14 06 1941
убийство отцов
Баумане Астрида ( Мишке ) родилась в 1934 году.
Я родилась 1 января 1934 года в Сипелской волости Елгавского уезда.
В семье нас было три сестры, мама и папа.
Выслали всех пятерых.
Отца забрали отдельно, нас посадили в другую теплушку.
Вагоны как у всех - открытый туалет, прикрывали, как могли.
Кормили нас пшённой кашей с растительным маслом, хлеб был такой, что многие не ели.
Что-то с собой взяли, но немного, мама не успела.
В вагоне она складывала кирпичики в мешок и в Сибири мы их сменяли на картошку, яйца,
на всё, потому что там хлеба давно не видали.
За полчаса нам надо было собраться, взять столько, чтобы можно было самим унести.
Мама на каждую надела по 2 платья, чтобы взять как можно больше, но ничего особенного у нас не было.
Ну было одеяло, подушки, взять скомандовали те, кто нас увозил.
Везли нас на подводе до станции Ливберзе.
На станции отца увели, сказали, встретитесь позже, потому и вещи не поделили.
( страница 126 )
В 1947 году отменили карточки, я так радовалась - узнала об этом у стоявших в очереди - хлеб дают без карточек.
( страница 127 )
14 июня 1941 года сломали многие семьи. Все взрослые, пережившие насилие, уже покоятся с миром. В живых остались лишь те, кто в этот страшный год был детьми, например, Астрида Мишке (тогда – Баумане).
Ее семья жила в Яунберзе, у семилетней девочки были две старшие сестры. «До железнодорожной станции нас отвезли всех вместе. Вместе с нами был отец Арнолдс, которого на станции сразу же посадили в другой вагон. Сказали, что мы все позже встретимся, однако он умер в 1943 году в лагере Вятлаг», – рассказывает элегантная старушка. На вопрос, почему в списке депортированных была и семья Бауманисов, Астрида предполагает, что, возможно, это случилось потому, что отец действовал в организации Перконкрустс. «Ничего плохого они там не делали.
Занимались политикой, как многие это делают сейчас». Проживая на берегах Енисея, латвийцы боролись за выживание. Они не только выполняли такую работу, которая женщинам не под силу, но и продавали собранный лук и ревень, вязаные варежки из распоротых национальных наплечных покрывал и одеял. «Маме Эмилии было очень трудно – она часто болела. Нашу землянку часто заносило снегом, люди приходили нас откапывать. Мы, дети, боялись одни выходить на улицу, даже по нужде, поскольку почти всегда возле землянки стоял гроб – уровень смертности был очень высок», – вспоминает Астрида.
Из Дудинки в Латвию она вернулась в 1957 г., потом приехали мама и сестры с мужьями, которые во время пребывания в ссылке вышли замуж за легионеров, выпущенных из тюрьмы Норильска. «Насильственный вывоз в Сибирь был ужасен. Жаль, что мама и старшая сестра не дожили до восстановления свободной Латвии – они обе умерли в 1975 г. Однако, несмотря на тяжелое детство, я думаю о том светлом, что есть сейчас. Всю жизнь держать зло – это не для меня».
14 июня 1941 г. Латвия потеряла более 15 000 человек. Их арестовали и выслали из страны, которую уже 17 июня 1940 г. оккупировала чужая армия.
По уточненным данным группы проекта Латвийского архива, в списке жителей Латвии, депортированных 14 июня, обобщена информация о 15 424 жителях – 700 расстрелены, в лагерях и ссылках умер 5 381 человек.
Историк Янис Риекстиньш, анализируя документы о деятельности учреждений репрессированных лиц из архивов Российской Федерации и Латвийской Республики, говорит, что депортация происходила, основываясь на решениях и приказах правительства СССР, Народного комиссариата государственной безопасности и Народного комиссариата внутренних дел СССР. В 1941 г. многие еще не оправились после оккупации и насильственного присоединения к СССР, однако началось следующее испытание – высылка.
В газете Брива Вента от 12 июня 1941 г. ни слова не говорится о назревающей трагедии. Есть статья о том, что в Казани начинает цвести хлопок, поспевают кукуруза и помидоры, упоминается война в Европе, Африке и Азии, можно найти совет, как избавиться от слепней и мух. И в субботнем номере газеты ничего не свидетельствует о насилии, а во вторник 17 июня опубликована воспевающая статья о 17 июне 1940 г., когда на улицах Риги гремели могучие танки Красной армии и трудящиеся спешили поздравить своих освободителей.
«Это не нравится полицейским, слугам и защитникам власти Улманиса. Они со зверской ненавистью нападают на людей, стреляют, бьют, топчат лошадьми. (...) Юноша убегает, а за ним с криками бей их! гонятся кровожадные убийцы. К ним присоединяются еще несколько, и на рижских улицах слышен страшный крик рабочего. Это последний крик измученного латвийского рабочего народа. Это последний кровавый праздник латвийской буржуазии».
Baumane Astrīda Zenta Arnolda m.,
dz. 1934,
lieta Nr. 15290,
izs. adr. Jelgavas apr., Sīpeles pag., Spriguļi ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Sajānu raj.,
atbrīvoš. dat. 1956.08.17
страница 126
Я родилась 1 января 1934 года в Сипелеской волости Елгавского уезда. В семье нас было три сестры, мама и папа. Выслали всех пятерых. Отца забрали отдельно, нас посадили в другую теплушку. Вагоны как у всех - открытый туалет, прикрывали, как могли. Кормили нас пшенной кашей с растительным маслом, хлеб был такой, что многие не ели. Что-то с собой взяли, но немного, мама не успела. В вагоне она складывала кирпичики в мешок и в Сибири мы их меняли на картошку, яйца, на все, потому что там хлеба давно не видали.
За полчаса нам надо было собраться, взять столько, чтобы можно было самим унести. Мама на каждую надела по два платья, чтобы взять как можно больше, но ничего особенного у нас не было. Ну, было одеяло, подушки, взять скомандовали те, кто увозил. Везли нас на подводе до станции Ливберзе.
На станции отца увели, сказали, встретитесь позже, потому и вещи не поделили. Где-то выпустили из поезда за водой, где-то кучкой справляли свои дела, но почти все время находились в вагоне. Долго ли ехали до конца, не помню.
В Сибири на лошадях отвезли нас в колхоз, несколько семей жили в одной комнате, где была большая русская печь, местные научили и нас спать на печи, как спали сами. В погребе лежала колхозная картошка, и русские женщины сказали: «Вы голодаете, вы что - дураки, почему картошку не едите, что в погребе?» Мама работала на молотьбе, и там нас научили - насыпали за подкладку пальто зерно, и домой. Когда давали зерно на трудодни, можно было
с ним смолоть и краденое - научили
нас этому в первый же год. Приходилось, потому что еды не было, мама не
могла своим трудом прокормить трех
девочек; мне было семь лет, второй сестре девять, старшей - 12 лет. Все мы вернулись домой, но в 1942 году на Севере многие умерли.
Через год в августе на подводах отвезли нас дальше, потом поездом до Красноярска, где мы ждали баржу - ехать еще дальше. Там нас обокрали, но наши мешки были с метками, и мама велела нам походить и незаметно поискать их. Мы их нашли, позвали маму, и вещи свои мы вернули.
Подошла баржа, всех нас посадили, наш дальний родственник был болен, и маме пришлось на руках нести взрослого мужчину. На барже, как и в вагонах, были двухэтажные нары. Пока ехали, этот старый человек умер. Остановились, чтобы его похоронить. Подошли местные женщины и попросили не хоронить его в хорошей одежде, иначе его выроют. Так и сделали - завернули в простыню и похоронили на пригорке. Доплыли до Дудинки. В пяти километрах было село Пшеничные Ручьи. Жили в солдатских палатках, посреди чугунная печка, а был уже сентябрь, мы на голой земле, на своих вещичках, вши переползают с одного на другого, мамы сами рыли в мерзлоте землянки. У немцев было семь землянок, у латышей одна, с маленьким оконцем и дерновой крышей. Землянку поделили на две части - нам досталась северная. Утром заметет, не выбраться, и мы принимались стучать тем, кто на «юге», - чтобы отрыли, иначе на работу не попасть. Почти каждый день на улице появлялся гроб - сбитый из неструганых досок ящик, мы, дети, боялись, ходили мимо только вместе с взрослыми. Летом, когда пошли
на кладбище из этих гробов торчали
кости , волосы - глубоко не зароешь, вечная мерзлота.
Мама больше болела, чем работала.
Средств не было, продуктовые
страница 127
карточки выкупить не могли, не на что было. Лучшие продукты - молоко, яичный порошок - продавали тем, кто больше зарабатывал. Самим оставались хлеб, крупа, мука. Счастливчику доставалось вылизать котелок после мучной каши - очень трудно жилось.
Пришло лето, мама все берега Енисея облазила, искала, что можно продать. Собирала зеленый лук, носила на рынок, русских мы научили есть ревень, по нашему рабарбар, - рос по берегам Енисея. Собирали голубику, продавали. Распускали одеяла и тканые платки, я, как младшая, распускала, мама и сестра вязали рукавицы и продавали, чтобы выкупить продуктовые карточки.
Маму и старшую сестру отправили убирать сено, мы с младшей сестренкой остались вдвоем. Ни денег у нас, ни еды - карточек уже не было. Мама сказала, чтобы шли в тайгу за голубикой, продали и купили хлеба. Кое-как литр набрали, стаканами у магазина продали, купили буханку хлеба, а утром опять в тайгу.
Вероятно, в 1943 году пошли в школу. Четыре класса было в Пшеничных Ручьях. Закончили и поехали учиться в Дудинку, жили в интернате. Мама временно заведовала в интернате хозяйством, потом пришла настоящая, и нас из интерната погнали, обратно в Пшеничные Ручьи, а нам надо было учиться. Начальник у мамы был хороший, спас ее от возвращения в село.
Когда мы еще жили в землянках, приходили русские покупать одежду, присматривались, а потом приходили воровать. У входа оставляли свои старые валенки, забирали чемоданы с вещами. Летом, когда шли по ягоды, находили, бывало, вещи, которые они теряли по дороге. Мама строила это село, балки на доски пилила ручной пилой. Мама сильно болела, все тело было в нарывах. Ноги замотает мешками, обвяжет веревкой - так и ходила на работу. Не было ни одежды, ни обуви. Потом мама работала сторожем, когда больше уже не могла выдержать. Старшая сестра ходила нянчить ребенка в русскую семью с 13 лет, и средняя сестра с 16 лет работала нянечкой.
В 1947 году отменили карточки, я так радовалась - узнала об этом у стоявших в очереди, побежала к маме просить денег - хлеб дают без карточек. Это я хорошо помню.
Когда сестры пошли работать, жить стало легче, продукты купить можно было. В последние годы было уже совсем хорошо, зарплаты хорошие, я тоже работала. В 1956 году нам дали паспорта, в 1957 году я одна уехала домой, я была не замужем,
а сестры обзавелись семьями и решили еще годик поработать, денег заработать, чтобы купить какое-нибудь жилье. В 1946 году, когда детей увозили, нам тоже предложили, но мама отказалась, не хотела нас отпускать. Да и толку было мало - тетушек наших в 1949 году тоже увезли, и нас бы тоже взяли второй раз вместе с ними.
Отца начали искать после войны, когда пришла справка, что умер в Вятлаге в 1943 году. Мне выдали документы о его реабилитации - там сказано, что умер в апреле 1943 года.
Сестры приехали в 1958 году, у обеих были дети. У средней сестры полугодовалый мальчик, а она работала на такой работе, что ей оплатили и дорогу, и багаж. На пароходе доплыла до Красноярска и на поезде через Москву в Ригу.
Я жила в Вентспилсе, сельские работы не давались. В Сибири пробовали редис выращивать, не получилось - холодно. Наша соседка вернулась в Вентспилс в 1956 году, я к ней и приехала. Год после школы проучилась в кооперативном техникуме на бухгалтера. Сестры закончили только среднюю школу, приехали домой, старшая так и не пошла учиться, средняя окончила техникум заочно.
Между собой мы уже и говорили по-русски, но мама не разрешала - с нами она говорила по-латышски. Когда я училась в Туруханске, в 600 км от нас, мы с сестрами и переписывались на русском, а мама сказала, если я ей напишу по-русски, она мне не ответит, и я была вынуждена учить латышский язык. Когда домой приехала, быстро восстановила язык.
страница 128
Я успела выйти замуж к тому времени, когда мои вернулись. Муж мой из Видземе, я из Земгале, а встретились в Курземе. Мы знакомы были с Туруханска, где я училась, потом два года друг о друге ничего не слышали, а когда встретились, решили, что это судьба.
Мне очень хотелось съездить в Дудинку, но пока работала, жаль было тратить отпуск. Часто видела во сне магазин, школу, не детство, а когда уже стала постарше. А сейчас уже лет десять Сибирь во сне не вижу.
Сестры старше, они встретили двух бывших легионеров, которых выпустили из лагеря. Когда я приехала, мне было 23 года. Легче было тем, у кого в семье были подростки - они и на охоту ходили -петли ставили, ловили куропаток и зайцев, тогда и нам перепадало. Местные националы - так мы их называли - привозили продавать оленину, но обманывали. Однажды продали мороженое мясо, а это оказалась кровь. Мы из нее блины жарили.
Жили в комнате, где было полно блох. Они меня донимали, а мама говорила, что ее не кусают. На что я ей отвечала - у тебя кровь не сладкая. В
1953 году построили свой домик - комната и кухня. Там уж блох не было.
Когда нас везли на Север, об одном только думали - как выжить, не умереть с голоду. Жена того мужчины, который умер на барже, тоже была старая, иждивенка. Ей полагалось 300 граммов хлеба, за ним она посылала меня. Хлеб обязательно был с довесками, точно ведь не отрезать. И она мне давала довесок за то, что я ей носила. Я и тому была рада.
За рабарбаром ходили с рюкзаком за 18 км. Возвращались искусанные комарами, с распухшими лицами. Наутро на базар.
Все надеялись, что немец нас освободит, и поедем домой, взрослые только об этом и говорили, а мы, дети, говорили только о еде.
Вот думаю я - кого простить, кого не прощать? Тех людей, может быть, и на свете уже нет. Я человек не злопамятный. Даже если бы знала, кто подписал мою бумагу на высылку, ничего бы ему не сказала. Я думаю, время было такое - что этим людям приказывали, то они и делали, не могли не делать. Хотя бывало по-всякому.
Дети Сибири ( том 1 , страница 126 ):
мы должны были об этом рассказать... :
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ;
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2015 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.
Добавить комментарий
лица депортации 1941 года
лица Депортации 1941 года
