14 06 1941

Бришко Иева ( Йозепа ) родилась в 1938 году.

страница 297

Мой отец Аугусте Бришко, моя мать - Александрина, брат Юрис и я были высланы.

Отец работал в городском правлении, руководил канцелярией, по профессии он был юрист, и незадолго до оккупации вступил в организацию айзеаргов. Мама работала в Кримуны бухгалтером. В июне 1941 года, незадолго до высылки, к нам пришел друг отца Вилис Базонс, который работал в Елгавском суде, и предупредил, что видел на станции странные вещи - товарные вагоны, оборудованные для перевозки людей. Он высказал предположение - не следует ли отцу на некоторое время уехать.

Мама вспоминала, что отец даже слегка опешил от такого предложения, потому что и представить не мог, что его могут заподозрить в каких-то дурных замыслах, так как он ничего худого не совершил. Мама рассказывала, что в три часа ночи нас разбудили, в комнату вошли вооруженные русские солдаты и тот, что был в штатском, спросил, где отец. Пока «штатский» разговаривал с отцом, солдаты велели нам одеваться и сказали, что ненадолго нас эвакуируют.

Одевались в спешке. На маме было шелковое платье. Посадили нас в грузовик и отвезли на вокзал в Елгаву. На перроне мы простились с отцом, мама была спокойна, потому что и подумать не могла, что нам придется пережить то, что довелось пережить... Мужчин отвели в другой вагон, в конец поезда, сказали, что негигиенично всем находиться в одном вагоне. И начался наш путь в Красноярский край, который продолжался три недели.

Брату поездка казалась большим приключением, он все время смотрел в окно и представлял себя персонажем

из «Детей капитана Гранта», ая в вагоне была одна из самых маленьких. Ехать было жарко, трудно. В России стали выпускать из вагонов, по крайней мере, свежим воздухом подышать, и мама с ужасом констатировала, что последние вагоны, где были мужчины, отцеплены...

Через три недели приехали в Уярский район Красноярского края, где на вырубке стояла заброшенная конюшня, и первую ночь мы спали там на соломе. Назавтра всех собрали, и какой-то русский человек стал составлять списки, чтобы выдать нам хлеб и воду. У него были большие проблемы с произношением и написанием латышских фамилий, он так и говорил: «Милые фашисточки, не могу я второй раз написать такую фамилию, как Калниньш или Берзиньш!» Спросил, нет ли кого, кто знает русский язык и может ему помочь. Моя мама окончила в Елгаве Асабепна Регппа и хорошо знала русский язык. Она помогла ему все написать, чему он очень удивился, после чего мама стала работать в конторе. Еще больше поразило их то, что мама умеет считать на счетах. В их представлении счеты были как для нас сегодня компьютер.

Выделили нам хибарку недалеко от конторы. Она не отапливалась, и дела наши были не блестящие - нужна была одежда, есть было нечего, никакой защиты. Когда мама уходила на работу, мы с братом оставались одни и вечером шли маму встречать. Мама, когда возвращалась из конторы, все время думала, живы ли мы еще... Мерзли ужасно. Мама выпросила разрешение водить нас обоих зимой в контору, там было теплее. Нам разрешили в большие морозы заходить в контору - мы сидели или под столом, или за дверью, вести себя надо было тихо, чтобы не

страница 298

услышал начальник. Мы не могли разговаривать, зато были в безопасности. Помню, однажды начали мы с братом ссориться. Ему тогда было восемь, мне четыре года, разве ж можно, чтобы маленькие дети сидели тихо... Когда начальник конторы узнал об этом, приходить нам запретили. И мы оставались дома. Иногда я готова была бежать маме навстречу босиком, но брат удерживал.

Есть давали жмых, что дают коровам. Надо сказать, слава Богу, в таком холоде мы редко болели. Одежды не было, приехали в летних платьях, а новую взять было неоткуда. Помню, в маминой конторе для детей устроили елку, и возникла проблема - что мне надеть. Местные латышки распороли мешки, из мешковины сшили мне платье,

и в таком виде я пошла на елку. И штаны у меня были из мешковины, а так как резинки не было, я подвязывала их веревочкой. Когда я прыгала, веревочка порвалась, и мальчик со мной рядом в ужасе стал кричать. Мне было стыдно, я рыдала, и меня отвели домой.

Первая зима была страшная, есть было нечего. Латышские женщины продавали последние драгоценности. Шелковое платье, в котором маму привезли в Сибирь, она обменяла на литр молока, обручальное кольцо - на ведро картошки. Потом уже, когда из Латвии стали получать посылки, мама за присланные вещи выкупила кольцо. Тщательно собирали картофельную шелуху, ели ее как отдельное блюдо. Если была еда, мама делила ее на сегодня

страница 299

и на завтра, и мы всегда спрашивали, сколько можем съесть и хватит ли на завтра.

Зима там долгая и холодная. Ходили попрошайничать. Я была девочка энергичная, брат стеснялся, говорил, что ни в жизнь не сможет произнести «подайте милостыню». Я протягивала руку и жалобно просила. Ходили по домам местных. Где-то нас гнали, называли фашистами.

Однажды поздно вечером зашли в какой-то дом, и я произнесла свои слова, но тут на меня так странно посмотрели. И я сказала маме по-латышски, что хочу спать и надо идти домой. И нам ответили по-латышски! Оказалось, эти люди - семья Войтов, из Латвии они уехали во время Первой мировой войны, они нас покормили, напоили. Они и сами жили небогато, но в пределах возможностей поддерживали нас продуктами.

В первый, самый тяжелый год ели крапиву, лебеду, грызли жмых. Настала весна. Ссыльным выделили землю, по нескольку борозд, помню, мама восторгалась, какая плодородная там земля. Вырастили картошку, начали приходить в себя. Из хибары нас переселили к местным, они увидели, что никакие мы не бандиты. Жили в русской семье, в одной комнате. Мама плакала, волновалась за отца. Она писала в Москву, во все инстанции, пока, наконец, не получила извещение, что отец погиб в Вятлаге, в лагере «Волчий Бор» 21 января 1942 года, значит, выдержал всего полгода...

Пришел срок идти в школу. По-русски мы говорили. Местные дети вначале не хотели с нами общаться, всякие стишки читали, но в конце контакт все-таки установился. Мальчики вначале били брата, но мама сказала, что надо давать сдачи. Брат доказал, что может защищаться, и его оставили в покое. У меня появились две подружки, Катя и Нюра, мы вместе ходили в первый класс. В школе ребята тоже вначале не хотели сидеть со мной на одной парте, обзывали меня фашисткой.

Брат был отличником, и за это его уважали. Мне по-русски разговаривать было сложнее, но у меня была очень добрая учительница - Полина. Я помню, что не все понимала, что происходило на уроке, мне становилось скучно, я начинала листать азбуку, на первой странице которой были портреты Сталина, Берия и других вождей, и я начала их раскрашивать. Это увидела учительница, вызвала меня из класса, вызвала маму.

Несчастную книжку забрала мама, и Полина сказала, что если бы она показала ее в чека, нас бы

отправили к белым медведям. Полина никому не показала книгу. Первый класс я кое-как окончила. Самое страшное заключалось в том, что пока мамы работали, дети болтались невесть где. Стайками мы ходили в степь, помню, как по степи мчался табун диких лошадей, мы от страха стали бежать, и я очутилась в самом центре табуна, от страха у меня началась рожа. Ходили к тетеньке, чтобы заговорила. Зимними вечерами из лесу к домам подходили волки, маме, конечно, было страшно за нас.

В 1946 году до нас дошло известие, что работники просвещения из Латвии будут забирать детей и отвезут их в Латвию. Еще до этого маме удалось установить контакты с сестрой Элизабетой Мел-дере, она жила в Елгаве и присылала нам в Сибирь посылки, из которых мы кое-что могли продать. Так, мама удачно продала ночные рубашки, но местные женщины использовали их как выходные платья. Мама начала интересоваться возможностью отправить детей домой. Выправила документы. Брат сказал, что маму одну в Сибири не оставит, а я была готова ехать. Брат с мамой остались там - Станция Балай. Нас собрали, отвезли в Красноярск, поселили в пионерском лагере на берегу Енисея. Пробыли мы там долго, в пионерском лагере было холодно, дети начали болеть. Мама, когда узнала, что мы еще не уехали, привезла мне шерстяную кофточку и баночку творога.

Обратный путь помню очень хорошо. Одеты мы были легко, в поезде не топили, мы мерзли. Дело было в сентябре или в октябре. В поезде нам давали кипяток и 100 или 200 г хлеба в день. Я была одной из самых младших. Дети вели себя довольно бесстыдно, одна девочка назвала меня своей подругой и сказала - сначала съедим твой творог, а потом я тебя угощу тем, что есть у меня. Я, конечно, ее угостила, но она меня к себе не позвала. Царили и там законы выживания. Завидовали моей шерстяной кофточке. Какая-то девочка сказала, что у нее есть замечательный костюм снежинки из марли, не хочу ли я поменяться на кофточку.

Я поменялась - получила ни на что не годную одежду, а кофточка моя так и ушла. Чувство голода было ужасное. В вагоне дети болели, каждый день выносили завернутых, нам, конечно, не говорили, что они умерли, это я поняла потом. Помню, поезд остановился на какой-то станции, и на перроне женщина продавала печеную картошку. Мне так хотелось есть, что я вышла и попросила, не может ли она дать мне картошки. Она пожалела меня и

страница 300

сказала, чтобы я ела на месте. Я буквально глотала картошку, поезд тронулся, я бежала за ним, потом кто-то меня втащил в вагон.

В Москву приехали голодные, раздетые. Там я в первый раз услышала громкоговоритель. Какая-то девочка сказала, что это непременно говорит Сталин. В Москве нас отвели на склад - там были и шапки, и пальто, и обувь. Нас накормили.

И начался путь в Латвию. Взрослые ребята сказали, что в поезде нельзя спать - в полночь пересечем границу у Зилупе. Когда въехали в Латвию, все кричали от восторга. В Ригу приехали когда уже стемнело, была теплая ночь. Нас встретил директор детского дома Делиньш, произнес очень взволнованную речь. Автобусами нас отвезли в детский дом на улице Кулдигас, который показался мне раем -двухместные комнаты, белье, подушки, одеяла. К нам относились очень хорошо. Собрали адреса наших родственников.

Помню, нас очень хорошо кормили. Я все время боялась, что за мной приедут во время обеда, и я не успею съесть сладкое. Тетя моя действительно приехала во время обеда, но сладкое доесть мне разрешили.

Меня отвезли в Елгаву, где встретили меня дедушка и бабушка. Вначале с латышским языком было трудновато, одно слово по-латышски, другое по-русски, но скоро это прошло. Решили, что я снова должна пойти в первый класс, в 1-ю Елгавскую гимназию. У меня была очень славная, понимающая воспитательница - учительница Клевере. Все, казалось бы, хорошо, но Сибирь давала о себе знать. У меня начался туберкулез позвоночника.

Выздороветь мне помог друг отца доктор Герхарде, он поместил меня в Туберкулезную больницу к докторам Янковскому и Бакулису. В больнице я провела два года и девять месяцев. Мы там учились, к нам приходили учителя, гостили артисты Анта Клинте и Элфрида Пакуль. Возможно, лечиться мне надо было дольше, но тут я должна рассказать, что случилось с мамой.

Когда я приехала в Елгаву, маме в Сибирь отправили известие, что я благополучно доехала. Вскоре приехал и брат, поступил в ту же школу. Мама, узнав, что я заболела, зарегистрировалась с русским Леонидом Назаровым. В те времена так делали многие ссыльные женщины. Был уговор -мама сменит фамилию, паспорт и приедет ко мне в

Латвию. Так и сделали, и мама приехала, и каждую неделю приходила ко мне в больницу.

Полгода, пока мама нигде не работала, все было в порядке, но как только она поступила на работу, узнали, что мама была выслана. В чека отыскали все «концы» и выяснили, что мама приехала нелегально. Ее арестовали, и два года она просидела в Ирлавской тюрьме. Все время она мне писала письма. Когда срок закончился, маме сказали, что ее вместе с детьми вышлют обратно в Сибирь. Поэтому меня выписали из больницы, сменился лечащий врач, теперь у меня была русская докторша, спешно меня повезли на рентген, на анализы, сказали, что меня отпустят домой.

Тете в Елгаву написали, чтобы за мной приехала. Помню, ходила я на костылях, иначе не могла. Тетя, посмотрев, как я хожу, посчитала, что полный курс лечения я не прошла, поступила мудро - отправила меня в «Виестури» к сестре отца Анете Штромберге. Она оказалась очень смелой женщиной - приняла меня. Там же жили и мои двоюродные брат и сестра, и случилось все зимой. Спасибо им!

В феврале 1951 года в дом пришли вооруженные люди и спросили, где брат. Брат был в школе, его вызвали с урока географии (урок вела классная руководительница брата Анна Медне), учительница выбежала вслед за ним, поняла, в чем дело, и дала брату 10 рублей. Пришли и за мной. Тетя ответила, что девочка в больнице, у нее туберкулез. Они ужаснулись, но в больницу за мной не пошли. Так я осталась в Елгаве.

Брат встретился с мамой на этапе, и их отправили в Енисейск. Там и жили они до 1956 года, до освобождения. Мама говорила, что вторая ссылка была страшнее первой - они работали на сплаве. Брату было 14 лет, он работал на лесопилке. Мама каждый вечер с ужасом ждала его - придет ли домой, целы ли руки. Многие подростки остались там без пальцев и без рук. Мама нумеровала бревна, поднимая каждое. Работа была тяжелая.

Когда я вышла из больницы, пошла во 2-ю Елгавскую среднюю школу. Я знала, что есть мама, мы с ней переписывались, но представить не могла, как она выглядит. Я училась уже в 10-м классе, вернулась из школы, и бабушка мне говорит, что меня в комнате ждут, иди, говорит, поздоровайся. Я вошла, какая-то женщина встала, смотрит на меня. Так после долгой разлуки я встретилась с мамой.

Briško Ieva Augusta m.,
dz. 1938,
lieta Nr. 15763,
izs. adr. Jelgavas apr., Jelgava, Mātera iela 30-6 ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Ujaras raj.,
atbrīvoš. dat. 1946.07.15

 Briško Augusts Augusta d., dz. 1906, lieta Nr. 15763, izs. adr. Jelgavas apr., Jelgava, Mātera iela 30-6

Бришко Август Аугустович умер в Вятлаге 20 1 1942 года страница 250 Aizvestie

 Бывает информация на некрополе.

Смотрим https://nekropole.info/

 Для поиска дела по дате рождения или букв имени и фамилии используем запрос

на сайте http://www.lvarhivs.gov.lv/dep1941/meklesana41.php

Дети Сибири ( том 1 , страница 297  ):

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2014 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.

ISBN	9789934821929 (1)
	9789934821936 (2)
Oriģinālnosaukums	Sibīrijas bērni. Krievu val.
Nosaukums	Дети Сибири : мы должны были об этом рассказать-- / воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году обобщила Дзинтра Гека ; интервьюировали Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис ; [перевод на русский язык, редактирование: Жанна Эзите].
Izdošanas ziņas	[Rīga] : Fonds "Sibīrijas bērni", [2014].
Apjoms	2 sēj. : il., portr. ; 30 cm.
Saturs	Saturs: т. 1. А-Л -- т. 2. М-Я.

9789934821912 (2)
Oriģinālnosaukums	Sibīrijas bērni. Angļu val.
Nosaukums	The children of Siberia : we had to tell this-- / memories of the children deported from Latvia to Siberia in 1941, compiled by Dzintra Geka ; [translators, Kārlis Streips ... [et al.]].
Izdošanas ziņas	Riga : "Fonds Sibīrijas bērni", 2011-c2012.
Apjoms	2 sēj. : il., portr., kartes ; 31 cm.
Piezīme	Kartes vāka 2. un 3. lpp.
	"L-Ž"--Uz grām. muguriņas (2. sēj.).
Saturs	Saturs: pt. 1. A-K : [718 children of Siberia were interviewed by Dzintra Geka and Aivars Lubanietis in 2000-2007] -- pt. 2. L-Z : [724 children of Siberia were interviewed by Dzintra Geka and Aivars Lubanietis in 2000-2012].