14 06 1941
убийство отцов
Адама Вайра ( Гетлиня ) родилась в 1938 году.
Адама Вайра ( Гетлиня ) родилась в 1938 году в крестьянской семье, в Яунсаулеской - теперь Скайсткалнской волости .
В первый год жизни жила в Яунсауле, потом отец купил в Аннениеки мельницу и мы перешли туда жить.
В феврале 1941 года мельница была национализирована и мы стали жить у дедушки.
Отец с матерью жили у отца в Кукути Яунсаулеской волости, где тоже было хозяйство.
Мы, дети, - у родителей мамы, тут была вся наша зимняя одежда.
Ещё до высылки бабушка отвела нас к родителям, мы были в летних платьицах и сандалиях.
14 июня мама нас разбудила и сказала, что надо одеться.
Помню, мы ехали на грузовике , по дороге заехали к папиной сестре,
из её семьи взяли сына с женой и ребёнком.
Ādama Vaira Paula m.,
dz. 1938,
lieta Nr. 17516,
izs. adr. Bauskas apr., Jaunsaules pag., Kukuti ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Ačinskas raj. ,
atbrīvoš. dat. 1946.09.15
Ādama Ināra Paula m.,
dz. 1936,
lieta Nr. 17516,
izs. adr. Bauskas apr., Jaunsaules pag., Kukuti ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Ačinskas raj. ,
atbrīvoš. dat. 1946.09.15
Ādama Velta Jāņa m.,
dz. 1911,
lieta Nr. 17516,
izs. adr. Bauskas apr., Jaunsaules pag., Kukuti ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Ačinskas raj. ,
atbrīvoš. dat. 1956.11.30
Ādams Jānis Jāņa d.,
dz. 1858,
lieta Nr. 17516,
izs. adr. Bauskas apr., Jaunsaules pag., Kukuti ,
nometin. vieta Krasnojarskas nov., Ačinskas raj.
Ādams Pauls Jāņa d.,
dz. 1899,
lieta Nr. 17516,
izs. adr. Bauskas apr., Jaunsaules pag., Kukuti
miris 09 02 1943 Vjatlags страница 159 книги Aizvestie
Адамс Паул Янович
Отца отправили в Вятлаг с двумя его двоюродными братьями.
Один из них был волостной писарь.
Он умер в первый же год.
страница 27
Я, Вайра Гетлиня, урожденная Вайра Адама, родилась в 1938 году в крестьянской семье, в Яунсаулеской - теперь Скайсткалнской - волости. В первый год жизни жила в Яунсауле, потом отец купил в Аннениеки мельницу и мы перешли туда жить. В феврале 1941 года мельница была национализирована, и мы стали жить у дедушки. Отец с матерью жили у отца в «Кукути» Яунсаулеской волости, где тоже было хозяйство. Мы, дети, - у родителей мамы, тут была и вся наша зимняя одежда.
Еще до высылки бабушка отвела нас к родителям, мы были в летних платьицах и сандалиях. 14 июня мама нас разбудила и сказала, что надо одеться. Помню, что мы ехали на грузовике, по дороге заехали к папиной сестре, из ее семьи взяли сына с женой и ребенком.
Ехали все из Яунсауле в Иецаву. Здесь нас разделили - отец оказался в другом вагоне. Помню, что в вагоне было много народу, помню кашу, которой нас кормили в пути. Знаю, что попали в город Ачинск, где был большой лагерь и много людей. Нас развезли по колхозам. Вернее - какой колхоз кого возьмет. Нас послали в колхоз Тимонино. Нас было три семьи, всех поселили в одном доме. Жены двоюродных братьев отца с детьми, мы и дедушка. Ему было 83 года. В Латвии его могли не брать, но он сказал; «Где мои дети, там и я!» С собой у него ничего не было - хотел взять тулуп, но не разрешили. Ни у кого из нас зимней одежды не было.
В доме окон не было, тесно. Мы с сестрой спали на нарах, наверху. Помню, что в доме было полно клопов. Мама ночью вставала, давила - клопы ползали по стенам, кусали, спать было невозможно. Дедушка кипятил воду, обливал стены. Это были муки!
Помню, что мы с сестрой заболели. А тут и лето кончилось. Зима была суровая, много снега. Снег доходил до крыши. На улицу не ходили - не в чем. Потом уж мама из одеяла сшила нам чулки, теплые платья. В первую зиму, насколько я помню, на улицу так и не выходили.
В первый год летом с едой проблем не было, у родственниц было с собой кое-что, они с нами делились.
Маме на трудодни тоже давали больше хлеба. Дедушка плел корзины. Это был 1941 год. А вот в 1942 году начался настоящий голод. Помню, дедушка был весь в нарывах, и у меня на ногах тоже - от голода. Мама рассказывала, что он говорил: «Иди, проси у них! Они у нас все отняли, пусть и нам что-то дадут!» Летом стало легче - появилась лебеда, черемша. Братья, старше меня лет на восемь, варили все это, я тоже варила. Съедим котелок, и тут же снова хочется есть. Снова варим. Голодали страшно!
Дедушка умер в 1942 году. Помню похороны, на которых говорили, что все старики перемрут и малые дети тоже. Мужчин не было, одни женщины. Вначале еще из досок сколачивали гробы, потом досок не стало, заворачивали в хвою и в одеяло и так хоронили.
Летом были ягоды. В деревне, где мы жили, была одна длинная улица и по обе стороны ее дома. За домами за забором был огород. И сразу за ним начиналась тайга.
По другую сторону росли опята, черная смородина, земляника. Ягоды были крупные, как в саду. Возле речки росла красная смородина. Все лето бродили по лесу, собирали все, что можно было съесть.
страница 28
Осенью наступала пора турнепса, ходили с мамой и пекли на костре. Хотели посадить свою картошку, но землю возле дома не давали, только где-то на дальнем поле. Но сажать там не имело смысла -вырыл бы кто-то другой, да и кабаны ходили.
Хлеба давали мало. Давали муку, картошку. Аппетит у меня был большой. Сестра была болезненной девочкой, она не так переживала. Осенью собирали кедровые орехи, но на зиму накопить не удавалось - тут же съедали.
Когда началась работа на веялке, мама воровала зерно. Все мамы воровали. К весне уже и того не было. Рядом находилось армейское подсобное хозяйство, осенью обычно у них на поле оставалась картошка, но собирать ее осенью не разрешалось. Собирали весной промерзшую, вонючую, пекли на железной печурке.
Перед школой мама меня устроила в детский сад, не знаю, как ей это удалось, но там уже кое-как кормили. Все дети были старше меня, уже ходили в школу, я тоже пошла. Мама очень горевала из-за
Сестре мама купила плюшевое пальто, мне тоже досталось после подросшей уже латышской девочки пальто. Мы могли выходить на улицу. Не помню как, но мама достала и фильцы.
Радость была, когда мы от бабушки получили посылку - мы первые получили. Там была мука, из нее сварили кашу. Может быть, там было еще что-то, но я помню только эту кашу! Вероятно, были и сладости, но не они были важны.
Из мешков мама шила одежду. По ночам вязала кофты, три кофты в месяц, была какая-то артель, шерсть ей давали.
Обрадовались, когда нас отпустили домой. В 1946 году была там такая Скайдрите Вилните, она была старше нас и в поезде за нами присматривала. Мы лежали на верхней полке.
Помню горы, как переезжали Урал, видела работавших пленных немцев. В Ригу приехали в дождь, деревья желтые. Как мы радовались! Отвезли нас в детский дом на улице Кулдигас, вымыли, переодели. Там пробыли дня три. Я все время ждала бабушку, вертелась около дверей. Подходит
страница 29
женщина маленького роста и спрашивает: «Ты Вайра?» Говорю - я и тоже спрашиваю: «А ты моя бабушка?» Мне она казалась совсем другой. Бабушка забрала нас с сестрой и мы пошли в Де-линьшу! Сюда же пришла за нами и тетя, которая жила в Риге. Пожили и у нее.
Недели две болели корью. Потом уехали к бабушке в Бауску. Я все время думала о еде. Все эти годы. Это было ужасно! Не передать!
Многое не помнится, но голодали страшно. И еще дедушка. Все было на моих глазах, как дедушка лежал на топчане и просил есть. И весь в нарывах. Умер от голода. Все старые люди так умирали. Их кусали мошка, вши. И у нас были вши. У сестры были длинные волосы. Она болела тифом. От бессилия она даже не могла закрыть глаза.
Я прибегала, смотрела - жива ли еще сестра. Все говорили - не выживет. Ни ко мне, ни к другим болезнь не прилипла. Этого не рассказать.
Мама не спала, сидела, все смотрела, искала хлеб. Когда я ходила в 1 -й класс, у меня была очень хорошая учительница. Муж ее был инженер, работал в соседнем колхозе, у нее были две дочки. Она меня всегда подкармливала, оставляла играть с ее девочками. Было бы у русских у самих больше, чем у нас! У кого было, тот приносил и делился! Хорошо, что рядом были тетки, у одной из них «любимая девочка» была я, у другой - сестра. Они прихватили с собой какую-то одежду, меняли, у мамы не было ничего, она думала, что нас везут на расстрел. Маме было тридцать лет, она родилась в Риге, окончила школу, но жизни не видела, и сразу - в такие условия! Папа дал ей денег, обручальное кольцо, чтобы продала. Да и вещей у нас не было - мельницу национализировали в феврале, а вывезли в июне. Тогда мы даже не решили еще, где жить. Отцу предлагали место в Риге. А тут нас и выслали. Самые ценные вещи еще зимой отправили к соседям. А там - в Блидене, Аннениеки - были сильные бои, все и пропало.
Отца отправили в Вятлаг с двумя его двоюродными братьями. Один из них был волостной писарь. Он умер в первый же год. Второй брат, сильный, работящий, у него было образцовое хозяйство, сошел с ума. Отец писал: «У Волдиса разум ребенка». Отец еще писал нам какое-то время, потом замолчал.
Потом уж мама узнала, что он умер. Мы встретили человека, который был вместе с отцом. Он рассказал, что отец работал в бухгалтерии или еще
где-то, но заболел воспалением легких. В свидетельстве о смерти сказано, что отец умер от сердечного заболевания. Кто теперь знает.
Когда мы вернулись, жили в Гренцтале, у маминых родителей. Дедушка тоже год был в Сибири, вернулся на год раньше нас. Он потерял зрение, болели ноги, ходил с двумя палочками. У бабушки очень болели руки. Хозяйство было небольшое, покупали, чтобы жить, когда выйдут на пенсию. Место красивое, на берегу реки. Было 10 гектаров земли, нам надо было помогать.
В 1949 году стали создавать колхозы, и тут стали высылать снова. Бабушка нас прятала, боялась, что второй раз заберут. Бабушка встретила председателя колхоза, тот сказал, что в списках нас нет. Но бабушка все равно боялась. Мы упаковали вещи, спали в холодном сарайчике, страшно было, как бы второй раз не выслали.
Я пошла учиться, закончила Баускую среднюю школу, потом Индустриальный политехникум, потом Политехнический институт. В институте закончила вечернее отделение, там работал мой бывший преподаватель из политехникума. Он посоветовал мне пойти работать в Лабораторию связи, чтобы легче было учиться. Я подала документы ректору, но мне отказали. Я решила узнать, в чем дело. Ректор сказал, что у него претензий нет, но 1 -й отдел меня не пропускает. И все ребята, с которыми я вернулась, окончили строительный техникум, больше нигде им учиться не разрешили. Ну, еще в сельскохозяйственных учебных заведениях. Все учились хорошо.
Мама в 1946 году осталась в Сибири. Вышла замуж за китайца.
Первый раз она приехала в Латвию в 1956 году со всей семьей. Муж ее не хотел жить в деревне, не знал ни латышского, ни русского как следует, настаивал, чтобы продали дом и переехали в Ригу, они и сами кое-что скопили. Но бабушка с дедушкой хотели жить отдельно.
Тогда мама вернулась. Кажется, они из Тимо-нино перебрались ближе к Ачинску, там было садоводство.
Второй раз мама приехала в 1968 году. В Ачинске она работала в педагогическом училище, преподавала домоводство. Вернулась, когда вышла на пенсию, сначала жила в деревне.
У меня в Пурвциемсе была однокомнатная кооперативная квартира, и со временем, когда она постарела, переехала ко мне.
Дети Сибири ( том 1 , страница 27 ):
мы должны были об этом рассказать... :
воспоминания детей, вывезенных из Латвии в Сибирь в 1941 году :
724 детей Сибири Дзинтра Гека и Айварс Лубаниетис интервьюировали в период с 2000 по 2007 год /
[обобщила Дзинтра Гека ; интервью: Дзинтра Гека, Айварс Лубаниетис ;
интервью расшифровали и правили: Юта Брауна, Леа Лиепиня, Айя Озолиня ... [и др.] ;
перевод на русский язык, редактор Жанна Эзите ;
предисловие дала президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, Дзинтра Гека ;
художник Индулис Мартинсонс ;
обложка Линда Лусе]. Т. 1. А-Л.
Точный год издания не указан (примерно в 2015 году)
Место издания не известно и тираж не опубликован.
- Oriģ. nos.: Sibīrijas bērni.
The Occupation of Latvia [videoieraksts] = Оккупация Латвии :
(1917-1940 годы) : видеофильм / реж. Дзинтра Гека ; авт. Андрис Колбергс.
Точный год издания не указан
[Диск включает 3 части: 1 ч.: 1917-1940 годы ; 2 ч.: 1941-1945 годы. ; 3 ч.: 1946-1953 годы]На обложке ошибочно указан исторический период: (1917-1940 годы), относящийся только к первой части.
Весь рассматриваемый период: 1917-1953 годы
Регионы: PAL
Добавить комментарий
лица депортации 1941 года
лица Депортации 1941 года
