14 06 1941

Боне Юрис родился в 1929 году.

Родители мои были адвокатами 

страница 250

Родители мои были адвокатами. Есть у меня брат Янис Иваре, он родился в 1932 году. Жили в Цесисе. В 1940 году, с приходом советской власти, родителям запретили работать адвокатами, и нам пришлось оставить квартиру в Цесисе. Перебрались в Прие-кульскую волость, в дом «Витинькалнс», который принадлежал маме, где я сейчас и живу. В 1941 году я закончил 6-й класс, было мне 12 лет. Сами обрабатывали землю, считались трудовым крестьянством. За день до 14 июня к нам приехал муж маминой сестры Андрейс Спекке, дома был и двоюродный брат со стороны отца Карлис Шталерс. Андрейс Спекке предупредил отца, что должно что-то произойти, так как в Риге странное шевеление - много машин и т.п. Отец не обратил внимания на предупреждение, сказал, что ничего плохого не совершал. И вот утром 14 июня к дому подъехали две машины - легковая и грузовая. Был офицер постарше из чека, один помоложе и представитель из волости. Сказали, что нас перевозят в другую область Советского Союза. Причину не знаю, с этим человеком говорили отец и мама. Дали время, чтобы собраться, что в спешке смогли, то и взяли. Ни Андрейса Спекке не тронули, ни двоюродного брата. Дверь замкнули. У меня было довольно много книг, хотел взять с собой кое-что, но отец отговорил, сказал, что будет тяжело. Насыпали полный чемодан сахара, мой крестный был директором Крустпилсской сахарной фабрики, он и нас обеспечивал. Это очень пригодилось. Отец был серьезен. Взяли с собой и велосипеды, но когда подъехали к станции, кто-то из латышей с лентой РП на рукаве сказал, что их у нас конфискуют, потому что там они нам не понадобятся.

Подвели к эшелону, отца отправили в другой вагон, так как женщины и дети,

мол, не могут находиться в одном вагоне. Мы и подумали, что все это делается из гуманных соображений. Насчет вещей не помню, как поделили, - отдали ли мы что-то отцу. У нас вещей было много. В вагоне ехали на верхних нарах, и многих еще подвозили. В Цесисе простояли больше суток. Ехали через Иерики, Абрене. Перед Литене поезд остановился, началась перестрелка. Оказалось, какой-то мужчина оторвал решетку, выпрыгнул из поезда и побежал в лес. Потом мы узнали, что ему удалось сбежать. В вагоне никаких удобств не было, естественную нужду справляли в какую-то дыру, можно было задвинуть занавеску. Люди вели себя по-разному. Помню, одна женщина билась в истерике, плакала, позже, уже в России, в другом вагоне, госпожа Екабсоне перерезала вены своим сыновьям, а потом и себе. Отца в последний раз видел в Даугавпилсе. Наш эшелон все время переводили на другие пути, и в вагоне, на соседних путях, сквозь решетку окна я увидел отца.

И начался путь по просторам Родины. Мы, мальчишки, с большим интересом смотрели в окно. Разница была очевидна. Не знаю, где мы находились, когда сказали, что началась война. Двигаться вперед стали медленнее, с востока шли эшелоны с людьми, оружием, лошадьми. Ехали долго, пока не приехали в Ачинск Красноярского края. Там был огороженный лагерь, большие бараки, в которых жили поляки. В бараки мы не попали, остались под открытым небом. По дороге давали еду - пшенку, политую растительным маслом, «кирпичик».

В Ачинск стали приезжать за дешевой рабочей силой люди из колхозов. Нас, большинство латышей, погрузили на баржи и повезли по реке Чулым, распределяя по колхозам, пока не доплыли до районного центра.

страница 251

Большинство семей остались там, а нас, 10 семей, повезли еще дальше, в село Исаково. Там, у местных сибиряков, нас выгрузили. Вещи на телегах отвезли в село Полевое.

С одной стороны, нам повезло - здесь жили раскулаченные в 30-е годы с Кубани, из Украины. Этих людей привезли вообще в безлюдную тайгу. Они нас прекрасно понимали, относились по-человечески. Остались мы, семья Харью, Озолсы и Лейшу Бирута - позднее директор музея Эдуардса Вейденбаумса в «Калачи». Вначале выделили нам дом, в котором была только одна комната, жили вместе с семьей Харью. Женщины пошли работать. Мама хотела, чтобы я продолжал учиться. Ближе к зиме нас снова переселили, жили вместе мы, семья Харью, Лейтис Бирута со свекровью. В доме была русская печь, дрова привозили из колхоза. На бытовые условия жаловаться не приходилось, а вот денег колхоз не платил. Меняли одежду на муку, мясо, мед. Местные не голодали - у них были огороды, но трудно было с одеждой и обувью.

Меня записали в 7-й класс, но занятия 1 сентября не начались - надо было идти работать в колхоз. Моя первая работа была теребление льна. Лен удался хороший, и хлеба уродились. Старые хозяева говорили - если бы в Латвии была такая земля, мы бы на золотых дрожках ездили. А там кое-как, спустя рукава. За работу нас кормили обедом. Когда началась школа, я должен был написать диктант. Учитель был хороший, позднее он стал давать нам журналы, предназначенные для освоения латышами русского языка. Мама знала русский и немецкий языки отлично.

А мне после диктанта учитель сказал, что тетрадь моя похожа на «кровавое воскресенье» - стояла жирная единица. В школе была печь, и хотя тайга была у самых дверей, с дровами было туговато, как уж в колхозе. Зимой замерзали чернила, писали в рукавицах. К концу учебного года я писал сочинения на стабильную тройку. Весной, когда окончили школу, никто не верил, что мне всего 13 лет - я подрос, окреп, не голодал. Работал - возил что-то на лошадях, рубил колья, помню, однажды рубанул по ноге. Работал в МТС, отправили меня учиться на помощника комбайнера. Обучали нас месяц, я все время что-то завинчивал, смазывал, накачивал колеса. Зимой женщины работали в огромных картофельных погребах, надо было сушить, нарезать картофель для армии. Тайком приносили картошку и домой.

В конце июня 1942 года по каким-то неизвестным критериям стали отбирать семьи для отправки

сначала в Бирилюссы, оттуда с семьей Дунис повезли нас в Красноярск. Там некоторое время работали на лесопилке, а потом на пароходе «Мария Ульянова» начался наш путь на Север.

К осени нас высадили в селе Горошиха, что за Туруханском, а еще через 100 км за Горошихой было село Курейка. Зима 1942-1943 года была самая трудная. В Горошиху до нас уже привезли поволжских немцев. Нас поселили у русских - кого где, кого над хлевом, нас в бане. Это была баня по-черному, крыша из дёрна. Жили как сельди в бочке. Сколько давали хлеба, не помню. Я тоже стал работать, рыбачил, строил. Мама вязала сети. Трудно было. Нас не планировали оставить на зиму, и после Нового года стало не хватать муки. Километрах в 15 от Курейки находились заключенные из Норильских лагерей, и там были большие запасы продовольствия. Разрешили привезти оттуда несколько тонн муки. На берегу Енисея построили большую палатку, и маму поставили сторожить. В палатке стояла большая чугунная печка, дрова таскали с берега. Муку в село возили на санках, понемногу. В бане жила и семья неких Перстиней - женщина с двумя детьми. И случилось несчастье - она везла муку, поскользнулась, упала на спину и разбилась.

Начальство не приезжало и не контролировало, и мы не стеснялись - брали муку, варили каши, пекли блины. При сдаче муки на склад никто не взвешивал, это было большое подспорье.

Весной 15 человек отправили еще дальше на север, на озеро Мадуйка, в село Мадуйка. Мы сначала сопротивлялись, так как нам наговорили, что местные люди недоброжелательные, а оказалось совсем наоборот. Вначале мы отказались, за нами даже прислали конвой - комсомольцев с винтовками. Ну, что. Собрали вещички, уложили на санки. Был апрель. Дорога шла мимо конюшен, началась оттепель, развезло, санки не двигаются. Так этап отложили. В дорогу вышли через пару недель, но уже без конвоя. Вначале пришлось идти через лес, километров 30-40, до речки Катиной, которая впадает в Курейку, потом по реке до села Серково. Оттуда за нами прислали оленью упряжку. В Серково нам выдали хлеб, не соблюдая никаких норм. Отдохнули и направились в Мадуйку. Натер ногу, так как подходящей обуви не было, мама из ватного одеяла что-то пошила, как назвать это, я и сам не знаю... Пока нога не зажила, остался один в Серково. Отправился в дорогу в ночь на 1 мая - был мороз, местные рассказали, как далеко по реке нужно идти, и в полдень 1 мая я был в Мадуйке.

страница 252

Могу еще добавить - зима в Горошихе была самой трудной, голодали, но было не совсем так, как описал в своей книге Дзинтарс Витоле, мол, выжили только некоторые латыши.

Еще один случай. В январе, феврале там хорошо ловится налим. Колхоз находился на реке Курейке, был там такой Медвежий остров. Отправил колхоз своих работников ловить рыбу. Было нас 12 латышей и 12 поволжских немцев. Жили в палатке, бригадиром была немка. Рыба не ловится - поздно приехали.

Месяц ловили, поймали 12 налимов на 24 человека. Привезли нам хлеб, дневная норма со спичечный коробок. Появились вши. Бригадир вначале не соглашалась прекратить лов. Собрали все, поделили рыбу - каждому по половине, съели и ту, что насаживали на крючки. И только тогда тронулись в обратный путь. Мне шагалось легко, а один молодой парень из немцев идти не мог и так и остался на речке Катиной, потом по следам поняли, что он пытался проползти еще метров сто, и там и остался.

Попали мы на Мадуйку, озеро, богатое рыбой. Надо было готовиться к лову. Жили все в бараке, были среди нас трое из местных малых народностей, жадные до спирта и чая. Они меняли, продавали, там у нас была и мука, и оленина, голод уже не так чувствовался. Была и рыба, надо сказать, счастье, что мы туда попали. Лов начался весной, я не ловил, так как не считался колхозником. Выполнял другие работы - возил соль на приемный пункт. В июле стали косить сено по берегам Курейки. Жили в шалашах,

косили. Бригадиром был у нас немец Карл. Госпожа Дунис вежливо поинтересовалась, не скосили ли мы уже треть положенного, а он также вежливо отвечает: «Эмма Ивановна, о какой трети вы говорите, мы еще даже одну вторую часть не скосили!».

Проучился я один год. В Горошихе мы втроем -я, Романс Дунис и еще один парнишка - написали заявление на имя директора с просьбой принять нас в школу, но пришел отказ - мест нет. В Сер-ково было четыре класса, в Мадуйке только один 2-й класс.

Издали приказ: ребятам отправляться на Курей-ку, возить соль, бочки. Вернулись домой через пять дней. Был там один славный русский мужичок -вернулся я, а он мне говорит: мама очень больна. Перед моим отъездом все было вроде бы нормально. Пошел к маме - она лежит в палатке без сознания. Перевезли ее в дом к этому человеку. Там она пролежала несколько дней и, не приходя в сознание, умерла. Врачей там не было. На похороны пришли только несколько латышек. Остальные латышки оставили маму в палатке, а сами ушли.

Русский мужичок сколотил доски и сказал: «У Анны Андреевны и в Латвии не было гроба из кедровых досок». Маму похоронили нормально, но через пару лет ее могилу в тайге я найти не смог. Мне было 13 лет, и мне мама не жаловалась. Единственно - она курила, и у нее распухали ноги. В свидетельстве о смерти сказано: сердечная недостаточность.

В 1942 году, когда жили в Полевом, она всем писала прошения и узнала, что отец умер еще в ноябре 1941 года в лагере № 4 на Северном Урале, причина смерти не была указана. Позже, когда получил справку, там тоже было сказано: сердечная недостаточность и еще воспаление легких. Или наоборот, не помню. Мама очень переживала. В своем дневнике она писала, что ее главная задача - привезти сыновей домой живыми и здоровыми. Это я понял только потом - она отрывала у себя, только чтобы нам досталось больше. В Горошихе она начала как-то странно говорить, видно, началось помрачение рассудка. Неделю она провела в больнице, а потом ничего подобного уже не случалось. Когда мама умерла, некоторые латышки говорили, что она отравилась, но этого быть не могло. Не было никаких признаков отравления. Умерла мама в конце сентября 1943 года, было ей 39 лет. Мы с братом остались одни. Жить как-то надо было. Мы стали сиротами. Жили на хлеву, на чердаке барака, под кустом,

страница 253

натягивали над собой брезент от дождя. Главное было - рыба. Зимой не стеснялись рыбу воровать -больших щук, что приносили на приемный пункт. Засунешь руку в окно и вытащишь! Ели и соленую рыбу. Не обходилось и без баловства. С Романом Дунисом бросили в печь в бочарной мастерской патроны - все окна вдребезги. Шалили, пока нас не поймали. Арестовали, сказали, что мы устроили диверсию, увезли в Туруханск по этапу. Мне было 17 лет, посадили в изолятор, вменили параграф 9 статьи 58 - диверсия. Допрашивали, но физическую силу не применяли. Они знали все - что был в мазпулках, что отец состоял в военной фашистской организации. Выяснилось, что районный суд не может вменить эту статью, и мое дело отослали в Красноярск. Там люди оказались умнее, сказали, что никакая это не диверсия, а хулиганство, и дали мне год заключения. Судили меня за мелкое хулиганство, Дунису, как старшему, дали два года. Мы сами, как уж умели, писали обжалование, и нас отпустили. Пешком по Енисею пришли в Мадуйку, а летом судьи приехали снова - судить на месте. Дали нам по году, увезли в Туруханск, там нас разделили. Дуниса отправили в Красноярск, меня в Игарку, в Дудинку. В срок включили и два месяца, которые мы провели в изоляторе, так что в тюрьме я провел 10 месяцев. Когда я вернулся, многие говорили, что думали, что я разучусь улыбаться.

Надо было за что-то приниматься. Был переводчиком между уборщицей и ее другом поваром, получал за это добавку к порции. Носил дрова.

Потом врачебная комиссия освободила меня от общих работ. Зиму протянул. Настало освобождение. Меня спросили, куда я направлюсь. Сказал, что в Цесис.

Велели мне узнать, сколько стоит билет. Пошел пешком в управление порта Дудинки. Сдал документы, мне уже сухой паек выдали до Риги, как вдруг приходит бумага, что в Ригу меня не отпускают, что я должен ехать туда, где меня судили. В ту самую Мадуйку. По крайней мере, я получил деньги и сухой паек. В Мадуйке все продолжалось -ловля рыбы, охота, хозяйственные работы. Там я отморозил ногу, пальцы. Отвезли в больницу, сделали операцию.

В Риге у меня была бабушка с отцовской стороны. Она меня вызвала в Ригу как бы на экзаменационную сессию. Конечно, меня не отпустили. Бабушка прислала мне 500 рублей, это было кстати, так как из-за больной ноги я ничего не мог делать.

Во время войны на Севере работало много экспедиций. Золоторазведка, строительство железных дорог. Начальником отдела в экспедиции был еврей. Я с ними познакомился, говорили о геометрии. Если бы я не заболел цингой, вероятно, попал бы в экспедицию. Благодаря этому человеку я вылечился - он достал сушеный чеснок, делал мне хвойные ванны.

Счастье, что жили мы возле озера Мадуйка, по крайне мере была рыба. Многие сибиряки рассказывали, что ели сырую. У нас так страшно не было.

В 1946 году, когда появилась возможность уехать домой, я сидел в тюрьме. Уехал брат. Жизнь стала налаживаться. Из Латвии приходили посылки, деньги. Если человек поел и у него есть работа, там жить можно. Было даже так - я получил паспорт и сомневался, ехать домой или нет.

Я женился. Моя первая жена была старше меня на 20 лет, тоже из ссыльных. Мы прожили почти 30 лет, и только благодаря ей я вернулся и пошел учиться. Поженились в 1955 году, но и до этого жили вместе. У жены в Латвии было три сестры.

Возвращение домой тоже не обошлось без приключений. Хотя там мы не вступали в колхоз, но считались колхозниками. Работали на ферме серебристых лисиц. Жена заведовала, я был кассиром. На колхозном собрании все сопротивлялись нашему отъезду. Наше намерение поддержал человек почтенного возраста, который сказал, что каждый зверь и каждая птица хотят возвратиться в свое гнездо. Все сразу же замолчали.

Свои пожитки мы на тракторных санях доставили до Курейки, оттуда в Серково и катером до Туруханска. И оттуда уже на пароходе, построенном в Германии, отплыли в Красноярск. Трудности были и с билетами, и с багажом. В Ригу приехали в начале октября 1957 года.

То, что довелось пережить, я воспринял как хорошую школу жизни, как задачу выжить. Надо верить, что в жизни все наладится к лучшему. Сейчас я доволен, вернул отцовский дом, «Витинькалнс». В городе жить мне не нравится.

Когда приехали в Цесис, тоже не все складывалось гладко. Прописали только через пару месяцев. Узнал, что в «Витинькалнсе» освободилась комната, пошел к директору, просить, чтобы принял на работу и пустил жить в пустую квартиру. Он посмотрел на меня и отказал, таким, говорит, как ты, место только в лесу под елкой. Шокирован я был ужасно. Долгие годы сюда не приезжал.

Bone Juris Kārļa d.,
dz. 1929,
lieta Nr. 15344,
izs. adr. Cēsu apr., Priekuļu pag., Vītiņkalns ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Turuhanskas raj. ,
atbrīvoš. dat. 1956.06.26

Dzimšanas datums:15.01.1929 
Miršanas datums:02.02.2015 

Иногда бывает информация о смерти. 

https://nekropole.info/lv/Juris-Bone

Дата рождения:15.01.1929 
Дата смерти:02.02.2015 
Категории:Предприниматель

 Бывает информация на некрополе.

Смотрим https://nekropole.info/

 Для поиска дела по дате рождения или букв имени и фамилии используем запрос

на сайте http://www.lvarhivs.gov.lv/dep1941/meklesana41.php

Дети Сибири ( том 1 , страница 250  ):

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2014 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.

ISBN	9789934821929 (1)
	9789934821936 (2)
Oriģinālnosaukums	Sibīrijas bērni. Krievu val.
Nosaukums	Дети Сибири : мы должны были об этом рассказать-- / воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году обобщила Дзинтра Гека ; интервьюировали Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис ; [перевод на русский язык, редактирование: Жанна Эзите].
Izdošanas ziņas	[Rīga] : Fonds "Sibīrijas bērni", [2014].
Apjoms	2 sēj. : il., portr. ; 30 cm.
Saturs	Saturs: т. 1. А-Л -- т. 2. М-Я.

9789934821912 (2)
Oriģinālnosaukums	Sibīrijas bērni. Angļu val.
Nosaukums	The children of Siberia : we had to tell this-- / memories of the children deported from Latvia to Siberia in 1941, compiled by Dzintra Geka ; [translators, Kārlis Streips ... [et al.]].
Izdošanas ziņas	Riga : "Fonds Sibīrijas bērni", 2011-c2012.
Apjoms	2 sēj. : il., portr., kartes ; 31 cm.
Piezīme	Kartes vāka 2. un 3. lpp.
	"L-Ž"--Uz grām. muguriņas (2. sēj.).
Saturs	Saturs: pt. 1. A-K : [718 children of Siberia were interviewed by Dzintra Geka and Aivars Lubanietis in 2000-2007] -- pt. 2. L-Z : [724 children of Siberia were interviewed by Dzintra Geka and Aivars Lubanietis in 2000-2012].