14 06 1941

Апсе Цецилия ( Кинда ) родилась в 1936 году.

Āpse Cecīlija Jēkaba m.,
dz. 1936,
lieta Nr. 16511,
izs. adr. Aizputes apr., Gudenieku pag., Skoliņas ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Tasejevas raj.,
atbrīvoš. dat. 1946.08.28

 

Āpsis Jēkabs Jāņa d.,
dz. 1910,
lieta Nr. 16511,
izs. adr. Aizputes apr., Gudenieku pag., Skoliņas

Апсис Екаб Янович умер в Вятлаге 17 6 1943 дело 16511 и P-7602* страница 140 Aizvestie

 

страница 60

Я родилась на хуторе “Сколини” Гудениекской волости.

В семье я была старшая, есть еще сестра, 1937 года рождения, и в 1939 году родился братик.

Отец пришел на хутор работником, здесь и женился.

Отец был из очень бедной семьи.

Чтобы было, что надеть, он вступил в айзсарги - так родственники говорили.

Так прожили мы до 14 июня 1941 года.

Мне помнится, был ясный солнечный день.

Мне тогда исполнилось полных пять лет - еще в апреле.

К маме пришла какая-то тетя. Сестра с братом спали. И мама мне сказала: “Пойди, глянь, что за шум во дворе”.

Я вышла во двор, там стояла машина, в которой сидели женщины и плакали, из машины вышли чужие дяди, зашли в дом и велели собирать вещи. Сказали - надо уезжать. Я вцепилась в мамину юбку, это помню. Больше ничего не знаю. Мама вынула из трубы над плитой мясо, положила в мешок, потом еще что-то. Взяла брата из кроватки. Папы дома не было.

Посадили нас в машину. Не успели мы сесть, как на велосипеде примчался отец, бросил велосипед и вскочил в машину. Возле поезда отца забрали, и остались мы с мамой. Братик без конца плакал, просил бутылочку, маленький был. Как ехали, не помню. Останавливались, все выбегали, снова прибегали.

Приехали в Россию. Русские приходили к маме покупать, что она взяла с собой, - чашки, одежку какую-то. Мама продавала, чтобы была еда. Сначала жили в бараке. Когда мама умерла, у нас уже был маленький домик. Большая комната, в ней большая кровать, в ней все мы спали - братик в ногах, мы с сестрой рядом с мамой, плита и стол.

Нас выслали в Красноярский край, в Узборг. Мама работала на лесопилке. Летом - в другом месте. Откуда же у нее зерно? Она стелила на полу простыню, вытряхивала всю свою одежду, и оттуда сыпались зернышки. Их собирали, варили. Я думаю, мама была у нас всего года два. Она заболела. В то утро она мне сказала: пойди к Шицам. Скажи, чтобы Шицене пришла. Была такая семья Шицов. Немцам в то время дали корову. Мама сказала, чтобы я что-нибудь отнесла немцам и принесла бутылочку молока, и привела малышей из садика. Привела домой брата и сестренку, принесла молоко. Мама лежит в постели, не разговаривает. Я посадила малышей на кровать и стала ей вливать в рот молоко, как она просила. Пришла Шициха, скинула нас, детей, с кровати и сказала: «Она же умерла».

Велела мне держать свечку в ее руках. Как долго, не знаю. В прихожей стоял деревянный ящик, туда ее и положили. В коричневом в цветочек платье. Когда увозили, выпал первый снег, первые снежинки, красиво так падали. Ее увозили, мы бежали следом, но другие латыши нас удержали. Так ее и увезли.

Долго ли мы так жили, не знаю, потом нас поместили в детский дом. Все, что было у мамы, все осталось. За день до этого отвезли нас на кладбище,

показали мамину могилку. Мне помнится, когда ее везли на кладбище шел снег, а когда нас увозили, земля была голая. Значит, все это было зимой, а нас весной увезли.

Отвезли в село Тасеево. Брата и сестру поместили в детский дом для младенцев, 

меня туда, где дети уже ходили в школу.

Я знала, что у меня есть брат и сестра, и когда хоте-

страница 61

ла, могла к ним приходить. Прятала кусочки хлеба, корочку, приносила им гостинец. Когда сестра подросла и должна была пойти в школу, ее перевели в детский дом №2. Там мы уже были вместе.

Жизнь в детском доме была ужасной. Кровати деревянные, подушечка. Вокруг детского дома забор. Мы перепрыгивали через забор, когда на елках и соснах появлялись молодые побеги. Наберем, сядем и едим. Я, девочка, связывала вместе простыни и спускалась по ним со второго этажа, чтобы украсть в огороде у соседей кочан капусты. В детском доме надо было дежурить на кухне. В стене были проделаны дырки. И дежурный должен был обязательно сунуть туда хоть картофелину, чтобы стоявший с другой стороны ее подхватил. К счастью, была там одна работница, латышка, которая меня полюбила. Я часто забегала к ней, сестру выталкивала, говорила, что звали только меня одну. Латышский, конечно, забыла. Все нас обзывали «Латыш, ты куда летишь? Под кровать, говно клевать». Если поймают на воровстве, ставили в шеренгу. Бить не били, но старшие «трепали».

Зимы были суровые, волки красиво сидели, мы из окон смотрели. Снег так красиво переливался. Здесь таких зим не бывает. Так и жили в детском доме. Много ли дети знают - живут себе, и все. Изредка над нами пролетал самолет. Ели щи. Ели быстро, потому что старшие у нас отбирали. Картошку давали редко, больше сушеную. Теперь такую чипсами называют.

О Латвии не знали, знали только, что мамы нет, папы нет. Вечерами сидели и смотрели, как заходит солнце. Появлялись белые облачка. О маме мы знали, что умерла, и говорили - покажись, где ты, папа. Мы знали, что мы чужие, что ты «латыш», не русский. Сидели и чего-то ждали, а что - и сами не знали.

И вот однажды собрали всех латышских детей из детских домов, чтобы отвезти домой, в Латвию. Я только знала, что у меня есть братик, но он не с нами. Нас, больших, забрали ночью из детского дома, посадили в машины и увезли. Я так не хотела уезжать, плакала возле дверей - где та тетя, которая всегда мне давала кусочек хлеба. Сестренка была возле меня. Собрали нас, дали по кулечку с какой-то едой и повезли. Привезли в Красноярск, поселили в детском доме для глухонемых. Они разговаривали руками. Детей много, все носятся, как уж дети, и в той толпе я увидела своего братика. Поймала, посадила на подоконник. Тем, что осталось, покормили

брата. Их, похоже, увезли днем, ведь маленькие не убегут. Между собой говорили по-русски, ни одного слова по-латышски. Так что неудивительно, если кто-то, прожив здесь 50 лет, не говорит по-латышски. Мы сразу научились, ведь по-латышски с нами разговаривать было некому. Вот и говорили по-русски. Так мы попали в Ригу.

Помню, начальниками эшелона были огромные мужчина и женщина. Потом я узнала, что это был Волдемарс Саулескалнс с супругой. Вилис Лацис издал приказ. Их назначили начальниками эшелона, чтобы привезли всех латышских детей на родину. Что это было распоряжение Вилиса Лациса, мы узнали, когда были уже взрослыми.

Я не знаю, и никто мне не может сказать, где в Риге есть большие железные ворота. Когда эшелон въехал в Ригу, люди взбирались на эти железные ворота, кричали что-то, звали своих, потому что знали, что такой эшелон прибыл в Ригу. Я до сих пор так и не знаю, где в Риге такие ворота, и никто мне не может сказать, на какой это было станции. И вот - выскочили из поезда, там стояли автобусы, и все на автобусах в баню. Голышом вошли, голышом вышли. Одежда лежала в куче. Похватали без разбору, надели и на автобусе в детский дом. В Рижском детском доме на полу была солома, на ней и спали. Утром выстроили всех, по фамилии вызывали тех, за кем кто-то пришел.

Потом я заболела корью. Мне только сказали -за тобой приехали. Но меня не выпустили. Окна занавесили, потому что при кори надо лежать в темноте. Воспитательница сказала - учи латышский язык, за тобой приедут, когда выздоровеешь. И за мной приехала крестная из Эдоле, двоюродная сестра отца. Единственное, что я знала по-латышски, - «хлеб». И тут вижу - идет та самая Шица, которая забрала все мамины вещи и оформила нас в детский дом, вижу - идет, мамин большой платок на ней, а в руках мамин фанерный чемоданчик с двумя маленькими дверцами, которые открывались. Я к ней - отдавай, отдавай! Это мамины. Она вырвалась и ушла. А тетушке я не могу сказать, что это платок и чемоданчик моей мамы.

Увезли меня в Эдоле. Брат с сестрой уже были там, жили у крестной. А потом нас разделили. Я осталась у крестной в Эдоле, а сестру с братом взял папин брат в Гудениеки, на хутор « Сколини ». Когда нас вывезли, оказалось, что они стали жить в этом доме, и жили там все время. Так нас снова разделили. Они были вместе, я пошла своим путем.

страница 62

Какое-то время я жила у крестной. Когда в 1949 году второй раз высылали, меня не тронули, некуда было везти, родителей не было, но лишили 5 рублей, которые за меня выплачивали. Крестная сказала, что больше меня держать не станет. Меня взяли в школу, жила в школе-интернате.

В одной русской семье присматривала за ребятишками. Ходила в школу, в основную. Потом другая тетка из Эдоле меня взяла, потом третья. У нее дочка училась в 7-м классе. Я ходила в дневную школу, она в вечернюю. Мачеха хотела, чтобы дочка ее окончила школу по моим работам. Когда я закончила 7-й класс, мачеха сказала, чтобы я оставалась у них, только чтобы я попросила землю, в колхозе полгектара дают. Я согласилась. Но однажды в Эдоле я встретила медсестру, она говорит: «Ты что тут, Цецилия, все уже экзамены сдают, а ты тут болтаешься».

Я сказала, что меня никто в школу не посылает. «Подожди, у меня в Вентспилсе знакомая бухгалтер. Зайди».

Она завела меня в медпункт, позвонила, и в Вентспилсской школе сказали, что завтра они прекращают прием документов. Она велела мне прийти утром, надо ехать в Вентспилс. Тетка сказала, что ничего с собой не даст. А мне ничего и не надо было - все равно меня не удержать.

Утром медсестра дала мне письмецо, хлеба, денег на дорогу, и я уехала в Вентспилс, в школу медсестер. Долго улицу Васарницу искала... Меня приняли, переночевала, утром вернулась в Эдоле -

ждать известия. Пришло известие, что я принята. Родственники собрали мне чемоданчик с едой -хлеб, масло, всего чего. Взяла я свой чемоданчик и поехала в Вентспилс, в интернат - для меня это было бесплатно. Четверть закончилась - все разъехались по домам, а мне ехать некуда. Я осталась, разрешили жить там же. Окончила первый курс. Разве не счастье? Мне разрешили и летом там жить. Устроили меня на работу на Вентспилсскую автобазу. Все лето проработала. А осенью идти в школу не захотела - работа есть, живу с воспитательницей в одной комнате. Но директор сказал: «Нет, девушка, надо продолжать учебу».

Так я и закончила. Нас в интернате было 11 девочек. И каждая, возвращаясь из дома, привозила и мне гостинец. Я на всех еду готовила, носки штопала. Родня ничем не помогала. Закончила я школу, и направили меня в Кулдигу, работала медсестрой в детском отделении, на третьем этаже выделили мне уголок, без окон, дали больничную койку, тумбочку. Одна девочка дала свое пальто. Такая уж я была -всем принадлежала. Так я начала работать медсестричкой в детском отделении. Сыта, работа есть, спать тоже есть где. Когда училась в медучилище, ходила в музыкальную школу. Потом уж в Кулдиге стала петь в хоре. Записалась в танцевальный коллектив, там познакомилась с парнем из Кулдиги. В Кулдиге и осталась, замуж вышла.

Об отце никто ничего не знал - отец пропал, и все, сведений никаких нет. В годы независимости, в той большой книге «Высланные», я нашла упоминания об отце. Умер в Вятлаге - и все. Кажется, году в 1943-м. Но я очень хорошо помню отца, когда я была совсем маленькая, потому что, я думаю, он меня очень любил. Мы все мылись в бане. И он всегда нес меня на руках наверх, завернув в простыню или в одеяло. Придет, бывало, с работы, подхватит меня, подбросит. Салаку привозил - такую салаку я никогда больше не видела, такую крупную золотистую копченую салаку Таким мне запомнился отец. И родственники говорили, что был он веселым, жизнерадостным человеком и большим патриотом.

В Эдоле я единственная, кто вернулся из Сибири. Жалко, ужасно жалко. Почему так должно было случиться? И хотя в Библии говорится, что надо прощать, я простить не могу. Меня крестили, причастили. Что прощать, что не прощать. Но забыть я не могу. Они уже умерли, эти негодяи. Пусть Бог покарает их на небесах.

 

 

---

 

 

Āpse Cecīlija Jēkaba m.,
dz. 1936,
lieta Nr. 16511,
izs. adr. Aizputes apr., Gudenieku pag., Skoliņas ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Tasejevas raj.,
atbrīvoš. dat. 1946.08.28

 

 Для поиска дела по дате рождения или букв имени и фамилии используем запрос

на сайте http://www.lvarhivs.gov.lv/dep1941/meklesana41.php

 

 

 

 

Дети Сибири ( том 1 , страница 60  ):

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2015 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.

 

• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
•  

Āpse Cecīlija Jēkaba m., dz. 1936, dzīvoja Aizputes apriņķa Gudenieku pagasta Skoliņās, izsūtīta 14.06.1941. uz Krasnojarskas novada Tasejevas rajonu, atbrīvota 28.08.46. Lieta Nr. 16511.

Tēvs Āpsis Jēkabs Jāņa d., dz. 1910, dzīvoja Aizputes apriņķa Gudenieku pagasta Skoliņās, arestēts 14.06.1941., ieslodzīts Kirovas apgabala Vjatlagā, miris 17.06.43. Lieta Nr. 16511., P-7602.

Māte Āpse Grieta Jāņa m., dz. 1907, dzīvoja Aizputes apriņķa Gudenieku pagasta Skoliņās, izsūtīta 14.06.1941. uz Krasnojarskas novada Tasejevas rajonu, mirusi pirms 1946. gada. Lieta Nr. 16511.

Māsa Āpse Marta Jēkaba m., dz. 1937, dzīvoja Aizputes apriņķa Gudenieku pagasta Skoliņās, izsūtīta 14.06.1941. uz Krasnojarskas novada Tasejevas rajonu, atbrīvota 28.08.46. Lieta Nr. 16511.

Brālis Āpsis Antons Jēkaba d., dz. 1939, dzīvoja Aizputes apriņķa Gudenieku pagasta Skoliņās, izsūtīts 14.06.1941. uz Krasnojarskas novada Tasejevas rajonu, atbrīvots 28.08.46. Lieta Nr. 16511.

 

Cecīlijas Āpses atmiņas

Tēvs, māte un mēs 3 bērni Cecīlija, Marta un Antons Āpsis dzīvojām Gudenieku pagasta "Skoliņos". Māte mājsaimniece, tēvs aizsargs.

1941. gada 14. jūnijā iebrauca sētā smagā automašīna un pāris zaldātiņu un lika sakravāties ceļam. Tēvs bija darbā. Māmiņa salika maisos šādas tādas mantas, ko atļāva zaldāti ar štikiem un mūs iecēla mašīnā, kur jau sēdēja tantes un raudāja.

Man bija 5 gadi, māsai 3,5, bet brālim 1 gads 9 mēn. Kad mašīna sāka braukt, sētā iebrauca tēvs ar velosipēdu, kas bija uzzinājis, ka ģimene tiek izvesta. Tā līdz vilcienam visi bijām kopā, bet pie vilciena tēvu paņēma no mums. Tā arī vairāk par viņu neko neuzzinājām.

Mēs ar māti pēc ilgas braukšanas nokļuvām Krasnojarskā Ustjborgas sādžā, kur māmiņa strādāja koku zāģētavā. Krievi nāca nopirkt līdzi paņemtās mantas, par ko tad arī tika iegādāta pārtika. Pēdējais, ko māte pārdeva bija laulības gredzens, par ko dabūja miltus un vēl kaut ko, lai tik būtu ar ko mūs pabarot. Ceļš bija tāls un grūts tur kalnos, kur gāja, tāpēc pēc tam saslima un nomira. Kad māmiņu veda projām, krita baltas sniega pārslas uz koka kasti, kur viņa bija ielikta. Bija laikam sākusies ziema.

Mūs bērnus pēc tam iekārtoja bērnu namā. Māsu ar brāli zīdaiņu manā, bet mani pie lielajiem, lai ietu skolā. Bērnu nams bija liela baraka, kur dzīvojām un skolojāmies.

Tie bija smagi gadi – bads un utis. Lieliem vēderiem un līkām kājām mēs vilkām savu dzīvību. Labi, ka bērnu nams bija meža malā, kur auga egles un priedes. Pavasaros rāpāmies zagšus pāri žogam pāri žogam, lai dabūtu kādu priežu vai egļu dzinumu. Tas bija garšīgs paēdiens, tāpat arī kūtsmēslos, kur bija reizēm iespēja atrast kādu baltu sēnīti.

Valoda bija aizmirsta, tikai to, ka mūs saukāja – "Latiš, ti kuda ļetiš? Pad kraņak gavno kļevaķ". Zinājām, ka esam latvieši un ilgojāmies pēc mājām.

Kā tur gāja sīkumos, nespēju uzrakstīt, jo tad jāsāk raudāt. Pateicoties Dieva žēlastībai izdzīvojām un 1946. gada rudenī ešelons pienāca Rīgā ar latviešu bērniem.

Bērnu nams bija Rīgā Kuldīgas ielā, kur dzīvojām tik ilgi, kamēr paņēma krustmāte uz Ēdoli. Tur pabeidzu Ēdoles pamatskolu un tad turpināju mācības medmāsu skolā. No 1955. gada 1. augusta esmu Kuldīgā.

Cecīlijas Kindas (dzim. Āpse) Kuldīgas novadpētniecības un mākslas muzeja 1990. gadā veiktā atmiņu pieraksta oriģināls (rokrakstā) glabājas muzejā. Atmiņu pierakstītājs nav zināms.

 http://www.archiv.org.lv/aprinki1941/index.php?id=82

Далее перевод Гугла -

Сесилия Ведро Память

Отец, мать и мы трое детей Сесилия, Марта и Антон Упсис жили в «Сколини» в волости Гудениеки. Мать домохозяйка, отец охранник.

14 июня 1941 года тяжелый грузовик и пара солдат вышли на дорогу и столкнулись с ней. Отец был на работе. Мама складывала такие вещи в мешки, которые пускали солдаты с палками, и нас назначили в машину, где мы уже сидели с тетей и рыдали.

Мне было 5 лет, сестре 3,5 года, а моему брату 1 год 9 месяцев. Когда машина начала ехать, отец вошел во двор с велосипедом, который узнал, что семья уезжает. Итак, мы все были вместе на поезде, но мы забрали отца из поезда. Мы больше не знали о нем больше.

Мы добрались до мамы после долгой поездки в Красноярск в селе Устйборг, где мама работала на лесопилке. Русские пришли, чтобы купить вещи, которые они взяли с собой, а затем они также купили еду. Последней вещью, которую продала мама, было обручальное кольцо, за которое она получила муку и что-то еще, чтобы накормить нас. Дорога в горах, куда он шел, была долгой и трудной, поэтому он заболел и умер. Когда ее забрали, на деревянный ящик, где она лежала, упали белые снежинки. Это было время для зимы.

Затем наших детей поместили в детский дом. Моя сестра и мой брат в моем ребенке, но для больших, чтобы пойти в школу. Детский дом был отличной казармой, где мы жили и учили.

Это были тяжелые годы - голод и вши. Для больших животов и изогнутых ног мы блуждаем по жизни. Ну а детский дом находился на опушке леса, где стояли ели и сосны. Весной мы ползаем через забор через забор, чтобы получить побеги сосны или ели. Это была вкусная еда, как и навоз, где иногда можно было найти белый гриб.

Язык был забыт только потому, что нас называли «латами, т. Е. Кем бы был Падан-хан?» Мы знали, что мы латыши и жаждали дома.

Поскольку это входило в детали, я не мог написать, потому что тогда я должен был плакать. Благодаря Божьей благодати мы выжили, и осенью 1946 года Ашелон прибыл в Ригу с латвийскими детьми.

Детский дом находился в Риге, на улице Кулдига, где мы жили столько, сколько взяла тетя на Эдди. Я закончил начальную школу в Эдоле, а затем продолжил школу медсестер. С 1 августа 1955 года я в Кулдиге.

В музее хранится оригинальная (рукописная) памятка памяти Сесилии Киндас (род. Āpse) из Кулдигского краеведческого и художественного музея 1990 года. Регистратор памяти неизвестен.