14 06 1941

Блазма Вия ( Тетере ) родилась в 1929 году.

Я родилась 11 декабря 1929 года.

Blāzma Vija Jāņa m.,
dz. 1929,
lieta Nr. 17732,
izs. adr. Rīgas apr., Rīga, Vairoga iela 26-6 ,
nometin. vieta Novosibirskas apg., Kargasokas raj.,
atbrīvoš. dat. 1946.12.15

 Для поиска дела по дате рождения или букв имени и фамилии используем запрос

на сайте http://www.lvarhivs.gov.lv/dep1941/meklesana41.php

Дети Сибири ( том 1 , страница 229  ):

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2014 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.

ISBN	9789934821929 (1)
	9789934821936 (2)
Oriģinālnosaukums	Sibīrijas bērni. Krievu val.
Nosaukums	Дети Сибири : мы должны были об этом рассказать-- / воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году обобщила Дзинтра Гека ; интервьюировали Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис ; [перевод на русский язык, редактирование: Жанна Эзите].
Izdošanas ziņas	[Rīga] : Fonds "Sibīrijas bērni", [2014].
Apjoms	2 sēj. : il., portr. ; 30 cm.
Saturs	Saturs: т. 1. А-Л -- т. 2. М-Я.

9789934821912 (2)
Oriģinālnosaukums	Sibīrijas bērni. Angļu val.
Nosaukums	The children of Siberia : we had to tell this-- / memories of the children deported from Latvia to Siberia in 1941, compiled by Dzintra Geka ; [translators, Kārlis Streips ... [et al.]].
Izdošanas ziņas	Riga : "Fonds Sibīrijas bērni", 2011-c2012.
Apjoms	2 sēj. : il., portr., kartes ; 31 cm.
Piezīme	Kartes vāka 2. un 3. lpp.
	"L-Ž"--Uz grām. muguriņas (2. sēj.).
Saturs	Saturs: pt. 1. A-K : [718 children of Siberia were interviewed by Dzintra Geka and Aivars Lubanietis in 2000-2007] -- pt. 2. L-Z : [724 children of Siberia were interviewed by Dzintra Geka and Aivars Lubanietis in 2000-2012].

 страница 229

Я родилась 11 декабря 1929 года. Мама развелась с отцом, когда мне был год. Жили мы в доме рядом с домом Беньяминов, на чердаке была квартирка. Когда мама развелась, мы переехали на улицу Орманю, в Агенскалнсе. Там прошло мое детство. Мама познакомилась с Харием Корнелиусом, он был айзсаргс. Лето я проводила у маминой сестры, муж которой был лесничим в Спаре, в Морданге, позднее в Кандаве. Туда приезжали высокопоставленные лица охотиться на кабанов, там устраивались соревнования.

Мама работала в типографии наборщицей (когда в Сибири мама спросила, за что мы высланы, ей ответили: «Помещица»). Когда мама вышла замуж, мы очень часто переезжали. Последняя квартира была около ВЭФа, я ходила в 3-й класс. Летом собирались снять дачу в Юрмале.

Бабушка очень болела, позвала всю родню прощаться, потом ей стало лучше. И тут наступила эта страшная ночь. В дверь постучали. Вошли человек пять, велели одеться. Мама ответила - стреляйте на месте, никуда не поеду. Но одеться пришлось. Мама хватала все подряд, только не теплую одежду: кольца, часы, какое-то бальное платье. Другим не разрешали брать драгоценности, нам разрешили. Бабушку тоже забрали, хотя она могла оставаться с сыном.

Все мое внимание было сосредоточено на маме, на маминого мужа не обращала внимания.

Куда нас отвезли - в Торнякалнс или в Шкиротаву, - не помню. Все в вагоне плакали, была среди нас женщина, у которой только что родился ребенок, в дороге он умер. На станции простояли сутки. Вдоль вагонов ходили люди, искали своих близких. Когда

переезжали границу, люди перестали плакать, все пели Латвийский гимн. На каждой остановке бегали за кипятком. Ехали примерно две недели. Где мужчины, мы не знали. В Томске нас пересадили на большой пароход, плыли по Оби, потом по притоку Васюган до районного центра Каргасок. Здесь нас пересадили на баржу, везли по Васюгану и в каждом колхозе высаживали по 10—15 семей. Мы жили в семье, рассказали о себе русским. Они удивлялись: «Чего вы волнуетесь? Когда нас высылали, высадили здесь, дали мешок семян, надо было пилить деревья, все начинать сначала». Ну, и мы начали кое-как. Был июль. Продали то, что продавалось: часы, кольца, бальное платье. В то лето мы ничего не успели посадить. Покупали муку. Хлеб выдавали. Мама стала работать в колхозе. Посылали и в лес. Там были две вещи - колхоз и лес. Жили вместе с семьей Берзиньш, была там такая Ирене. Бабушка в Сибири прожила месяц. Кто-то из соседей сколотил деревянный ящик, похоронили на краю села. Село Новоюгино, на берегу Васюгана. Все умирали. Жили впроголодь. Спали кто где - кто на лавке, кто на русской печи. Ходи в лес заготавливать дрова. Летом собирали грибы, ягоды.

Была там школа, до 7-го класса. Меня определили в первый класс. Когда язык выучила, перевели в 3-й. В русской школе я закончила шесть классов. Учили ребят стрелять, я делала стенную газету - рисовать я умела. Я тоже училась стрелять, получалось. Вначале другие ребята относились к нам с подозрением, потом увидели, что мы такие же люди. Отметки у меня были хорошие, помню, мои сочинения читали перед всем классом.

страница 230

Не помню, чтобы кого-то били. Нас не обижали. Местные были такие же ссыльные, только выслали их в 1937 году. К нам в село прислали детей из Ленинграда. О них заботились хорошо. Если, бывало, у них прокиснет суп, мы были счастливы -доставался он нам.

Следующей весной нам выделили землю, продали то, что оставалось, купили картошку на посадку. Случалось и такое - ходили в Ленинградский детский дом за очистками. Мыли, толкли и пекли на плите. Вечерами мама Ирены рассказывала о том, что ели когда-то, мы сидели и облизывались. Голодали все время. Лебеда, грибы - вот была наша пища.

Нас, детей, посылали на прополку. Приходилось грузить на баржу пропитанные дегтем чурбаки. Для нужд армии. Переболела я там цингой, желтухой, потом дифтерит. Меня отвезли в Каргасок, в больницу. Мама приходила за 25 км, приносила мне молоко, что-то давала, чтобы я не умерла. Потом заболела скарлатиной, но тоже как-то выжила. Так вот и жили. Голодали. Мама работала и в колхозе, и в лесу. В колхозе была сушилка, я водила вокруг быка. Вязали веники для овец. Платили натурой.

Одежду не шили, донашивали, перешивали из маминой старой одежды. Ноги обматывали старым тряпьем, но в школу я ходила. Главное было не замерзнуть. Был в колхозе и клуб, но я не ходила, а подружка ходила.

Иногда я у нее ночевала, вспоминали мы с ней Родину, я даже стихи пыталась сочинять. Детям, у кого на Родине были родственники, разрешили ехать домой. Приехала какая-то женщина за сыном своей сестры, стали просить, чтобы она и остальных взяла. Не взяли тех, кому уже исполнилось 16 лет. Таких нас оказалось трое. Для меня это был шок. В день отъезда все собрались на берегу. Я ни о чем не думала, только сказала маме, что если я пропаду, пусть она меня не ищет. С баржи перекинули на берег сходни. С собой у меня был сверток с хлебом. Стою я и смотрю, как контролер проверяет тех, кто уезжает. И вдруг вижу - две девочки, которым тоже 16 лет, показали что-то контролеру и прошли на баржу. И тут я, не думая, сорвалась с места, взобралась на сходни и за спиной контролера проскочила на баржу. На берегу никто не кричал. Я осталась в машинном отделении в страхе, что меня обнаружат. Потом вышла на палубу, села, кто-то дотронулся до моего плеча, я стала рыться в сумке, контролеру надоело, он отошел. Потом я слышала, что контролер думал, что у меня билет дешевый, а я выбралась наверх, где места дорогие.

В Томске тоже был контроль. Но сошла с баржи благополучно и присоединилась к группе, которую набрала приехавшая из Латвии женщина. Месяц пробыли в Томске. Там мне вручили настоящее зимнее пальто. У Ирены, кажется, сохранилась даже фотография, где я в ватнике. В Москве нас водили на Красную площадь, в метро. Не помню, кто мне купил билет. Но мы ехали домой. Я два дня голодала, все, что удалось захватить из Томска - там нас кормили, - я оставляла сестре, которой было тогда шесть лет. В Риге нас поместили в детский дом на улице Кулдигас.

В Ригу приехали возбужденные, пели гимн. Но Рига встретила нас развалинамии - Дома Черноголовых нет, церковь без башни.

Из детского дома меня взяла сестра отчима. У ней, на улице Талсу, я прожила около года. Закончила 7-й класс. Сестричка все время была со мной. Из-за нее я и попала к тетке. Сестра тоже ходила в школу. Летом я жила у сестры своего отца, под Яунелгавой. Теперь этот дом принадлежит моей дочери. Жила и у другой сестры отца в Риге. Училась в вечерней школе. В 1948 году меня пригласили продавцом в книжный магазин на углу улиц Слокас и Нометню. Проработала я там до 1962 года.

страница 231 

О муже мамы ничего не знали. Его арестовали в 1941 году. Уже позже мама узнала, что он умер в лагере в 1943 году. Но нам об этом никто не сказал.

Когда мы уехали, мама сбежала, но ее поймали и отправили за Новоюгино по Васюгану, где она жила в бараках, валила деревья. Было это уже после войны. В 1953 году после смерти Сталина ее освободили, и в 1956 году она приехала в Ригу. Работала мама в больнице, в лаборатории мыла посуду. Когда сестра вышла замуж, она переселилась к ней.

Когда мама убежала, второй раз ее не судили. Да и зачем? Глушь, тайга. Меня не трогали, у нас с ней и с сестрой были разные фамилии. Они были Корнелиусы. Выслали и мамину сестру, у которой муж был лесничий, в Красноярск.

В автобиографии я писала, что была выслана, но это на мою дальнейшую жизнь не повлияло. Я была маленький человечек, училась в вечерней школе, потом в Торговом техникуме. Сорок лет проработала в книжном магазине. На улице Гривас я уже была заведующей. Меня фотографировали и «вешали» на стенде

Мама умерла, когда ей было 90 лет. Она не была богатой, работала в типографии, были у нее какие-то паи, но что это за богатство? Думаю, выслали ее из-за второго мужа, который был айзсаргом.

А еще до этого ей сделал предложение человек, с которым она вместе работала, и она ему отказала. Он знал, что мамин муж айзсарг. Начались советские времена, так что у него были все возможности сказать об этом. Других причин я не вижу. Мама и ее второй муж работали в типографии, жили мы в небольшой двухкомнатной квартире. Кроме предательства, причин не вижу.

Обиды ни на кого не держу, хоть и были мы пролетарского происхождения, всякое в те времена случалось. Конечно, у кого-то, возможно, и вещей было с собой больше, и еда какая-никакая, но большинству, да всем там было плохо, это факт. Умирали люди, бабушка умерла, русская дама, маленький ребенок, а чтобы массово умирали, такого не помню. У Ирены умерла мама, прекрасная была женщина, светлая, благородный человек. Были там всякие люди. Вряд ли Латвия будет когда-нибудь такой, как в улманисовские времена.