14 06 1941

Ауструма Тамара родилась в 1925 году.

Я родилась в Латгалии, в Капиньской волости, а когда её ликвидировали, мы переселились в Аглонскую волость 

и до 1940 года жили в Аглонском волостном доме.

Я училась в Яунаглонской женской гимназии, это монастырская школа.

На Праздник песни в Даугавпилс я не поехала, потому что отец предупредил, ЧТО

в Даугавпилс входят русские войска и ожидается смена власти, БУДЕТ ДРУГОЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ СТРОЙ.

Помню, это был базарный день, по улице Аглонас шла группа людей с красным флагом.

Крепкие парни с закатанными рукавами,  с поднятой и сжатой в кулак рукой шли по улице.

 страница 98

Я родилась в Латгалии, в Капиньской волости, а когда ее ликвидировали, мы переселились в Аглон-скую волость и до 1940 года жили в Аглонском волостном доме. Я училась в Яунаглонской женской гимназии, это монастырская школа. На Праздник песни в Даугавпилс я не поехала, потому что отец предупредил, что в Даугавпилс входят русские войска и ожидается смена власти, будет другой государственный строй.

Помню, это был базарный день, по улице Агло-нас шла группа людей с красным флагом. Крепкие парни с закатанными рукавами, с поднятой и сжатой в кулак рукой шли по улице. Мама затащила нас в дом, на улицу велела не выходить. Но в волостной дом они все же не вошли, митинговали на базарной площади. Это было первое впечатление от прихода русских - неорганизованное шествие и крики «ура!».

Поползли слухи, что в соседней волости, в Дагде, эти люди врывались в дома. По вечерам мама сажала нас в лодку, и ночевать мы ехали на остров. Отец оставался на месте. К нему пришли заместители - те самые парни, что шагали по улице с поднятыми кулаками. Но отец нашел с ними общий язык. В сентябре избрали новый сельсовет. Они предложили отцу работу в Аглонской мужской гимназии. Перешли жить в монастырский дом. Было это уже в 1941 году.

Сюда на завтрак и на обед приходили ученики сельскохозяйственной школы, которая год просуществовала при Аглонской мужской гимназии. Там я встречалась с теми, кто еще не уехал на летние каникулы. Вечером они приходили в монастырский сад играть в мяч или просто поболтать, попеть.

В Аглоне образовалась комсомольская группа. Комсомольцы пригласили меня участвовать в их театральной группе. В комсомол не вступила, как звали, но на репетиции ходила, была суфлером.

В 1941 году отец работал в сельскохозяйственной школе, и его послали на неделю на курсы, учиться, как нужно работать в советское время. Школьный товарищ мне шепнул, что в Даугавпилсе учеников старших классов посадили в тюрьму и переведут в Ригу.

14 июня брат рано утром ушел на озеро, я еще спала. Накануне вечером вернулся отец. За дверью я услышала шум, через окно увидела знакомые лица. Они вошли, велели быстро встать. Я решила, что отец в чем-то провинился. Я еще раньше видела разъезжавшую черную машину, так называемую «черную берту», на которой увезли ребят, изорвавших портрет Сталина. Отец тогда сказал маме: «Знаешь, может настать день, когда «черная берта» и меня увезет. Приготовь мне пару комплектов белья». А меня еще до отъезда попросил спороть с фуражки айзсарга золоченый кант и снять звездочки с формы. Я выполнила его просьбу, и сейчас, когда в дом пришли чужие, была рада, что, если они откроют шкаф, увидят просто зеленый костюм. Они потребовали оружие, отец объяснил, что сдал его.

Они вошли в кухню и приказали всем быстро одеться. Возле моей двери встал солдат с раскосыми

глазами и винтовкой со штыком. Это меня испугало и я надела пальто. Комиссар Каралюнс, которого мы знали, сказал: «Близится война, вас надо переселить из базилики в другое место. Быстро возьмите все необходимое, остальное мы пришлем». Сестренке было три месяца, мама ее кормила грудью. Среди пришедших

страница 99

был и мой школьный товарищ Янис Индриковс. Помог даже собрать детское белье и взял из шкафа ящик с детскими игрушками и тоже положил к остальным детским вещам. Мама постелила на пол простыню, вынула из шкафа одежду вместе с вешалками и завязала в узел. У нас было два чемодана и узел.

Позвали брата с озера, он пришел босиком, когда мы уже садились в машину. Мотор не заводился. Это был единственный грузовик в хозяйстве, и шофер отказался везти отца. За руль заставили сесть его сынаЯзепса, моего школьного товарища. Комиссар сел рядом с шофером в кабину. В машине косоглазый велел отцу лечь на дно кузова. Отец только присел на корточки, но его заставили лечь. Вдоль бортов с каждой стороны сидело по трое солдат. Ехали через деревню Сомерсетас, и мы поняли, что они не хотели, чтобы люди видели, что нас увозят.

В Аглоне на станции было полно народу с тюками. Многие были из Прейли, их мы не знали. Были и мальчики, которые напали на Язепса; «Ты чего привез Тамару!» Тот потупился. Комиссар велел отцу запастись едой на три дня. Отец пошел в магазин и принес две баночки шпрот, сахар и несколько буханок хлеба.

Нас подвезли к вагонам - четыре товарных вагона. Целый день стояли, пока привозили все новых людей из Прейли. В маленьком вагоне нас было 18 человек. Я устроилась у окна. В полночь в вагон привели женщину - Соню Мейерсон, она весело со всеми поздоровалась. Она была еврейка, небогатая, мы так и не поняли, за что ее взяли.

В Даугавпилсе вагон с мужчинами отцепили. Когда переезжали границу, женщины плакали. В вагоне я была единственная девочка среди ребят, и даже несколько гордилась этим, и в то же время было неловко, что я среди тех, кто рисовал плакаты.

Из окна видела старые избы под соломенной крышей, на вокзале люди несли хлеб просто в руках, мне это показалось неэстетичным.

Подруга моей мамы была портнихой, я видела, как она простегивает теплую подкладку для пальто. Точно такую же подстежку я увидела на людях и подумала - видно, ждали войну, и некогда было надеть ничего сверху. Потом только узнала, что это фуфайки.

На вокзале дали ведра и четверо самых сильных из вагона ходили за водой и на кухню за супом и кашей. Делились тем, что каждый захватил с собой.

У всех начались проблемы с желудком. А ребенок вел себя прекрасно - все время спал.

В пути поразили голубые купола церквей.

Интересно было слушать разговоры женщин. Одна была настроена пессимистически, как моя мама. Беженкой во время Первой мировой войны она жила в Омске, где выучилась на медсестру. Она сказала: «От них всего можно ожидать, и расстрела».

В Новосибирске рядом с нашим составом остановился локомотив. Мы узнали, что началась война.

Запомнилось, как по ночам вдоль дороги светились светлячки.

В Канске нас высадили и отвели в здание школы. Уселись на свои вещи на полу. Приехали наниматели - очевидно, председатели колхозов - выбирать рабочую силу. Сначала отобрали семьи без маленьких детей. Мы остались последними. Потом нас посадили на лошадей и повезли за 100 километров. Ехали пять дней - дороги глинистые, грязь. По дорогам бродили куры и коровы. В самом конце деревни остановились переночевать, развели костер. У колхозников и у самих есть было нечего, но они приносили нам все, что могли.

Жили у хозяев. Сами они ходили на работу в поле и охотно нас приняли, потому что у нас был малыш и мама все время находилась дома, так что они не беспокоились, что их обворуют.

Дня через три-четыре пора было выходить на работу. Вдоль дороги были насыпаны кучи песка, нам выдали лопаты, надо было раскидать песок на дорогу. Вечером за работу дали красивый выпеченный в форме белый хлеб. Вначале давали по полбуханки, потом столько, сколько каждый заработал.

Брат, хоть и младше меня на год, был сильный и проворный мальчишка, его поставили пасти диких лошадей. Табун из 24 лошадей. Он выбрал лучшего, учился запрягать. Иногда он приносил овес, вымачивали его, варили кисель. Меняли простыни на молоко. За одну простыню колхозники давали 30 литров молока.

16 августа у меня был день рождения, мама сожалела, что подарить мне нечего. Хозяйка, услышав это, пошла в огород, вырвала красивую свеклу вместе с листьями и подарила мне.

Хозяева держали нас, пока мы могли им что-то давать - красивый вышитый носовой платочек или еще что-нибудь. В том колхозе пустовали дома, хозяев которых в 1937 году выслали. Нам выделили один такой дом. В погребе мы нашли свеклу и морковь.

страница 100

В деревне был детский сад, а так как мама говорила по-русски, ее попросили работать нянечкой и присматривать за детьми.

Мама все время интересовалась судьбой отца, с самого приезда. Очень помогла и нам, и другим ссыльным мадам Диманте. Она переписывалась со своими родственниками из Даугавпилса - евреями. Оказалось, что в Сибири есть целая еврейская республика. Через них мы узнали, что отец находится в Вятлаге. Диманте послала ему наш адрес, и отец стал писать.

В то время надо было платить очень большой военный налог. Мама отправила меня на рынок за 20 километров, чтобы я продала папины брюки. Черные, красивые, в тонюсенькую полоску. Отец был поклонником художника Падегса и всегда красиво одевался. Брюки продала быстро и зашла в магазин - на полках было только мыло, спички и парфюмерия. Купила флакон духов «Эллада». Заплатила два червонца и пошла к выходу. Два парня открыли мне дверь - выпустить. Деньги лежали в кармане, и я пустилась домой - обрадовать маму. Прихожу, смотрю - нет денег. Базар был только по

воскресеньям. В следующий раз мама пошла сама, продала свое платье и заплатила налог.

Меня отправили учиться на тракториста, но сильной я не была. И меня взяли учетчиком в бригаду. Брат по-прежнему был при лошадях, это было так красиво - он мчится впереди, а за ним табун из 25 лошадей. 1 мая 1942 года председатель собрал репрессированных женщин и сказал: «Вы поедете дальше». На лошадях нас привезли в центр - туда, где я потеряла деньги, - всех собрали и повезли в Канск. А так как мама была с маленьким ребенком, ее отправили обратно. Но один из отправлявших нас, узнав, что у мамы есть красивое папино пальто, разрешил и нам остаться. Нам надо было отработать три месяца. Я работала на кирпичном заводе. Потом, в августе, 100 километров до Каи ска шли пешком. Маму привезли на лошадях. В Канске нас посадили на поезд, привезли в Красноярск, где мы прожили две недели, потом в Злобино работали на строительстве моста. Потом нас отправили в порт, посадили на пароход. По дороге время от времени группу людей высаживали на берег. Мы с мамой решили ехать до конца. Добрались до Дудинки. Было

страница 101 

холодно, на ногах летние туфли. Дали нам большую армейскую палатку на 80 человек. Ребенок плакал, еды не было. Стали строить бараки из бревен. Бревна крюками вытаскивали из шуги. Руководили постройкой поволжские немцы, которых не взяли в армию и которые жили здесь со своими семьями. Мужчины строили, женщины помогали. На берегу стоял сарай - «Рыбозавод». Из нас укомплектовали бригады и направили ловить рыбу. Когда лед на Енисее достиг 15-20 см, шли ловить. Крупную рыбу сдавали, мелочь можно было оставлять себе.

Пока строили бараки, жили в землянках. Спали вплотную, на каждого приходилось 50 см. В октябре сестренка заболела. В Дудинке уже была поликлиника, мы ее отвезли, и 30 октября сестричка там умерла. Сколотили маленький гробик, мы с мамой отнесли его на Пшеничный Ручей и на вершине горы похоронили. В то время умирали многие - вечером шли спать, а утром не поднимались. Три-четыре гроба каждое утро выставляли на улицу. Их надо было крепко-накрепко перевязать, потому что вокруг бродили волки и лисы. У многих детей умерли мамы. Люди с «Рыбозавода» выби

ли на вершине что-то вроде траншей. Укладывали завернутые в простыни или одеяла трупы. Занесет снегом - укладывали следующий ряд.

Брата и ребят его возраста следующей зимой взяли в Игарку, учиться на капитана или механика на маленьких рыболовецких судах. У мамы было медицинское образование, и после смерти сестры она осталась работать в Дудинке, в поликлинике. Так и проработала, пока была на Севере.

Я жила одна в Пшеничном Ручье, работала в рыболовецкой бригаде - зимой на подледном лове, летом ловили неводом. Рыбу ели утром и вечером. Когда с летнего лова я перешла на зимний, прислали из Астрахани калмыков, на войну их не взяли. Один калмык стал директором. Он закончил четыре класса, я восемь. Он направил меня в контору. Я ничего не понимала - кто бухгалтер, кто экономист. Ирония судьбы - математика в школе никогда мне не нравилась, и вот всю жизнь пришлось считать. Потом главным бухгалтером прислали женщину, мать моего будущего мужа. Я работала нормировщицей, сортировала рыбу, составляла годовые планы и возила их в Красноярск.

страница 102

В апреле ночью там светло, как днем. Мы с подругой шли с танцев. Навстречу нам парень. Подруга говорит: «Смотри, сын бухгалтерши». Первое, что я заметила, его синие-синие глаза. Харис работал киномехаником, но директор стал возражать - нужна рабочая сила. И он стал мастерить лодки, а моя задача заключалась в том, чтобы отмерить, сколько нужно гвоздей, сколько досок. В 1948 году мы поженились. Свадьба была пышной - много рыбы, черная и красная икра. Все латышки были приглашены, всего нас было человек двадцать.

По-прежнему каждый месяц надо было отмечаться. Нас осталось четырнадцать.

В 1956 году меня освободили. Поехала домой в отпуск в июне 1956 года с мужем и сыном Алвисом. Потом на год уехали обратно - денег заработать. 27 июля 1957 года вернулись в Латвию насовсем. 10 августа устроилась на работу и проработала до 1989 года.

Об отце у меня особый рассказ. Он оказался в лагере вместе с министром Бирзниексом и доктором Шнейдерсом. Отец знал несколько языков. Когда в лагерь привезли первых пленных немцев,

надо было вести учет. Так как отец был писарем и знал русский, он мог пригодиться лагерному начальству. В конторе «Лесное» рядом с Бирзниексом и Шнейдерсом он проработал 10 лет, потом на пять лет был сослан в «Долгий Мост». Отец приехал, а к тому времени мой Харис уже был знаменитым охотником и рыбаком, перевыполнял нормы, имел много почетных грамот, со своими изделиями участвовал во Всесоюзных выставках. Мы написали, чтобы отцу разрешили провести эти пять лет с нами. В 1951 году он прилетел, седой. Последний раз я видела его 37-летним, темноволосым. Отец не мог поверить, что сестренки нет в живых. Он ничего нам не рассказывал. Я хотела бы встретить тех, с кем отец находился в ссылке, чтобы больше узнать о его жизни там.

В Дудинке он прожил все пять лет, осмелился даже написать, что сослан без причины, что нет за ним никаких грехов. В 1956 году отца реабилитировали. Но в Дудинке он проработал до 1960 года. По образованию он был еще и химик, построил в Дудинке аптеку, был ее директором. В 1960 году они с мамой вернулись в Латвию.

Austruma Tamāra Vitolda m.,
dz. 1925,
lieta Nr. 521 R,
izs. adr. Daugavpils apr., Aglonas pag., Pagastmāja ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Dzeržinskas raj.,
atbrīvoš. dat. 1956.10.17

Austrums Vitolds Staņislava d., dz. 1902, lieta Nr. 521 R, izs. adr. Daugavpils apr., Aglonas pag., Pagastmāja , nometin. vieta nometinājumā

Ауструмс Витолдс  Станиславович был в Вятлаге потом на поселении до 27 11 56 страница 220 Aizvestie

 Для поиска дела по дате рождения или букв имени и фамилии используем запрос

на сайте http://www.lvarhivs.gov.lv/dep1941/meklesana41.php

Дети Сибири ( том 1 , страница 98  ):

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2014 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.

ISBN	9789934821929 (1)
	9789934821936 (2)
Oriģinālnosaukums	Sibīrijas bērni. Krievu val.
Nosaukums	Дети Сибири : мы должны были об этом рассказать-- / воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году обобщила Дзинтра Гека ; интервьюировали Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис ; [перевод на русский язык, редактирование: Жанна Эзите].
Izdošanas ziņas	[Rīga] : Fonds "Sibīrijas bērni", [2014].
Apjoms	2 sēj. : il., portr. ; 30 cm.
Saturs	Saturs: т. 1. А-Л -- т. 2. М-Я.

9789934821912 (2)
Oriģinālnosaukums	Sibīrijas bērni. Angļu val.
Nosaukums	The children of Siberia : we had to tell this-- / memories of the children deported from Latvia to Siberia in 1941, compiled by Dzintra Geka ; [translators, Kārlis Streips ... [et al.]].
Izdošanas ziņas	Riga : "Fonds Sibīrijas bērni", 2011-c2012.
Apjoms	2 sēj. : il., portr., kartes ; 31 cm.
Piezīme	Kartes vāka 2. un 3. lpp.
	"L-Ž"--Uz grām. muguriņas (2. sēj.).
Saturs	Saturs: pt. 1. A-K : [718 children of Siberia were interviewed by Dzintra Geka and Aivars Lubanietis in 2000-2007] -- pt. 2. L-Z : [724 children of Siberia were interviewed by Dzintra Geka and Aivars Lubanietis in 2000-2012].