14 06 1941

Бирзниекс Волдемар родился в 1925 году.

страница 207

Я родился в семье участника Освободительных боев Карлиса Бирзниекса. У меня было четыре брата, я пятый. Учился в Рудбаржской основной школе, в 1940 году поступил в Каздангскую сельскохозяйственную среднюю школу. В 1941 году хозяев, которые использовали наемную рабочую силу, обложили налогом. Чтобы этого избежать, мне пришлось уйти из школы и помогать по хозяйству.

Наступило 14 июня - я в это время работал помощником землемера, километрах в восьми от дома, и за мной приехали на грузовике. Я сразу понял, что это за мной... В наш почтовый ящик бросили прокламации, и я спрятал их в брюки, в кармашек от часов. Когда ехали, я испугался, - а вдруг меня будут обыскивать, - и осторожно их выбросил, так как чекист сидел в кабинке. Меня ввели в дом. Отец и мама сидели рядом. Мама плакала, младшие братья тоже были перепуганы. Я спросил, что происходит. Напротив сидел человек в армейской шинели, с винтовкой, торчал штык, и по-русски сказал, что разговаривать нельзя. Отец мне перевел. Во второй комнате рылись в книжном шкафу, потом позвали отца. В доме были двое в синих шинелях и один в серой, двое в штатском, их мы знали. Мне кажется, зачитывали приговор. Не берусь утверждать, но запомнился такой текст: «Карлис Бирзниекс, владелец большого дома, 53 га земли, крупный землевладелец, использовавший наемный труд. Член профашистского крестьянского союза, националист. Подлежит высылке в отдаленные районы Советского Союза. Примечание: при обыске найдено холодное оружие - перочинный нож». Нам велели одеться, надеть на себя как можно больше. Носков было столько,

что туфли не надевались, надели галоши. Мы с братом решили, что надо взять радиоаппарат. Один спросил - это что? Радиоаппарат брать нельзя. В клети отец насыпал муку или крупу, снова команда - нельзя! На полу расстелили одеяло, побросали подушки. Мама во время Первой мировой войны была беженкой, поэтому положила в мешок мыло. Всё покидали в машину, отец встал на колени, прочитал молитву, он был человек верующий, и тут часовой отломил ветку сирени и протянул ее отцу. Он знал, что семья сюда больше не вернется.

Когда машина въехала в лес, отец произнес: « Прощайте, « Зилес », прощай, труд моей жизни ». Он попытался запеть, но мама его остановила: «Что ты делаешь?». «Жуликам я своих слез не покажу», - ответил отец... Подъехали к исполнительному комитету, председателем был знакомый отца, и отец ему крикнул: «Присмотри за скотиной в «Зилес»!» Дома оставалась старенькая мамина крестная. Когда уже мы вернулись, никто нам и не смог сказать, куда она делась. На станции Калвене, куда нас привезли, отцу велели взять узел и перейти в другой вагон. Наш вагон имел 18-й номер, в вагоне было 28 или 27 человек. На верхних нарах разместилась самая старая семья из Калвенской волости - три сына и дочь. Нас было пятеро сыновей и еще Бумбиерис - единственный сын у отца, матери у него не было.

Ночью поезд тронулся, и утром мы были в Скрунде, потом в Елгаве. Состав перевели на запасные пути. Рабочий поднялся по лесенке, отвинтил с одного окошка железную пластину, решетку привинтил обратно и сказал: «Сильно не стану завинчивать, может, сможете отвинтить». Это мне запомнилось.

страница 208

Пытались писать записки, выбрасывали из вагона. Записку, которую написал старший брат, дома кто-то получил, не помню только, кто. Ехали через Даугавпилс, а когда переезжали границу, запели прощальную песню.

В России глазам открылась такая картина: поле засеяно, но в поле стоит трактор, а вокруг зеленеют хлеба. Стали размышлять, но позже в Сибири с таким вещами часто сталкивались, и все стало ясно. В Полоцке остановились. На вокзале грязь. Потом ехали вокруг Москвы, оттуда на Урал. Из каждого вагона вызывали двоих - вели за супом и за водой. Половина ведра или чуть больше - суп из пшена, поверху плавает растительное масло. Давали кирпичик хлеба. Сначала его никто не ел.

23 июня были в Кирове, и те, кто принес обед, сказали, что началась война. Переехали через Урал и остановились на станции Кунгур - там бегали ребятишки, а в нашем вагоне была щель, в которую можно было просунуть руку. Женщины просили принести детей березовые ветки, они там только-только распустились. Детишки принесли, и когда у них спросили, что им за это дать, они ответили: «Хлебца...» Можете себе представить... Потом ехали через сибирские степи. Места низменные, электрические столбы стояли на островках. Проехали Новосибирск, чтобы переехать через Обь, соорудили какую-то насыпь, а внизу полно маленьких домиков. И это считалось не село, а город...

Переехали через Енисей, остановились на станции Клюквенная, в Уярском районе. Кого поместили в школе, кто остался под открытым небом. Потом пришли будущие хозяева выбирать себе рабочую силу. В комнату вошли два господина, вещички наши на полу, а дети и ребята постарше стоят вдоль стен. Тыкают пальцем и спрашивают: «Какой вагон?» Отвечаешь, он говорит: «18-й вагон запишите мне». Был там председатель Калниньш, он искал доярок. Кое-кто вызвался, у него было 10 или 15 коров. Калниньш посмотрел, как они одеты, и сказал: «Какая из тебя доярка, хозяйка небось». Те, кто с ним уехал, были довольны - по сравнению с тем, как жили другие.

Отвезли нас в совхоз, в бригаду, которая занималась лесоразработками, кажется из Узбекистана. Рабочих уже не было, и нам отдали их бушлаты, ватники, которые не застегивались, кормили нас компотом, в котором плавали черви. Поставили на пилораму и вывозить бревна из леса. Четверых -двух Рейнбахсов, Бирзниекса и Бумбиерса - отправили пилить шпалы. Двоих вкатывать бревна, двоих принимать и сортировать готовую продукцию. Мой старший брат в Салдусе окончил курсы трактористов, его посадили на трактор, так как пилорама работала от тракторного газогенератора. Пилили доски, работала там и мама, и моя будущая теща. Осенью меня перевели к трактористу Эньге (он в Сибирь приехал добровольно), цеплять бревна. Цепляли толстыми цепями, которые часто рвались, и чинили мы их примитивными методами. Потом перевели в кузницу подручным кузнеца - махать молотом. Мне было 16 лет, и было это не так просто. Заготавливал чурки для тракторного газогенератора.

Когда нас везли из Клюквенной, машина остановилась, и люди вокруг говорили по-латышски. Спросили, откуда мы и куда. Когда назвали им место, нам сказали: «Бедные вы, бедные, комары вас там съедят». Но комаров было там не столько, сколько позже на Ангаре. Мы, конечно, не переживали так, -как наши матери, им ведь надо было нас кормить. Мы шныряли по садам, там росла клубника и крыжовник, когда-то здесь жили латыши. Дома пустовали - в 1937 году всех их выслали. Была там и сельскохозяйственная техника - сенокосилка или культиваторы, когда ходили в лес, порой натыкались на борону, заросшую травой. Местные рассказывали, что когда организовали колхозы, жители пытались припрятать технику, но их вывезли или арестовали. Километрах в семи или восьми был колхоз имени Рудзутака, после 1937 года его переименовали в Таймынку и Таймынский сельсовет, там мы и жили.

Если я правильно помню, 4 сентября приехал сотрудник из органов и всем старше 16 лет велел расписаться, мол, я, такой-то и такой являюсь спецпереселенцем и без разрешения комендатуры не имею права покидать это место. За нарушение грозило до 20 лет тюрьмы. Не помню, как мы это восприняли, что нас ждет, что будет... Мы были молоды, вечера длинные, думали больше о том, как бы сбегать на свидание, что-нибудь отмочить. Старший брат уже ходил по соседям менять вещи, чтобы как-то жить. Брат работал трактористом, и нам выделили отдельную комнату. В этом же доме был магазин. Продавцу понравились сапоги брата. А продавец был еще и хлебопеком. За сапоги пообещал мешок муки, килограммов 10-15. Мешок внесли через дверь, закрытую на задвижку со стороны магазина. Там нам выдавали 500 г хлеба

страница 209

из пшенной муки, в магазине можно было купить ячменный кофе и пудру. Хлеб выдавали по списку, писали на обороте обоев, а рабочее задание на бумаге хуже оберточной.

Весной посадили картошку, а в июле приказ -уезжать. Еще раньше отобрали тех, кто покрепче, отправили на Крайний Север, одного из сыновей Рейнбахсов, моего старшего брата и семьи, где не было маленьких детей. Собрали еще один эшелон и тоже куда-то отправили. Нас отвезли на станцию Клюквенная, привезли немцев из-под Саратова, у них были большие ящики с зерном. Привезли на станцию Енисейск, высадили на площади перед станцией, тех, что постарше, отправили убирать горох или хлеб и на лесопилку. Остальных на военный завод - очищать молоточками снаряды после снятия отливки. Кормили нас там обедом -тарелкой супа. Через некоторое время посадили на пароход «Владимир Маяковский», места всем не хватило, разместили на палубе. Довезли до Стрелки - где Ангара впадает в Енисей. Дальше вверх по Ангаре на баржах. Старшей в нашей группе была госпожа Берга из Залениеки, во время Первой мировой она бежала в Россию, знала русский язык и сумела договориться с начальством, чтобы всех латышей высадили в Артюгино. Наверху был большой склад, там мы и разместились. Нам предложили на выбор - лесоразработки или колхоз. Мы выбрали колхоз, хотя хлеба там не давали, давали полкило или килограмм муки. Нас отправили убирать рожь - а сколько на трудодни заработаешь! Местная власть любила похорохориться, приедут в два ночи - надо молотить, надо поддержать фронт. Местные показали, как на железном листе обжаривать зерно, люди с голодухи ели сухой горох и зерно. Мы носили его домой, и мама запаривала в русской печи.

Зимой работы в колхозе не было, но меня оставили, потому что я мог поднять мешок весом 30 кг, так я продержался два месяца. В конце февраля послали меня в лес, ходили в веревочных лаптях. Младшие братья работали на вязке плотов. Бревна вязали еловыми прутьями, их надо было нарезать, высушить в бане, чтобы они не ломались. В лесу меня поставили в паре с крепким русским, но я не мог протянуть пилу и больше мешал ему, чем помогал. Пришел надзиратель - помощника, говорит, тебе дал, а наработано мало. Тот и говорит: «Толку от помощника чуть, накормить надо прежде». Послали меня помогать вкатывать бревна, а позже на

погрузку. Когда другие обедали, я прятался, чтобы не видеть, - у меня-то ничего не было. На работу два-три километра я еще шел, а с работы домой... Шли мы как-то с Освалдсом Рудзитисом, что из Сакской волости, по берегу Ангары в районный центр. Километров 50 шагать надо. По дороге приметил нивелировщиков. А так как с работой землемера я был знаком, рассказываю ему, как и что. А начальница услышала, стала спрашивать, кто мы и откуда. Нас вызвали в военкомат. Там говорят -двоих отправляем в экспедицию. Обещали кормить нас обедом и хлебом, сказали, что все оформят повесткой. Я должен был носить нивелировочную аппаратуру, а Освалдсу дали рейку - так мы все лето ходили, 280 км туда и обратно, утром с 5 до 9 и вечером с 5 до 9, в солнечную погоду нивелировщик работать не может.

Лето 1944 года было самым мрачным, уменьшилось снабжение. Меня поставили вязать плоты, их надо было доставить до места, где нас должен ждать пароходик, и причалить к берегу. Но нас никто не ждал. Мы уже и мимо условленного места проплыли. Начальник говорит - отвязываем лодку и плывем обратно. Ходил он по всяким учреждениям, искал правду. Те, кто довел свой плот до места, получали справку, им выдавали продукты, и немало, а нам комбинацию из трех пальцев и еще пригрозили судом за то, что бросили государственное имущество.

До осени перегнали еще один большой плот, и меня взяли в команду. Плот, в котором было 8 или 9 тысяч кубометров, связали еще с тремя плотами, и эту огромную массу - тысяч 25 кубометров древесины - в сопровождении пароходика вели до Дудинки, обратно плыли на пароходе « Орджоникидзе ».

Видели людей на пароходе - они обосновались в трюмах, кто где, вши ползали по одежде. Главное, не было никакой связи с домашними - ни они знают, где ты, ни ты знаешь, что с ними. Люди тупели, интересовало их одно — как бы поесть, потому что мучило вечное чувство голода.

Это сегодня мы сидим за богато накрытым столом, можем выбирать. А я тут же вспоминаю Сибирь...Словами этого не передать. Когда я сегодня рассказываю об этом своим племянницам, они отвечают: «Ну, что ты дядя, такой мрачный, зачем об этом вспоминать». В 1960 году я вернулся домой, прошло 45 лет, но еще и сегодня я этого не могу забыть... Так уж я устроен.

страница 210

Лето 1944 года было страшное. Послали в подсобное хозяйство косить. Давали нам 500 г хлеба на день, и больше ничего. Съедали сразу, потом собирали ягоды шиповника. Не только набивали желудок, но еще и витаминами насыщались. Как-то потребовалось из подсобного хозяйства доставить в город лошадей. Выехать надо было ночью, дорога шла через болото, лошади заблудились, одну я потерял. Пригрозили, что придется оплатить потерю. Кое-как добрались до дома.

В 1945 году, в День победы согнали всех на площадку отмечать конец войны. Было там что-то вроде трибуны, доски, правда, серьезно прогнили. Все выступавшие в конце должны были произнести «Смерть немецким оккупантам!» Некая доктор Усиня, которую выслали в 1934 году в связи с убийством Кирова, выступить выступила, а слова эти произнести забыла... Больничный фельдшер вскочил на ступеньки и с воодушевлением крикнул: «Смерть немецким оккупантам!». И в этот момент ступеньки обломились...

В 1947 году несколько дней пролежал в бараке -поранил ногу. А учетчиком был назначен парень, у которого с цифрами были нелады. Он сбежал. Мастер мне сказал: «Ты все равно тут лежишь -мы тебя отвезем на санках, а ты ставь крестики, когда бревна повезут». В математике я был силен, и с 1947 по 1950 год был учетчиком и бракером. Прораб не имел вообще никакого образования. Назначили меня к какому-то опытному мастеру секретарем. В мои обязанности входило выписывать наряды и новые расценки. Я, конечно, завышал выработку, каждому хотелось заработать побольше. Потом появился институт нормировщиков, работали нормировщиками те же ссыльные. Кто-то сочинил петицию, что я завышаю расценки и что наряды надо переписать. Всем срезали зарплату, и виноват оказался тот, кто заполнял наряды. Я сказал, что ничего переписывать не буду, так как я с помощниками в воскресенье еду косить. У меня к тому времени уже была моторная лодка и мотоцикл. У меня у первого в селе появился велосипед и радио. И тут бывшая председатель профсоюза осмелилась сказать - что он себе тут позволяет? В Латвии эксплуатировал людей, и здесь, в Сибири, эксплуатирует! Я посадил людей в моторку и увез на сенокос, пока остальные спорили. Наряды остались непереписанными, в понедельник меня уволили за неисполнение приказа и направили на общественные работы.

В 1950 году организовали курсы шоферов. Набрали около 60 человек, но дело оказалось непростым, и 30 человек отсеялись. А поскольку деньги были заплачены, решили в наказание направить на курсы грешников. Так я попал на курсы. Младший брат записался на курсы сам и уже учился месяца полтора. Но чтобы не прерывать занятия, преподаватель посадил новичков с теми, кто уже что-то знал. Технику я осваивал быстро, и я единственный сдал экзамены на отлично.

Первые машины были с газовыми генераторами, потом появились автокраны. Проучился я недели две, и мне все было понятно. В 1949 годуя женился и уехал к семье. Отправили меня возить начальство. Осенью привезли автокран, и мы с братом посменно стали работать на автокране.

Через год работал на машине с дизельным двигателем. Напарником моим был местный русачок. Дизель ночью каждые 2,5 часа надо было прогревать, проехаться три километра, и снова можно на боковую. Наши показатели были одними из самых высоких по краю. Напарника моего наградили часами, мне, как ссыльному, не досталось ничего. В 1957 году назначили меня бригадиром-механиком. Попросили мы в комендатуре за хорошую работу отпуск и разрешение съездить на родину. В Риге жили родственники жены и знали, что в МВД есть отдел, который занимается делами высланных. Пошел я к майору. Тот посмотрел - есть ли регистрация. Спрашивает - отец был айзсаргом? Не был, говорю. Родственник министра земледелия Бирзни-екса? Нет, говорю, мой отец состоял в Крестьянском союзе. Это ничего, пишите заявление.

Волнуюсь, руки дрожат, писать не могу. Дома написал, привез, сдал в министерство. Отпуск у нас закончился, вернулись в Сибирь, а через несколько дней пришел ответ - считаю дальнейшее содержание на спецпоселении нецелесообразным. Постановление от 23 мая. Поехали в район за паспортами, и выдали мне паспорт с записью - с 14.06.1941 года по 14.06.1957 года находился в ссылке - от звонка до звонка.

Ликвидировали хозяйство и в следующем году уехали домой. Достали билет на самолет - разница была небольшая, но пароходик в пути сломался, жена опоздала, и ехали поездом - классом люкс, других билетов не было. Чувствуете разницу - туда в вагонах для скота, домой высшим классом!

В 1949 году получили документ, что отец умер 28 октября 1941 года от сердечной недостаточно-

страница 211

сти. Когда началась реабилитация, брат получил ответ, что отец был на поселении, но даты не совпадают.

Об отце не знаем практически ничего. Только из воспоминаний. В Айзпутском уезде говорят, что отец умер в Тайском районе Кировской области.

В книге «Вывезенные» тоже приводятся неточные сведения - о брате, например, сказано, что он умер после 1946 года. Знакомый прислал письмо, что в начале мая у него украли продуктовые карточки, и 16 мая его без сил отвезли в больницу. Тот, кто был вместе с братом, написал, что умер он 16 мая, а из Игарки никаких сведений нет, там люди мёрли, как мухи.

Увезли его от нас в 1942 году. Был он еще дальше за Дудинкой, место называется Караул Толстый Нос. Получили от него несколько писем. Они строили бараки, потом он работал мотористом на суденышке. Был он там вместе с Рейхенбахсом, только

в разных местах, тот вернулся, умер в Риге. Карлис Бирзниекс умер 16 мая 1947 года. Недалеко от «Зилес» есть Яунземское кладбище, там похоронены дед и бабушка, вписали туда и имена отца, матери и старшего брата.

Возле Рудбаржской церкви установлен памятник всем, вывезенным из волости.

Мама все время спорила с тещей, кто из них раньше умрет. Теща родилась в 1891 году, мама в 1896-м. Теща умерла от рака в Латвии в 1956 году. Когда мама узнала об этом, ее разбил паралич, и умерла она недели через три в больнице.

Из всей большой семьи в Ригу вернулись лишь мы с младшим братом. Янис, третий брат, приезжал в гости, но ему здесь что-то не понравилось, и он уехал обратно. Он был среди первых шоферов, которые участвовали в строительстве Красноярской гидроэлектростанции. Второй брат Фрицис живет сейчас в Лиепае, приезжал зимой, так как плавает на пароходе...

Birznieks Voldemārs Kārļa d.,
dz. 1925,
lieta Nr. 13134,
izs. adr. Aizputes apr., Rudbāržu pag., Zīles ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Bogučanu raj.,
atbrīvoš. dat. 1957.06.14

Деревня в Сибири.

Birznieks Voldemārs Kārļa d.,
dz. 1925,
lieta Nr. 13134,
izs. adr. Aizputes apr., Rudbāržu pag., Zīles ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Bogučanu raj.,
atbrīvoš. dat. 1957.06.14

 Для поиска дела по дате рождения или букв имени и фамилии используем запрос

на сайте http://www.lvarhivs.gov.lv/dep1941/meklesana41.php

Дети Сибири ( том 1 , страница 207  ):

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2014 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.

ISBN	9789934821929 (1)
	9789934821936 (2)
Oriģinālnosaukums	Sibīrijas bērni. Krievu val.
Nosaukums	Дети Сибири : мы должны были об этом рассказать-- / воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году обобщила Дзинтра Гека ; интервьюировали Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис ; [перевод на русский язык, редактирование: Жанна Эзите].
Izdošanas ziņas	[Rīga] : Fonds "Sibīrijas bērni", [2014].
Apjoms	2 sēj. : il., portr. ; 30 cm.
Saturs	Saturs: т. 1. А-Л -- т. 2. М-Я.

9789934821912 (2)
Oriģinālnosaukums	Sibīrijas bērni. Angļu val.
Nosaukums	The children of Siberia : we had to tell this-- / memories of the children deported from Latvia to Siberia in 1941, compiled by Dzintra Geka ; [translators, Kārlis Streips ... [et al.]].
Izdošanas ziņas	Riga : "Fonds Sibīrijas bērni", 2011-c2012.
Apjoms	2 sēj. : il., portr., kartes ; 31 cm.
Piezīme	Kartes vāka 2. un 3. lpp.
	"L-Ž"--Uz grām. muguriņas (2. sēj.).
Saturs	Saturs: pt. 1. A-K : [718 children of Siberia were interviewed by Dzintra Geka and Aivars Lubanietis in 2000-2007] -- pt. 2. L-Z : [724 children of Siberia were interviewed by Dzintra Geka and Aivars Lubanietis in 2000-2012].