - Да. - «Столько, сколько хотим?» - Да.

Все соседки плакали. Инта толкнула меня в бок - какие странные! Столько еды, а все плачут. Это я навечно запомнила.

Утром сестра пошла в поле, где домашние убирали картошку. Я проснулась, вышла в сад, увидела малинник. Заметила и ягоду - в сентябре! Огляделась, никого нет, и решила ягоду украсть. Потом уже, когда рассказала бабушке, та смеялась: «Ах, ты, дурочка!»

Когда немного поправились, тетя отвела нас в Веселавскую семилетнюю школу. Было это, кажется, 1 ноября, попали на урок математики, когда все писали контрольную работу. Учитель сказал: «Броке, ты можешь не писать, ты ведь первый день в школе». А я за первую контрольную получила четверку. В девятилетием возрасте я пошла в первый класс. Инте было двенадцать, она пошла во второй, так как первый класс в Сибири она окончила. Вначале хорошим воспитанием мы не отличались. Я могла, например, войти в класс к сестре и сказать: « Отдай мою тетрадку!» Не извиниться, ничего. И сибирский говор не так быстро исчез. Когда мы достигли комсомольского возраста, директор школы хотел, чтобы комсомольцами стали все. Нас вызвали и сказали: «Или вступайте в комсомол, или тут же отправляйтесь обратно в Сибирь!» Вступили, и Веселавская школа прославилась - все комсомольцы.

В 1949 году опять трагедия. Наша школа на-Iэдилась там же, где волостное правление. Утром смотрим - подъезжают грузовики, нам к окнам под-т слить не разрешают. Идут солдаты, и волостной -апальник вызывает по одному. Мы с сестрой решили. что сбежим, но второй раз в Сибирь не поедем. Вечером двери интерната приоткрыл брат дедушки Рудитис. Позвал: «Девчушки!» Сестра закричала: - Нет! Мы не поедем!» Оказалось, бабушка прислала за нами, чтобы все были вместе. На следующее утро  приехали волостной начальник Паэглитис и русский офицер. Бабушкина фамилия была Закис, сестра глянула в бумаги офицера, которые лежали

на кухонном столе, и сказала: «Здесь не те Закисы! Здесь Закисы из «Сили»»! А жившие дальше в «Закиши» Закисы успели убежать. Но Паэглитису любой ценой нужна была цифра. Инта повторила все это офицеру, и он заметил Паэглитису, что тот ошибся. Паэглитис толкнул Инту в бок: «Молчи, девчонка!», но нас все же не увезли. Так мы спаслись. Я окончила 1-ю Цесисскую среднюю школу и решила поступить в вуз, стать юристом. Пошла в Университет, написала все, как есть, не скрыла, что была в Сибири. И продекан Ото Гринберге сказал: «Нет, нет, девочка, с такой биографией на юридический не попадешь. Я тебя зачислю к экономистам». И продиктовал мне мою биографию. Так вот я и окончила экономический факультет.

Мама приехала в 1957 году - я тогда заканчивала 11-й класс. В школе я завидовала тем, у кого были родители, хотя бы мама, но за эти годы между нами и мамой возникло чувство отчуждения. К тому же в Сибири она встретила свою юношескую любовь, а мы возмутились: «Какой-то мужчина ей дороже детей!». Из-за нас мама отказалась от своей любви. Об этом я буду сожалеть до могилы. Такая неудавшаяся жизнь - всего девять лет замужем, сослана в тридцать три года, дети отняты. Она рассказывала нам - всю ночь после нашего отъезда простояла в тайге под деревом, всю ночь проплакала. Не знала, встретимся ли еще. В 1956 году ссыльным выдали паспорта и разрешили вернуться домой. Это был огромный сюрприз - открывается дверь и входит мама! Но я тогда чуть ли не думала - лучше бы не приезжала, так как ей надо было снова возвращаться в Сибирь. Помню, когда мы ее провожали на станции в Цесисе, у нее были темные волосы, через год она приехала седая. Мой крестный тоже был в Воркуте. Он окончил Консерваторию и был дирижером полкового оркестра Латвийской армии. Брат отца пропал без вести в угольных шахтах.

Я помню все переживания тех лет, от них не уйти. Особенно часто вспоминаю сейчас, когда стала жить в «Саласзвиргзд». Пишу дневник.

Увезли меня отсюда на грузовике и привезли на грузовике. У нас было большое хозяйство - 98 га земли. Но дом сожгли.

Живу здесь одна, упала однажды на берегу ручья, ударилась спиной. Лежала и думала - что же теперь делать? Сюда никто не придет, я никого не знаю. Вдруг на обрывистом берегу появился мой папа в офицерской форме: «Вставай, дочка! Ты сможешь!» И я встала, я смогла.

Broka Ilze Kārļa m.,
dz. 1937,
lieta Nr. 17230,
izs. adr. Valkas apr., Lugažu pag., Salaszvirgzdi ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Tjuhtetas raj. ,
atbrīvoš. dat. 1946.08.15

 Бывает информация на некрополе.

Смотрим https://nekropole.info/

 Для поиска дела по дате рождения или букв имени и фамилии используем запрос

на сайте http://www.lvarhivs.gov.lv/dep1941/meklesana41.php

Дети Сибири ( том 1 , страница 304  ):

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2014 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.

ISBN	9789934821929 (1)
	9789934821936 (2)
Oriģinālnosaukums	Sibīrijas bērni. Krievu val.
Nosaukums	Дети Сибири : мы должны были об этом рассказать-- / воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году обобщила Дзинтра Гека ; интервьюировали Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис ; [перевод на русский язык, редактирование: Жанна Эзите].
Izdošanas ziņas	[Rīga] : Fonds "Sibīrijas bērni", [2014].
Apjoms	2 sēj. : il., portr. ; 30 cm.
Saturs	Saturs: т. 1. А-Л -- т. 2. М-Я.

9789934821912 (2)
Oriģinālnosaukums	Sibīrijas bērni. Angļu val.
Nosaukums	The children of Siberia : we had to tell this-- / memories of the children deported from Latvia to Siberia in 1941, compiled by Dzintra Geka ; [translators, Kārlis Streips ... [et al.]].
Izdošanas ziņas	Riga : "Fonds Sibīrijas bērni", 2011-c2012.
Apjoms	2 sēj. : il., portr., kartes ; 31 cm.
Piezīme	Kartes vāka 2. un 3. lpp.
	"L-Ž"--Uz grām. muguriņas (2. sēj.).
Saturs	Saturs: pt. 1. A-K : [718 children of Siberia were interviewed by Dzintra Geka and Aivars Lubanietis in 2000-2007] -- pt. 2. L-Z : [724 children of Siberia were interviewed by Dzintra Geka and Aivars Lubanietis in 2000-2012].