14 06 1941

Брикманис Илгонис родился в 1933 году.

страница 294

В то время я жил в Падоне на хуторе «Бунчи». Семья наша состояла из отца, матери, брата Зигурдса и сестры Ливии. 14 июня 1941 года отца направили на строительство аэродрома в Цираве. Когда за нами приехали, отца дома не было. Они не знали, брать ли нас без отца или нет. В доме был телефон. Они созвонились - да, брать и ехать... Загрузили в машину и отвезли на станцию Дурбес. Случилось это в пять утра, а около десяти привезли отца. Отца в наш вагон не пустили. Он только подошел попрощаться. У него не было никаких вещей, только мама дала ему какой-то пиджак. Прощаясь, он сказал: «Раз надо умирать, значит, надо, тут уж ничего не поделаешь. Что я могу пожелать - береги детей». Подводили и других, насколько я помню, наверху стоял пулемет.

Мне было восемь лет, брату шесть, сестричке два годика. Вагон был полный. Все плачут, рыдают. Хорошо, что для начала захватили с собой кое-какую еду. Из вагонов не выпускали. Первый раз выпустили, когда мы были где-то уже в России. Справляли естественные надобности, все сидели рядком. На станциях давали кипяток и кирпичик - хлеб, который вначале не хотелось есть. Все дни были одинаковые - сидели или спали...

Спустя месяц прибыли на станцию Клюквенная, город Уяр, там нас выгрузили и разместили в школе, дня три там жили. Потом нас отвезли в Рыбинский район, в Малую Камалу. Колхоз, кажется, назывался «Красный Октябрь». Там было много латышских семей. Мать работала в поле. Живи, как хочешь. Мне было восемь лет, и я должен был таскать сучья, чтобы топить плиту. Еще и сегодня не могу понять, как мать все это смогла вынести и выжить...

С нами в вагоне были и соседи -Пенкулисы. У них были двойняшки,

самые маленькие, в вагоне они умерли и их просто выбросили из вагона. Врачей не было. С тобой никто не считался - живи, как можешь и хочешь. Когда позже в Сибири люди умирали, в этом не было ничего особенного.

Мама работала в колхозе - как-то билась, что-то приворовывала... Обходились в основном тем, что матери удавалось выменять на одежду - ведро картошки или капусту... Государство ничем не обеспечивало. В колхозе были трудодни, и я не знаю, кажется, в конце года люди за них что-то получали. В колхозе стояли неубранные хлеба, так мать зимой рылась в снегу, как куропатка, чтобы набрать несколько колосьев. Весной, когда таял снег, дети ходили в поле подбирать колосья. Это было запрещено. Были такие длинные кнуты на коротком кнутовище... Если увидят, что кто-то из ребят собирает колосья, сразу на лошадь и этим кнутом гонят, при случае и мне доставалось... И мы как звери - поближе к лесу, и как только кого-то увидим, сразу в лес. Весной на картофельном поле собирали промерзшую картошку. Хорошая была еда... Летом крапива, лебеда и другие съедобные травы. Когда перешли в МРС, давали хлеб - 200 или 300 граммов. Кажется, маму поймали на воровстве. Припугнули, пригрозили тюрьмой, но она, вероятно, откупилась кольцом, и в наказание ее отправили на МРС.

В колхозе все же были сельскохозяйственные продукты - зерно, еще что-то, а на МРС только бревна и опилки... Работали по 10 часов, выходной только воскресенье, в месяц можно было заработать 600 рублей. «Кирпичик» стоил 300 рублей, то есть в месяц можно было купить два кирпичика.

страница 295

Сегодня я и сам поражаюсь, как мы выжили. Вскопали пятачок земли, что-то посадили. Жили мы на берегу реки, ходили ловить рыбу - думали только о еде, никаких других мыслей не было, только о еде и об одежде. Я ходил в той же одежде, в какой уезжал. Сегодня тряпки ничего не стоят, а тогда если дети видели тряпку, дрались, потому что не знали, куда ее можно будет пришить, если понадобится.

В колхозе в школу никто не ходил, не знали языка. Было много ситуаций на грани жизни и смерти, есть периоды, когда я вообще не помню ничего, потому что лежал почти без сознания. Когда мать болела. Все болели и думали, что конец... Остается только спросить - как произошло, что мы остались живы... Что это, промысел Божий?

Умирали многие. У нас брат умер... Он погиб трагически...

В МРС мы перешли в 1943 году. В Рыбинском районе, село Усть-Барга, в дельте речки, которая впадала в Кан. Деревья сплавляли по реке, потом вытаскивали и на МРС пилили. Если совсем нечего было есть, мы ходили и попрошайничали — так было. Сколько я в Сибири земли перекопал - если копаешь день, можешь ведерко картошки у местных заработать. Пошли мы с мамой что-то выпрашивать, брат с сестрой оставались дома. Дело было ранней весной. В это время брат взобрался на штабеля досок. Штабель обвалился, его засыпало, и он погиб... Брату было девять лет.

Там я пошел в школу, отходил три зимы. Бумаги не было, когда писали контрольную, давали четвертинку тетрадного листа. Использовали старые книги. Чернила делали из сажи. Язык выучили быстро, от русских не отличишь. Когда вернулся, на шоферские курсы ходил в русскую группу. Сестра в Лиепае ходила в русскую школу. Когда я вернулся, пошел в 4-й класс, латышские слова писал русскими буквами. Смех, да и только.

В 1946 году, когда забирали детей, мама нас не отдала, потому что у нас не было родственников, а чужим, мама сказала, детей не отдаст. Сказала: «Подождем год, скопим что-нибудь и тогда поедем». Приехали мы осенью 1947 года. Война уже кончилась. Было как будто бы все в порядке, предприятие тоже не имело претензий. Хочешь ехать домой - поезжай, выдали бумаги...

По-моему, вторая ссылка началась именно здесь, а не там, я знаю, что русские советовали не ехать в те места, откуда выслали, не бороться за свой дом.

Вернулись домой, а здесь нас никто не ждет, вещи растаскали. К родне в Лиепаю ехать было нельзя, в Лиепае появляться нам вообще было запрещено.

Возвращение домой было ужасным. Билетов не достать. Ехали на крышах вагонов, в тамбуре, я долго ехал верхом на буфере - песок, камни, все летит в лицо. Я до сих пор не понимаю, как не заснул и не свалился.

В Лиепае у мамы жила двоюродная сестра, ей в то время принадлежала баня, когда мы к ним пришли, они всю нашу одежду лопатами покидали в печь - в ней было полно вшей. Вымылись, и я спал два дня подряд, все приходили смотреть, дышу ли я...

В «Пиньки» Дурбеской волости был мамин родной дом, в нем жила жена брата, в 1947 году мы перешли туда, и я пошел в школу в Дурбе. В «Бун-чи» землю поделили, мама попросила 15 га, и ей дали. В 1948 году ушли в «Бунчи». Дом тоже поделили, и мы стали хозяйничать. Была там одна лошадь, с кем-то скинулись, у кого тоже была лошадь, и стали хозяйничать. Мне уже исполнилось 14 лет.

У отца было 75 га земли... Это было в русские времена, и сейчас мы были новыми владельцами земли. До тех пор, пока не начали создавать колхозы. В 1949 году мы вступили в колхоз, и меня послали на курсы шоферов в Лиепаю.

В 1949 году маму вызвали в Лиепаю и сказали, что мы приехали нелегально. Мама объяснила, что нас отпустили с работы. Это не документ, говорят, придется ехать обратно, езжайте сами, по-хорошему. Мама сказала, что обратно - по-хорошему - сама не поедет, но был такой капитан Еленков, он пытался объяснить, что так нам будет лучше. И вот за нами приехали. Сговорились, что продадим корову и через пару дней сами приедем в Лиепаю. Вещи сдали в багаж, сами сели в поезд. Он только проводил нас, я подумал, что поездка будет приятной... Ничего подобного, в Риге нас ждала «Черная Берта» и увезла в Центральную тюрьму.

Маму и сестру посадили в женскую камеру, меня в мужскую. И поехали мы в Сибирь по этапу. Отвезли в Москву, в какую-то большую тюрьму. О матери и сестре я ничего не знал. Потом в Горький, там в режимной тюрьме спать надо было при свете и вытянув руки. Как только положишь руки на грудь, тебя будят - так нельзя. Из Горького в Киров, там были целый месяц, потом ненадолго в Красноярск. И повезли нас в совхоз, а мы хотели на наше старое место, потому что условия в совхозе намного хуже, чем в МРС. Я тогда уже работал шофером, это были

страница 296

50-е годы, государственная служба. Платили там довольно хорошо, если сравнивать с сельским хозяйством. Я окончил курсы шоферов, там второй раз сдал на права, сел на грузовик - зарабатывать и жить.

В тех местах началось огромное строительство, похоже, нашли урановую руду, но об этом не говорили. Я тоже проработал в двух геологических экспедициях. Все эти строительные предприятия были «почтовыми ящиками» - закрытого типа, там был сравнительный порядок и хорошо платили.

Мама на МРС больше не работала. Сестра ходила в районную школу, километров за 25. Там добывали слюду, из шахт доставали куски породы и делили ножами на стекле - можно было делать это на месте, можно было и дома. Сдирали и сортировали, и мама брала работу на дом.

Мама не сомневалась, что нужно возвращаться домой, а я, когда выслали второй раз, уже обжился в Сибири, мне было почти все равно - там были друзья. Но решающее слово оставалось за мамой, и пришлось уезжать, ничего другого не оставалось. В 1956 году мне было уже 23 года. И вот тебя освободили, выдали документы - ты свободен, уже одно это было большим переживанием. Вначале мы могли свободно передвигаться только в пределах деревни, и хоть я шоферил, в правах у меня стояла печать - в границах района. И вот ты свободен. Эту радость словами не выразить!

Но печать ссыльного тебя сопровождала повсюду. В Сибири меня этим не тыкали, как здесь. Мама, чтобы вернуться в свой дом, пошла работать на ферму, а это было очень трудно.

Этот дом я построил сам, работая в колхозе. Об отце, как простились на станции Дурбе, так сведений больше никаких.

Как будто бы был в Вятлаге, в Кирове. Мама писала, и ей ответили, что будто бы освобожден - куда же он тогда делся? Как и мамин брат, который в поезде якобы заболел, его положили в больницу и там он умер. Официальных сведений нет.

Из пяти членов семьи нас вернулось трое. В Сибири прошла юность, и в каком-то смысле она осталась мне близка. В Сибири я больше не был, а Олафе Гутманис побывал 11 раз.

Brikmanis Ilgonis Niklāva d.,
dz. 1933,
lieta Nr. 15013,
izs. adr. Liepājas apr., Durbes pag., Bunči ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Ribinskas raj. ,
atbrīvoš. dat. 1956.07.27

 Бывает информация на некрополе.

Смотрим https://nekropole.info/

 Для поиска дела по дате рождения или букв имени и фамилии используем запрос

на сайте http://www.lvarhivs.gov.lv/dep1941/meklesana41.php

Дети Сибири ( том 1 , страница 294  ):

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2014 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.

ISBN	9789934821929 (1)
	9789934821936 (2)
Oriģinālnosaukums	Sibīrijas bērni. Krievu val.
Nosaukums	Дети Сибири : мы должны были об этом рассказать-- / воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году обобщила Дзинтра Гека ; интервьюировали Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис ; [перевод на русский язык, редактирование: Жанна Эзите].
Izdošanas ziņas	[Rīga] : Fonds "Sibīrijas bērni", [2014].
Apjoms	2 sēj. : il., portr. ; 30 cm.
Saturs	Saturs: т. 1. А-Л -- т. 2. М-Я.

9789934821912 (2)
Oriģinālnosaukums	Sibīrijas bērni. Angļu val.
Nosaukums	The children of Siberia : we had to tell this-- / memories of the children deported from Latvia to Siberia in 1941, compiled by Dzintra Geka ; [translators, Kārlis Streips ... [et al.]].
Izdošanas ziņas	Riga : "Fonds Sibīrijas bērni", 2011-c2012.
Apjoms	2 sēj. : il., portr., kartes ; 31 cm.
Piezīme	Kartes vāka 2. un 3. lpp.
	"L-Ž"--Uz grām. muguriņas (2. sēj.).
Saturs	Saturs: pt. 1. A-K : [718 children of Siberia were interviewed by Dzintra Geka and Aivars Lubanietis in 2000-2007] -- pt. 2. L-Z : [724 children of Siberia were interviewed by Dzintra Geka and Aivars Lubanietis in 2000-2012].