14 06 1941

Алкс Модрис родился 20 сентября 1926 года в семье врача.

В семье я был старшим.

Брат Дзинтрис на 5 лет младше, сестрёнка Лаймочка родилась в 1935 году, Андрис -в 1937 году.

В Ригу переехали в 1934 году, когда отец построил дом на улице Заубес.

Папа работал в 1-ой больнице Риги.

17 июня 1940 года я был на яхте , дошли только до моста в Лиелупе -наступил штиль.

Сошли в Валтери.

Там нас  ждала телеграмма - Русские оккупировали Латвию.

Яхту сдайте в яхт-клуб, сами возвращайтесь в Ригу.

В Ригу добрались около полуночи, там объявлен комендантский час. 

На привокзальной площади русские танки, солдаты.

Радостного настроения как и не бывало, шёл мимо Оперы, Национального театра.

Видел как двое в штатском вели третьего с пробитой головой.

Папа был дома один.

Вскоре его из департамента уволили.

И он остался без работы.

Мама работала школьным врачом.

Слышали, что пропадают люди.

Школу переименовали, сменился директор, инспектор, школьные предметы.

Утром вместо молитвы - Интернационал.

Наступило 14 июня 1941 года, нас взяли.

Alks Modris Oskara d.,
dz. 1926,
lieta Nr. 15703,
izs. adr. Rīgas apr., Rīga, Zaubes iela 2-1 ,
nometin. vieta Novosibirskas apg., Parabeļas raj.,
atbrīvoš. dat. 1957.03.02

страница 38

Я родился 20 сентября 1926 года в семье врача. В семье я был старшим. Брат Дзинтрис на 5 лет младше, сестренка Лаймочка родилась в 1935 году, Андрис - в 1937 году. В Ригу переехали в 1934 году, когда отец построил дом на улице Заубес. Папа работал в 1-й больнице.

17 июня 1940 года я был на яхте, дошли только до моста в Лиелупе - наступил штиль. Сошли в Валтери. Там нас ждала телеграмма: «Русские оккупировали Латвию. Яхту сдайте в яхт-клуб, сами возвращайтесь в Ригу». В Ригу добрались около полуночи, там объявлен комендантский час. На привокзальной площади русские танки, солдаты. Радостного настроения как не бывало, шел мимо Оперы, Национального театра. Видел, как двое в штатском вели третьего с пробитой головой.

Папа был дома один. Вскоре его из департамента уволили. И он остался без работы. Мама работала школьным врачом. Слышали, что пропадают люди. Школу переименовали, сменился директор, инспектор, школьные предметы. Утром вместо молитвы -«Интернационал».

Наступило 14 июня 1941 года, нас взяли. Когда нас везли в грузовике по улице Валдемара, я стоял в кузове, на голове у меня была морская фуражка. Папа был мрачен, мама взволнована. Я думал, что начались приключения.

В Шкиротаве нас всех загнали в вагон. Мама обрезала сестренке косу и отдала отцу на память. На следующее утро отца оставили в вагоне, а нас перевели в другой: встретитесь, когда приедете. С собой у меня был географический атлас. В вагоне больше 40 человек. Спали как селедки в бочке. В углу был туалет, это место мы отгородили простыней.

Приехали в Свердловск. Рядом стояли вагоны с эстонскими мужчинами. Они пели, красиво. Меня с ведром послали за обедом. На перроне встретил тетю Элзу - жену папиного брата. Узнали, что взяли и бабушку. Потом выяснилось, что она умерла.

Доехали до Новосибирска. Вокруг красота. К пароходу была пришвартована большая баржа. Нас согнали на голые доски. Плыли по Оби несколько дней. Выдавали подгоревшую овсяную кашу. Есть ее нельзя было, кидали за борт. Многие заболели, я тоже. Наконец остановились возле шпалового завода. Так же назывался и поселок - Шпалозавод. Нас высадили. Там уже были высланные. Мордва, русские с Алтая. Они уже обжились. По две семьи в маленьком доме. Недалеко было сибирское село, там жили настоящие охотники и рыбаки.

Маму и нас - четверых детей - поселили у Ша-лагиных. На следующий день направили на работу в артель. Местные называли ее «артель пыток». Женщины работали в швейном цехе, мужчины — на строительстве, меня определили учеником к сапожнику. Долго там не проработали, зарплату велено было отдать на нужды армии. За полгода я получил 67 рублей.

Маму направили на шпаловый завод, пилить дрова. Мне пришлось ездить за 16 километров вверх по реке Кеть собирать плоды шиповника. Там находилось село Алатаево. Река бурная, январь, мороз 35 градусов. Нас было трое: Додик (еврей), ему было семнадцать, Тимофей (украинец, тоже семнадцать) и я (мне было пятнадцать). На мне была отцовская шинель айзсарга, на ногах - ватные сапоги на резиновой подошве. С собой по полбуханки хлеба и соле-

страница 39

ная рыба со всей чешуей. Съели все. Стали искать ночлег. В первую ночь у нас украли хлеб. С собой взяли лыжи, но их надо было привязывать бечевкой, которой у нас не было. Пошли пешком.

Вечером, когда мы сели ужинать, пришли женщины, принесли молоко. Пришли узнать о мужчинах, которые воевали. Думали, что мы с фронта. Ушли расстроенные. Мы продолжили путь на остров, лыжи воткнули в снег. Хлеб за пазухой замерз. За поясом снег, без конца падали. Быстро стемнело. А шиповника мало. За три дня собрали три горсточки. Смастерили нам охотничьи лыжи, двух женщин дали в помощь. Промучились несколько дней. И мы с Гуной отправились обратно - делать там нечего. Начальник (высланный) велел мне подписать акт, я притворился, что не понимаю по-русски. Сказал, что нам были выданы продукты, что самовольно покинули место работы, и дело передали в суд. Сказал: не подпишу, я несовершеннолетний, пришел учиться профессии. Он стал угрожать тюрьмой. Я повернулся, хлопнул дверью и прямиком к коменданту. Директором завода был цыган, очень уважаемый человек. Все ему рассказал. Спросил, что мне делать, - воровать или умирать с голоду. На следующий день мама ходила отмечаться и принесла мне от коменданта записку с разрешением работать на заводе. Было это 10 февраля 1942 года. Появилась первая запись в трудовой книжке.

Нам выделили полдомика. Всего нас там было 13 - мы четверо, Гуна Балоде, семья Лацис (два человека) и еще кто-то. Спали на нарах. Через щели в полу задувал снег. Была плита, дров хватало. Но к утру вода замерзала. Заболел воспалением легких. Отвезли меня в Нарымскую больницу, вылечили. Вернулся. Мама договорилась снимать комнату, у Волковых. Это была основательная изба, только без фундамента, осевшая в землю. Нам выделили комнату на втором этаже. Была плита, можно было готовить - этим ведала семилетняя Лайминя.

Но беда настигла нас и здесь - все четверо заболели корью, а у Лаймин! I и двустороннее воспаление легких. Сестренка не выдержала и в Рождественский вечер ушла...Трагизм заключался в том, что мама как врач ничего не могла сделать - лекарств не было, и в больнице только стрептоцид, компрессы и банки...

Когда узнали, что какая-то женщина с детьми собирается уезжать, мама завела речь о принадлежавшем той домике. Пожалуйста, но платить нам было нечем. Мама собрала одежду Лаймы, продала

и подписала долговое обязательство за дом на мое имя. Так у нас появилось свое жилье. Купили топор, который годился и как пила. Возле каждого дома было 600 квадратных метров земли. Настала весна, вскопали землю. Рвали мокрицу, ели. Летом стало легче: посадили турнепс и репу, семена и картофельные очистки.

Кто-то продавал лодку за 10 рублей. Купили, починили, просмолили и стали ходить вниз по Оби. Рыбачить разрешалось. Мастерил крючки, спиннинговые катушки, ловили окуней и щук. Мама из рыбьих внутренностей топила рыбий жир.

Должен признаться и в гнусности - у одной тетушки подох теленок, я содрал шкуру, приволок домой, мама сварила холодец, поставила в погреб. Голод был страшный и - съели.

Картошка удалась. Съедали по четыре в день. Отцовские часы продали за мешок ржаной муки. Это нас поддержало. Стали приходить в себя.

В 1943 году стал истопником.

У местных женщин был адрес лагеря, мама тоже написала, и мы получили письмо из Соликамска, что отец осужден на восемь лет с правом переписки дважды в год. И вот счастье - вскоре получили письмо и от него. Думаю, что папу спасла его профессия, там нужны были фельдшеры, он согласился, хорошо себя зарекомендовал. Позже стал и хирургом.

Маме дали инвалидность, это значит, ей не полагался хлебный паек. Мой был в два раза больше. Спали на печи, в ряд. Появились вши. Белье выварить было негде. Вокруг ядовитые мошки, но москитных сеток у нас не было. Мазались дегтем.

Плели лапти из веревок, можно было надеть несколько пар носков.

Осенью 1944 года появилось тревожное предчувствие. Случилось это 19 сентября - маму арестовали и увезли. Помню, что незадолго до этого пришел к нам Освалдс Ронис с женой и сыном, попросил маленькие клещи, спрашивал, что она думает о будущем - не вызволят ли нас англичане. Ясно, что приходил специально. Вскоре сам заделался бухгалтером. А маму осудили на десять лет. И наш латыш рассказывал на суде о маме и то, что было, и то, чего не было... С мамой я еще виделся перед тем, как ее увезли. Мне отдали ее обручальное кольцо, перекусанное. Надел на мизинец. Попрощались.

С мамой переписывались, сколько разрешалось. Потом ее перевели в Иркутск, в лагерь строгого режима. Но там она работала по профессии - врачом в детском саду для детей заключенных. Освободили ее на два месяца раньше срока.

Папа к тому времени уже освободился и жил в Северо-Енисейске, в поселке при золотодобывающих шахтах. Вызвал мальчиков к себе - Дзинтрис поехал с

чистым паспортом. Оба с Андрисом учились в Красноярске и получили диплом с отличием.

Я на заводе проработал почти семнадцать лет. Сначала колол дрова, потом истопником и наконец машинистом. Проработал до конца войны. Было нелегко. После войны стали возвращаться с фронта, меня приставили к токарному станку, потом направили грузить баржи. Когда привезли трактор, посадили на него. Месяц, два возил бревна, хотя прав у меня не было. Сдал экзамен.

Каждые три года полагался дополнительный отпуск. У меня много накопилось. В 1957 году получил бумажку с разрешением ехать в отпуск в Северо-Е-нисейск. Летел двумя самолетами, ехал поездом. Родители встречали меня в аэропорту. Отец спросил, есть ли у меня паспорт. Ответил: собачий паспорт...

Пообедали, потом пошли в прокуратуру. Оказалось, он в свое время оперировал прокурора. Отец сказал: «У меня сын без паспорта». Прокурор обещал дело уладить, и через три дня паспорт был у меня на руках.

А потом одна дорога - домой...

Дети Сибири ( том 1 , страница 38  ):

мы должны были об этом рассказать... : 
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ; 
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2015 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.

The Occupation of Latvia [videoieraksts] = Оккупация Латвии : 
(1917-1940 годы) : видеофильм / реж. Дзинтра Гека ; авт. Андрис Колбергс.

Точный год издания не указан
[Диск включает 3 части: 1 ч.: 1917-1940 годы ; 2 ч.: 1941-1945 годы. ; 3 ч.: 1946-1953 годы]На обложке ошибочно указан исторический период: (1917-1940 годы), относящийся только к первой части.
Весь рассматриваемый период: 1917-1953 годы
Регионы: PAL