14 06 1941

Берзиня Иева ( Зуперкуса ) родилась в 1939 году.

 страница 155

Родилась я в 1939 году, в Латвии, в Риге, улица Коклес, 18, квартира 13. В семье был брат Андрейс, родился в 1934 году, и сестра Ирена, родилась в 1931 году. Отец был офицером Латвийской армии, мать работала в министерстве. В 1941 году, как рассказывала мне сестра, рано утром к нам в квартиру постучали и вошли четверо. Один был русский, один еврей и два латыша. По рассказам сестры, отцу и матери дали полчаса на сборы, пояснив, что надо брать, и вывели на улицу. Привезли нас на станцию Шкиротава. Брат в это время болел воспалением легких. Так как мама не могла держать на руках больного брата и меня и нам сказали, что в конце пути мы с отцом встретимся, все вещи мы отдали отцу. Так мы остались без одежды. Больше отца я не видела. Хотя, если откровенно, что может помнить годовалый ребенок об отце.

Нас отвезли... скажу по-русски, как мне это запомнилось: «Томская область, Каргасокский район, Новоюгино». Попробую восстановить самые яркие воспоминания тех лет. Помню, то ли каждый день, то ли через день, я шла в один конец села, брат в другой с мешочком в руках. Мы шли к домам, где жили люди русской национальности, шли рыться в их мусорных кучах. Кучи находись недалеко от домов. В кучах были картофельные очистки, еще что-то. Я быстро все подбирала в свой мешочек. Может быть, иногда и грызла что-то - чувство голода было страшное. Приходили с братом домой и делили.

Помню еще, или мама мне об этом рассказывала, как я стучусь в дверь. Как сейчас помню, там было три или четыре ступеньки у крыльца. Тут я всегда складывала руки, как во время молитвы, и произносила по-русски: «Милостыни просим». Были те, кто давал мне что-то, но были и такие, кто прогонял с крыльца. Как я была счастлива, если меня приглашали войти и угощали. Еще и сейчас помню запах - капустный пирог, который пекли русские женщины. А уж если мне давали с собой, как я была счастлива! Никогда не съедала по дороге, как ни была голодна, приносила домой. Сестра, сколько мне помнится, попрошайничать не ходила. Может быть, потому что была старше, стеснялась. Может быть, ходила куда-то работать, этого я не знаю. Знаю только, что самые назойливые попрошайки были мы с братом.

Ясно помню, как мы, дети, спали на печи, помню, как неожиданно печь обрушилась. Помню страшный холод, жуткий. Я не знаю, как мама нас одевала, где брала одежду, ведь одежды с собой у нас не было.

Холод был лютый, ноги болели от холода, руки - это я помню хорошо. Помню, как мы собирали кедровые орехи. Это был деликатес.

Ясно помню слова мамы: завтра нам предстоит пройти 24 километра, мы отдохнем и выйдем пораньше. И что сумеем уехать на родину. Я не понимала, что такое родина, что мы будем делать, как поедем, куда. И мы пошли через тайгу. И еще помню - как ни посмотрю на маму, она всегда плакала. Я не понимала, почему она плачет. Я ее, кажется, даже не успокаивала, только глупо приставала: «Ну почему ты плачешь?» Теперь-то понимаю, но уже поздно. Помню еще большой пароход. Я, кажется, даже не оглянулась, взошла. Представляю, что чувствовала в этот момент мама. Дорога была долгой. В Ригу приехали 26 декабря. Ах, да, еще вши, эти жуткие вши - в голове, в одежде. Мы так натренировались их ловить, что считали это само собой разумеющимся, что

страница 156

так и должно быть. В Латвии мы попали в детский дом на улице Кулдигас. Вскоре за нами приехала бабушка, мать отца.

Когда я приехала, говорила в основном по-русски. Я была хорошая русская девочка. Трудно потом было выучить латышский, но чему в жизни человек не научается! Но самое страшное началось, когда приехали, - в Латвии были другие продукты, реакция ослабленного организма была неожиданной - я вся покрылась нарывами. Один проходил, вскакивал следующий, очень болезненные, продолжалось так, пока я не привыкла к пище. Потом школа. Пошла в первый класс. С мамой переписывались.

Забыла сказать - когда мы приехали в Латвию, бабушка, она работала дворником, прокормить нас троих не могла, и у сестры появились приемные родители. И то, что с сестрой мы росли отдельно, что прервались родственные связи с нею, я восприняла очень болезненно. С братом, с которым росли вместе, мы сражались за жизнь плечом к плечу. С сестрой я могла видеться редко - два раза, ну, раз в году. И мне не о чем было с ней говорить. Я считала, что я беднее, что я вечно голодна. Бабушка мне всегда говорила: «Если тебя угощают, поблагодари и скажи, что не голодна». И эти слова так на меня подействовали, что даже подростком я не могла в гостях сесть и поесть. Если меня куда-то приглашали, я отвечала: «Спасибо, я сыта».

О школе. Мне давали бесплатный обед. Это было ужасно, жестокость детей безгранична. Помню, давали нам молоко и булочку. А дети смеялись:

«Ну да, у нее бесплатный обед, она ведь у нас сирота». Кусок застревал в горле. Для меня это было продолжением ГУЛАГа.

Помню и то хорошее, чему учила меня бабушка: «Никогда не обижай никого. Если у тебя просят, поделись. Если у тебя только один кусочек хлеба, отдай его, возвратится с лихвой. Если хлеб упал на землю, подними и поцелуй. Всегда благодари Бога за хлеб насущный». Она учила меня каждый вечер читать псалмы. Всегда крестила меня. Как много добрых советов дала мне моя бабушка, и я пронесла их через всю жизнь. Но жизнь бабушки оборвалась, когда мне было 16 лет. Я уже училась в техникуме. И я осталась одна. Мама из Сибири так и не вернулась, через два года умерла. Там ее и похоронили. Об этом мне написали тамошние латыши, прислали фотографии и последнее мамино письмо, которое я храню по сей день. Слова, которые мама написала в этом письме, со мною всегда. И только сейчас я понимаю, какие страдания тебе пришлось испытать, моя бедная любимая мама...

Отца отправили, как нам рассказывали позже, в Норильск, и он умер в 1942 году. Так что фактически жили мы вдвоем - я и брат. Брат бился, как мог. Ну и я, как могла. Это было тяжкое время... Остаться одной, будучи студенткой техникума, отлично учиться, чтобы получать стипендию - 12 рублей, на следующем курсе 14 рублей. За плохие отметки стипендию не платили. На эти деньги надо поесть, элементарно одеться... На еду не хватало. Я позволяла себе банку тефтелей в томате и буханку хлеба. Делила все на неделю. Еще и сейчас не выношу запах этих консервов. Но техникум я окончила.

Мне сказали, чтобы меньше хотелось есть, надо закурить. И пить воду. Но денег и на сигареты не было. Рано утром я выходила на улицу в поисках больших окурков, обжигала кончики, курила. И пила воду. Действительно, есть уже не так хотелось. Весила я тогда 44 килограмма. И, конечно, от голода мне все время хотелось спать. Дали мне еще один совет - чтобы учиться и написать диплом, надо держать ноги в холодной воде. И так вот, держа ноги в холодной воде, докуривая чужие сигареты и запивая их водой, я и окончила техникум. Началась трудовая жизнь.

Трагическим был момент в моей жизни, когда бабушка сказала, что она не может нас содержать, и мы с братом должны как-то зарабатывать - мне тогда было 8 лет. В то время на Агенскалнский рынок приезжали женщины, торговавшие яйцами, творогом,

страница 157

еще чем-то. Бабушка утром отвела меня на базар, подходила к одной, к другой продавщице, спрашивала, не нужен ли им пастушок. Нашлась одна, которая сказала: «Хорошо, с работой справится». Велела в пять часов привести меня к ней. Бабушка собрала мне узелок, и с незнакомой женщиной я поехала в неизвестном направлении. Так я оказалась среди чужих, пасла корову, научилась рубить корм для свиней, обкашивать канавы. Делала все необходимое. Вспоминаю свои разбитые ноги, холод по утрам. Радовалась, когда могла согреть ноги в коровьих лепешках. Спала над хлевом. Возможно, эти люди относились ко мне неплохо, возможно, я ждала от них большей сердечности, доброго слова, ласки, но так и не дождалась. Бабушка рассказала мне сказку Скалбе «Лес душ», в которой речь шла о том, как мальчик с мамой пошли в лес за сучьями, и уставшая мать прислонилась к березе. Пока мальчик бегал за водой, мать превратилась в березу. И когда я пасла коров, вспоминала эту сказку и в отчаянии обнимала березу, представляя, что и моя мама стала березкой, и я просила: «Помоги, мамочка!» Так продолжалось три года. Помню, как первый раз возвращалась домой. Гордо сидела рядом с хозяйкой, в телеге была баранья нога, картошка, варенье, вероятно, деньги. Я знаю, что бабушка была очень довольна и смогла купить форму для школы, книги. Я заработала себе следующий школьный год. В следующем году я попала к хозяйке-баптистке, которая не ела мяса. Она была резкая, суровая. Я в отчаянии решила от нее сбежать. В какой стороне мой дом, я не знала, шла по

дороге и плакала. Она меня догнала и сказала, что за проступок отсчитает от зарплаты половину. Осенью хозяйка рассказала бабушке об этом, добавив, что девочка мало заработала. Я смотрела бабушке в глаза и видела слезы. Но бабушка мне ничего не сказала, не ругала. Прости меня, бабушка...

Ужасное было время, когда я осталась одна. Удивляюсь, откуда брались силы бороться за жизнь. Без какого-либо ожесточения. Я знала, что есть сестра, но жизнь так отдалила нас друг от друга... Это и в дальнейшем повлияло на наши отношения. Брат уже умер.

И вот я пошла работать. Из простой продавщицы постепенно выросла до заведующей магазином. По иронии судьбы я попала в специализированный магазин, где обслуживали участников Великой отечественной войны. Прикреплены к магазину были и инвалиды труда, и инвалиды детства. Я должна была каждый год их перерегистрировать, ездить к ним домой, проверять, как они живут. Может быть, кто-то уже умер. Я видела, что инвалиды ВОВ живут в благоустроенных квартирах. Через Центральный Комитет они выхлопотали квартиры и своим детям. А инвалиды труда, не говоря уж об инвалидах детства, жили в ужасных условиях. И им это изобилие, этот магазин и не нужны были, у них не было средств и просто для существования. А инвалидам войны надо было приготовить подарки, скажем, из 15 наименований. И я всегда с ужасом думала - а как же простые люди? Эта была большая несправедливость. Но чтобы работать - у меня было двое

страница 158

детей, - я все это делала с улыбкой, стиснув зубы. Но я заметила - в праздники, когда они приходили и «принимали на грудь», между инвалидами и участниками всегда возникали споры. И тогда я поняла, что они упрекают друг друга. Инвалиды считали, что освободители они, а участники фактически права свои купили. Это мне было совершенно непонятно. Непонятно мне было и то, почему им нужны такие привилегии?

И еще ирония судьбы... Я работала вместе с человеком, который мне рассказала, что родилась она в Латвии, а родители приехали из России. Отец освободил Латвию от фашистов. По рассказам отца и матери она знала, что они получили трехкомнатную квартиру и радовались, когда увидели богатую мебель, шкафы с одеждой, посуду, даже ложечки с монограммами, считая, что все это принадлежит им. Слушая ее, я поняла: это же картина моего годовалого детства. Из рассказов сестры я поняла, что, возможно, вот так же кто-то пришел в наш дом и посчитал, что все это его. Но я молчала, этому человеку я ничего не рассказала о своей жизни. Я просто смотрела, и мне было очень больно, щемило сердце. Но ненависти во мне не было, только боль.

Еще помню, как я осмелилась, работая в магазине для инвалидов, позвонить в передачу «Лабвакар», которая только-только появилась, и рассказать о несправедливости. После этой передачи по телевидению меня буквально стали преследовать со стороны Центрального Комитета, мое вышестоящее начальство. Это было что-то ужасное. Я поняла, что решилась на что-то. Но решилась.

Я рассказала о несправедливости, о том, почему семья с детьми не может позволить себе поставить на свой праздничный стол деликатесы, которые были в нашем магазине. Но, видно, я сказала слишком много, потому что психологическое давление на меня было ужасным. Но работать я продолжала, удержалась.

Когда я вернулась из Сибири, мы жили у бабушки в двухкомнатной квартире. Жили втроем -бабушка, я и брат. Когда бабушка умерла, у нас с братом осталось по комнате. Я жила в проходной. Я вышла замуж, у меня родились две дочери, но так как комната была проходная, фактически у меня было 10 метров. Стояли две кровати и шкаф. Дети готовили уроки в кухне за столом. Мы знали, что такое письменный стол, видели в магазине. Куда его поставить, мы не знали. Вся моя жизнь отразилась в моих детях - своего уголка у них не было. Так на 10

квадратных метрах я прожила 54 года. Естественно, брак распался... Я осталась с двумя детьми - 6-ти и 16-ти лет. И вырастила их одна. Было это нелегко. Отрывала все от себя, отдавала им. Но я все время помнила о маме. И ей ведь было тяжело, моя жизнь была легче. И если подступало отчаяние, силы были на исходе, я перечитывала ее последнее письмо, и силы появлялись снова.

Письмо я помню почти наизусть. Она сначала описывала свои последние дни перед смертью. Умерла она в полном сознании, постоянно повторяла наши имена. Странно, но еще там я маме сказала: «Мамочка, когда ты умрешь, скажи, чтобы на могилке поставили белый крестик с твоим именем, я, когда приеду, буду знать, где тебя найти». Об этом мне написали латыши, которым мама об этом рассказала. До последнего мгновения она произносила наши имена. Ее похоронили в простом деревянном гробу, провожали женщины, оставшиеся в Сибири. На грудь положили фотографии всех ее детей. И белый крест поставили с именем «Луция Берзиня». Прошло время, и я по телевизору увидела фильм, где говорилось, что кладбище это сровняли и построили на его месте город. А по Оби плыли человеческие кости. И тогда я поняла, что самое святое место для меня, память об отце и матери, - это памятник Свободы. Все мои родственники похоронены на кладбище, а место, где я зажигаю свечу в память о своих родителях, - это памятник Свободы. Но ведь были времена, когда туда нельзя было ходить. Но я приходила. Я приходила в 1988, в 1989 году, когда туда пришла Хельсинкская группа. Мне не было страшно. Со мной в сумочке была фотография мамы в гробу, ее письмо. И я ходила к памятнику, чтобы почтить их. Я видела, как там хватали людей. Возможно, я не вызывала подозрений. Хотя какой же подозрительный человек пойдет туда? Слава Богу, теперь я могу ходить туда свободно.

Здоровье мое подорвано и Сибирью, и полуголодным существованием после войны. Жаль, что лекарства так дороги, хотя что уж тут поделаешь. Такова вкратце моя жизнь.

А горечь от содеянного надо мной? Отвечу словами Христа: «Люди не ведают, что творят. Я их не сужу, я их прощаю». Рассказ о моей жизни, возможно, не так страшен, но легче, когда простишь. Пусть содеянное остается на совести каждого. Не я им судья - Господь. А о себе скажу: Бог хранил меня и дал силы все вынести. И сейчас, когда я болею, я знаю, Бог мне поможет.

Bērziņa Ieva Aleksandra m.,
dz. 1939,
lieta Nr. 17605,
izs. adr. Rīgas apr., Rīga, Kokles iela 18-13 ,
nometin. vieta Novosibirskas apg., Kargasokas raj.,
atbrīvoš. dat. 1946.12.26

Bērziņš Aleksandrs Krišjāņa d., dz. 1902, lieta Nr. 17605, izs. adr. Rīgas apr., Rīga, Kokles iela 18-13

Берзиньш Александр Кришьянович расстрелян в Усольлаге 12 5 42 страница 520 Aizvestie дело P-6077

 Для поиска дела по дате рождения или букв имени и фамилии используем запрос

на сайте http://www.lvarhivs.gov.lv/dep1941/meklesana41.php

Дети Сибири ( том 1 , страница 155  ):

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2014 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.

ISBN	9789934821929 (1)
	9789934821936 (2)
Oriģinālnosaukums	Sibīrijas bērni. Krievu val.
Nosaukums	Дети Сибири : мы должны были об этом рассказать-- / воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году обобщила Дзинтра Гека ; интервьюировали Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис ; [перевод на русский язык, редактирование: Жанна Эзите].
Izdošanas ziņas	[Rīga] : Fonds "Sibīrijas bērni", [2014].
Apjoms	2 sēj. : il., portr. ; 30 cm.
Saturs	Saturs: т. 1. А-Л -- т. 2. М-Я.

9789934821912 (2)
Oriģinālnosaukums	Sibīrijas bērni. Angļu val.
Nosaukums	The children of Siberia : we had to tell this-- / memories of the children deported from Latvia to Siberia in 1941, compiled by Dzintra Geka ; [translators, Kārlis Streips ... [et al.]].
Izdošanas ziņas	Riga : "Fonds Sibīrijas bērni", 2011-c2012.
Apjoms	2 sēj. : il., portr., kartes ; 31 cm.
Piezīme	Kartes vāka 2. un 3. lpp.
	"L-Ž"--Uz grām. muguriņas (2. sēj.).
Saturs	Saturs: pt. 1. A-K : [718 children of Siberia were interviewed by Dzintra Geka and Aivars Lubanietis in 2000-2007] -- pt. 2. L-Z : [724 children of Siberia were interviewed by Dzintra Geka and Aivars Lubanietis in 2000-2012].