14 06 1941

Аугустане Ирма ( Дойко ) родилась в 1926 году.

До 1991 года наша семья не знала, за что была выслана.

Я думаю за то, что в Даугавпилсе у нас был трехэтажный дом.

Как у буржуев.

Отец приобрёл дом после пожара и хотел его восстанавливать.

Наш путь на Голгофу начался в 1940 году.

Осенью отца уволили с работы, дом национализировали, нас из квартиры выбросили.жала женщина, 

6 месяцев жили в полуразрушенной квартире, пока отец не подыскал подходящую.

12 июня 1941 года переселились.

В чека не знали, где мы находимся.

Пришли на новостройку, нас не нашли.

К нам прибежала женщина, сказала маме, что к нам ночью приезжали.

Мама сообщила отцу.

Отец работал кассиром.

Мы могли исчезнуть, но никто не мог и подумать, что семья может распасться, мама ждала отца с работы.

В своё время отец был прогрессивно думающим  человеком. 

 страница 82

До 1991 года наша семья не знала, за что была выслана. Я думаю, за то, что у нас в Даугавпилсе был трехэтажный дом. Как у буржуев. Отец приобрел дом после пожара и хотел его восстановить. Наш путь на Голгофу начался в 1940 году. Осенью отца уволили с работы, дом национализировали, нас из квартиры выбросили. 6 месяцев жили в полуразрушенной квартире, пока отец не подыскал подходящую. 12 июня 41-го переселились.

В чека не знали, где мы находимся. Пришли на новостройку, нас не нашли. К нам прибежала женщина, сказала маме, что к нам ночью приезжали. Мама сообщила отцу. Отец работал кассиром. Мы могли исчезнуть, но никто не мог и подумать, что семья может распасться, мама ждала отца с работы.

В свое время отец был прогрессивно думающим человеком. Родился в крестьянской семье. Отправился в Петербург учиться. Его призвали в царскую армию, стал летчиком-механиком. Я думаю, по пальцам можно было пересчитать латышских ребят, которые в то время стали летчиками. Ему было 19. Он вернулся в Латвию, но его откомандировали в Архангельск. Отец узнал, что там сформирован авиационный экспедиционный корпус, который сражается с большевиками. Уже за одно это его могли выслать. Отец оказался на юге, в армии Деникина. Потом попал в плен, но ему улыбнулось счастье, и он вернулся в Латвию. Работал и был командиром роты айзсаргов.

Около 11 часов солдат и еще двое в штатском пришли и сказали: «Давай собирайся!» В первый раз я услышала эти слова... Отца не было дома, он пошел на вокзал за билетами, хотел отправить нас в деревню, но не успел. Мама сказала, что отец ушел на вокзал. Они послали

меня искать отца. Мы и представить не могли, что отец может оставить семью одну. Мы пришли домой. Нас взяли, отвели на вокзал, отца посадили в один вагон, нас в другой, где уже были люди. Так мы начали свое путешествие в Сибирь.

Видно, по молодости, я это не восприняла трагически. Впервые осознала, что это серьезно, когда в вагоне умер 2-месячный ребенок, которого мать кормила грудью. Женщина - я до сих пор помню ее взгляд - ни за что не хотела отдавать ребенка и непонимающе смотрела вокруг, будто не верила, что ребенок умер.

Все время хотелось пить... воды давали мало. Суп ели... так. За Уралом поезд остановился в чистом поле, внизу текла речка, нас, детей, выпустили из вагона. Все бросились к речке... через 10 минут вода в речке стала коричневой... Давай по вагонам! В Сибири, как только услышу слово «давай...», знала - сейчас случится что-нибудь плохое. Привезли нас в пункт назначения - Канск.

Был солнечный день. Разместили всех в школьном дворе, началось расформирование. Когда вошла в здание школы, в коридоре увидела лежащих людей, которые сами уже не могли ходить - у них была дизентерия... чуть дальше лежали умершие... И тогда я осознала, что происходит что-то страшное...

Четыре машины повезли нас из Канска в Нижнеингашский район - в самую тайгу. Мы думали, что в Канске встретимся с отцом, но нам сказали, что он осужден и посажен в тюрьму, а нас ссылают на место поселения.

В тайге стояли два барака, туда нас и поселили... 150 человек... Нас было четверо: мама, младший брат, младшая сестра и я.

страница 83

На следующий же день всех трудоспособных... были только женщины и дети. Женщин собрали, сказали, что работать будут в лесу - пилить деревья, дрова. Мама, да и другие женщины раньше не знали тяжелой работы. Бригадир сказал: «Не будете работать, не получите ни хлеба, ничего, и дети ваши умрут с голоду». Пришлось учиться валить деревья, пилить. На те деньги, что зарабатывала мама, мы могли купить кое-какой еды. Хлеб, крупу, соль. Местные, кто работал в лесу, помогал латышским женщинам находить съедобное и в лесу... Черемша, из нее можно было варить суп, как из капусты или щавеля. Она и спасла нас от цинги. Многие женщины, и мама тоже, заболели. У нее начала болеть спина, она просто не могла ходить на работу... Зимой мы снова слышали: давай, давай! Посадили в машину и отвезли в другое место, поближе к станции. На лесопилку, где и женщинам нашлась работа по силам. Так мы пережили зиму, настала весна 1942 года.

Возле барака, где мы жили, был небольшой кусочек земли. Мама вскопала три грядки, посадила морковь, свеклу, лук. Мы пололи и радовались, что будет еда. Летом снова раздалось: давай! Нас, кажется, четыре семьи, снова погрузили и привезли на станцию, сказали, что отправят дальше на Север. Мы уже слышали, что из тех, кого сразу отвезли на Север, в живых остались немногие. У нас, в Тинской, умерли только три старые женщины. Остальные болели, но жили. Так мы просидели на своих тюках на станции три недели в ожидании рокового момента, но вдруг неожиданно: «Давай! Идите по домам, больные и хромые женщины с детьми нам не нужны...». Счастливые, мы вернулись в свой барак.

Эти три недели маму окончательно сломили, и я стала думать, что и мне пора работать... Рабочие были нужны. До вырубки надо было шагать 10 километров. Вставала рано, чтобы успеть прошагать после дня работы те же 10 километров до дома. Можно было и не ходить домой, но в бараке на вырубке было столько клопов, что спать было невозможно. Так мы втроем ходили туда и обратно до поздней осени. Мне было 15 лет, и пилить деревья мне не разрешали, я обрубала сучья.

Однажды дерево упало на меня. Я ничего не поняла, рубила себе сучья и вдруг оказалась под деревом. Сучья меня спасли - по ним упавшее дерево соскользнуло. Мама сказала о случившемся бригадиру и попросила больше меня в лес не посылать. Самая легкая работа, сказал бригадир, пилить дрова.

Деревья меньше 80 сантиметров в диаметре, шли на лесопилку. А те, что толще, надо было пилить на дрова. Лиственницу пилили пилой с двойными зубьями, а кололи 3-килограммовым топором, колуном. Всему научилась, освоила несколько профессий.

Пяти-шестиметровые балки две женщины должны были закатить на тележку, которая заталкивала их на пилу. Потом их грузили в вагоны, отправляли в Россию. Балки проволокой стягивали в штабеля высотой 2,5 метра. Я молодая была, ловкая. Забралась как-то, стала стягивать, внизу что-то надломилось, и я из вагона вместе с бревнами покатилась вниз. Когда меня вытаскивали, думала, мне конец. Но опять судьба смилостивилась.

Дети. В Тинской была школа, и сестра Виктория зимой ходила в школу. Мы быстро научились прекрасно говорить по-русски. Иначе было нельзя. Брат был еще маленький. Мама работать не могла. Подрабатывала тем, что шила или вязала. Женам офицеров, которые получали пособия. Мама была хорошая рукодельница.

Весной 1942/43 года начался страшный голод. Как только сошел снег и показалась крапива, лебеда, так все и подъедали. Хлеб получали в магазине. Нам полагалось 500 г, но это был не хлеб, а кусок теста. Мама получила хлеб и сказала: ужасно, даже не поделить. Не хлеб, а кусок теста. Через два дня вызвали в НКВД. Кто-то донес. Три месяца каждый вечер вызывали на допрос: одна она или с кем-то в сговоре. Истолковали ее слова, как антисоветскую агитацию. Иной раз ждала ее до четырех утра, малыши уже спали. Могло быть всякое - могли в тюрьму посадить, в лагерь отправить.

Послали меня строить железную дорогу. Кто-то маме сказал, что там дешевая картошка. Я купила полведра. Мелкую, как фасоль. А мне каждый вечер так хотелось есть, что я одну маленькую картофелину, сырую, и сгрызла. По одной и остальные.

Что помогло мне все это вынести? Была я живая и веселая. Еще дома на школьных вечерах танцевала народные танцы. Пела в хоре, ходила в балетную школу. Каталась на коньках. И в Сибири все эти трудности вынесла, ни разу не болела. Ни кашля, ни насморка. Раз только разрубила ногу, четыре месяца не заживала. Прожила я до 77 лет, теперь-то уж плоха.

Случилось это осенью 1942 года. Из тайги вышли четыре человека, бледные, словно призраки. Таких лиц - бледно-зеленых - я никогда не видела.

страница 84

Подошли к баракам, попросили пить. Оказалось, это поляки, жили далеко в тайге. У них даже бараков не было, жили в землянках. Они тихо пришли и так же тихо ушли.

В 1944 году вызвали меня в контору. Из холода и тьмы посадили на солнышко. Я была счастлива, старалась. Работала счетоводом. На работе меня ценили. Вечерами стала меня мучить тоска по Родине. Когда за день наработаешься, домой - и спать. А тут вечерами стала вспоминать Ригу, Даугавпилс, наш сад и особенно памятник Свободы. Одна ссыльная дала мне стихотворение о памятнике Свободы: «Я хотела бы прийти к твоему подножию и положить к твоим ногам мое исстрадавшееся сердце».

Девушка я была видная. На станции в Тинской был клуб, на праздники показывали пьесы о фашистах, меня тоже пригласили, дали роль немецкой шпионки. Платье у меня должно было быть роскошное. И мама достала. Наутро я проснулась

кинозвездой. Мне разрешили бесплатно посещать кино. О том, что я не могу вернуться на Родину, я и не задумывалась.

Если так подумать, мне было сравнительно неплохо. Но я была не на Родине. И моя мечта исполнилась. В августе 1946 года. Разнеслось - приехали из Латвии, забирают детей домой. Мне было уже 17. Поехали домой все трое. И только когда я увидела первые надписи на латышском языке, я поверила, что мы в Латвии. Радость не описать. Сначала нас поместили в детский дом, связались с родственниками. Меня забрала семья отцовского брата в Виляку, помогала по хозяйству, ходила в школу.

В Виляке закончила 10-й класс. И познакомилась с будущим мужем. Он уехал в Ригу учиться. Когда и я окончила школу, поехала в Ригу, мы поженились. В ноябре 1951 года у нас родилась доченька. Муж перевелся на заочное отделение, устроился на работу в Цесисский леспромхоз, мы перебрались в Саулкрасты.

В январе снова стук в дверь. Вошли трое. Мне сказали: «Собирайся!» Муж был в Цесисе по делам. У меня подкосились ноги, в голове все перемешалось: двухмесячный ребенок... за что? «За то самое, вы враг народа». Это был такой удар, умом не понять. Муж по телефону сказал: «Она член моей семьи, вы ее не трогайте, покая не приеду». «Куда? -В тюрьму. - Мне надо на одежду ребенка нашить метки, чтобы знать, что это одежда моего ребенка. -Вы что думаете, у вашего ребенка там ванночка будет отдельная? Ничего не надо, все там будет».

Меня оставили одну с солдатом с винтовкой, на винтовке штык. Я вспомнила ребеночка, который умер в 41-м году в вагоне. Моего ребенка ждала такая же судьба. Я решила, что если меня не будет, мужа и ребенка не тронут. Я должна уйти из жизни! Прошло два часа, солдат задремал. Я встала, перепеленала ребенка, солдат не обратил на это внимания. Я свой замысел осуществила. Пришла в себя в больнице Страдыня на следующий день - раны зашиты, кровь перелили. В дверях я увидела того же солдатика с винтовкой, только штыка не было. Когда я открыла глаза и попыталась подняться, он вбежал в палату и произнес: пожалуйста, не двигайтесь. Он, вероятно, испугался больше меня. За тот месяц, что я лежала в больнице, муж обошел и министерство внутренних дел, и еще бог знает, что. Везде ему говорили: разводись. Потом ему предложили такой вариант: он подпишет бумагу, что доставит меня в место назначения; если в пути мы исчезнем, нас найдут

страница 85

и сурово покарают обоих. Он стал моим конвойным по дороге в Сибирь второй раз. Хорошо еще, что мне не пришлось пройти тюрьмы и этапы, которые прошли мои брат с сестрой. В бумагах ребенок не значился, я поняла, что везти ребенка в Сибирь -значит, обречь его на смерть. Свекровь, пусть земля ей будет пухом, взяла на себя заботу о девочке. Была зима, летом, решили мы, муж вернется.

Приехали в Красноярск, мороз 45 градусов, остановиться негде. В гостинице мест нет. Переночевали на частной квартире. Приехали на место. Нам говорят: придете через три дня. Направили меня в Кол-бинский леспромхоз, примерно в 100 километрах от Красноярска, а потом еще 150 километров в глубь тайги. Муж пошел в контору, и его как специалиста охотно приняли на работу. Назначили заведующим производственным отделом, у него было незаконченное высшее образование. Он меня всюду защищал, в лес не отпускал. Я устроилась в конторе, в плановом отделе. Вы можете себе представить, каково матери, чей ребенок растет где-то, сколько слез было пролито. Летом отпуск мужу не полагался, так как он не проработал год. Так наша девочка еще на год осталась в Латвии. Следующим летом муж поехал в Латвию и привез нашу дочь в Сибирь. Если бы мы все не продумали и ее включили бы в список высылаемых, и она бы сейчас была дитя Сибири, как и я.

Вторая ссылка отличалась от первой. Тогда очень тяжело было и физически, и морально. Тогда нас и фашистами обзывали, и по-всякому. На сей раз этого не было. Начальство обходилось вежливо, муж ведь сам приехал, к тому же он был партийный человек. Он был человек культурный. Он должен был ездить в лес, командовать рабочими, чтобы они соблюдали технологию. Он плохо говорил по-русски, рабочие его не понимали. Мы познакомились с одной латышкой, родители которой приехали в Сибирь еще до 1-й мировой войны, но она сохранила язык. Она была счастлива, что может разговаривать по-латышски. Муж ей говорит: не знаю, что и делать. Я им - делайте так и так, но они ни с места. На что она ответила: вы людей не знаете, нужно русский мат употребить, тогда вас поймут. Прошло недели две или три, чаша переполнилась, он выругался по-русски, все посмотрели на него и стали делать все, как полагается.

Мы от местных не отличались: все покупали в одном магазине, все в домишках жили одинаковых. Я каждый месяц должна была ходить отмечаться к господину с красной звездой, что не убежала. Власть

свою он проявлял любым способом. Подхожу, стучусь, тишина, открываю дверь: можно войти? - Подождите! А он просто сидит за столом. Было унизительно. Когда муж стал со мной ходить, он уже себе этого не позволял. Он сам был ничтожество, и меня хотел сделать таким же.

В 56-м году сообщили, что я реабилитирована. Муж работал, ему обещали, что если он не уедет, ему оплатят учебу. Мы уехали в Красноярск. Он поступил в политехнический институт, проучился еще три года. Окончил и трагически погиб - утонул в Енисее. Я осталась одна с дочкой. Бирута была в пионерском лагере, я ей сказала, что папа уехал далеко-далеко. Мне предстояло научить ее говорить по-русски - дома мы разговаривали по-латышски. Приехал друг отца по институту, мы поехали на кладбище. Дочери сказала, что хочу показать, где похоронен отец. Она мне в ответ: я так и знала, что ты меня обманываешь. Так мы и жили.

Во время второй ссылки в Сибири было много литовцев, поляков, украинцев. Прошло три года, я встретила человека, который мне понравился, фактически больше он понравился моей дочери. Он работал шофером, жил в том же доме, моя дочь с его дочерью ходили в один класс. Познакомились. Когда нашему общему сыну Андрею исполнилось 5 лет - в 1968 году, - я приехала в Латвию, хотела переселиться, тянуло на родину. Не было квартиры, не было работы. Мой брат тоже пытался, он был тренером по боксу, на работу не приняли, он вернулся в Красноярск. Отец Андрея, он был украинец, решил, что если не примут в Латвии, уедем на Украину. Нашли женщину, которая хотела поменять квартиру на Красноярск. Так мы оказались на Украине. Сын начал учить украинский язык, ходил в украинскую школу. Списалась с родственниками - дочка окончила Рижский радиотехнический техникум. Сын -хохленок, играл на аккордеоне, учился в музыкальной школе, учился хорошо. Учителя говорили, что его будущее - музыка.

Брат вернулся в цинковом гробу. Когда его не приняли в Латвии, он уехал обратно, стал сильно пить. Но его последняя воля исполнилась, его жена привезла. Жена у него сибирячка, внуки и правнуки тоже. Он похоронен в Елгаве. Сестра вышла замуж, уехала в Майкоп. В 1992 году, когда дали квартиру, я вернулась в Латвию. Сестра вернулась из Майкопа. У нее муж умер, у меня муж умер. У меня уже и место на кладбище в Елгаве куплено. Теперь я останусь в Латвии на вечные времена.

Augustāne Irma Staņislava m.,
dz. 1926,
lieta Nr. 14699,
izs. adr. Daugavpils apr., Daugavpils, Sarkanarmijas iela 82-3 ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Ņižņijingašas raj.,
atbrīvoš. dat. 1956.04.09

 Augustāns Staņislavs Ādama d., dz. 1892, lieta Nr. 14699, izs. adr. Daugavpils apr., Daugavpils, Sarkanarmijas iela 82-3

Аугустанс Станислав Адамович умер в Вятлаге 9 6 45 страница 203 Aizvestie

 Для поиска дела по дате рождения или букв имени и фамилии используем запрос

на сайте http://www.lvarhivs.gov.lv/dep1941/meklesana41.php

Дети Сибири ( том 1 , страница 82  ):

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2014 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.

ISBN	9789934821929 (1)
	9789934821936 (2)
Oriģinālnosaukums	Sibīrijas bērni. Krievu val.
Nosaukums	Дети Сибири : мы должны были об этом рассказать-- / воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году обобщила Дзинтра Гека ; интервьюировали Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис ; [перевод на русский язык, редактирование: Жанна Эзите].
Izdošanas ziņas	[Rīga] : Fonds "Sibīrijas bērni", [2014].
Apjoms	2 sēj. : il., portr. ; 30 cm.
Saturs	Saturs: т. 1. А-Л -- т. 2. М-Я.

9789934821912 (2)
Oriģinālnosaukums	Sibīrijas bērni. Angļu val.
Nosaukums	The children of Siberia : we had to tell this-- / memories of the children deported from Latvia to Siberia in 1941, compiled by Dzintra Geka ; [translators, Kārlis Streips ... [et al.]].
Izdošanas ziņas	Riga : "Fonds Sibīrijas bērni", 2011-c2012.
Apjoms	2 sēj. : il., portr., kartes ; 31 cm.
Piezīme	Kartes vāka 2. un 3. lpp.
	"L-Ž"--Uz grām. muguriņas (2. sēj.).
Saturs	Saturs: pt. 1. A-K : [718 children of Siberia were interviewed by Dzintra Geka and Aivars Lubanietis in 2000-2007] -- pt. 2. L-Z : [724 children of Siberia were interviewed by Dzintra Geka and Aivars Lubanietis in 2000-2012].